Неизвестные приключения Шерлока Холмса - Карр Джон Диксон - Страница 48

• Предыдущая
• 48/65
• Следующая

Какое-то время она стояла на пороге, вслушиваясь, а потом закрыла за собой дверь и пересекла обширную комнату — ее длинная стройная тень следовала за нею, а лампа лишь едва высвечивала сплошь покрытые книжными полками стены.

Скорее всего, ее насторожил шорох портьеры, но, как только Холмс показался из-за нее, она мгновенно повернулась и, подняв лампу над головой, направила ее лучи в нашу сторону. Она стояла совершенно неподвижно и смотрела на нас. На ее бледном лице не было ни тени страха, только взгляд наполнился яростью и злобой, когда она увидела нас в противоположном конце просторной комнаты.

— Кто вы такие? — прошипела она. — Что вам здесь нужно?

— Пять минут вашего времени мадам фон Ламмерайн, — негромко ответил Холмс.

— Ах, так вам даже известно мое имя! Значит, вы не просто случайные грабители. Что же в таком случае вы ищете? Мне любопытно будет это узнать, прежде чем я подниму на ноги весь дом.

Холмс указал на ее левую руку.

— Я здесь для того, чтобы изучить эти документы, — сказал он, — и должен предупредить, что я твердо намерен это сделать. Уверяю вас, будет лучше не поднимать из-за этого лишнего шума.

Она мгновенно спрятала руку за спину, бросив на нас еще один горящий гневом взгляд.

— Негодяй! — воскликнула она. — Теперь мне все ясно! Святейшая госпожа герцогиня опустилась до того, чтобы нанять взломщика.

Потом она вдруг резко подалась вперед, выставив лампу перед собой, и стала еще пристальнее вглядываться в моего друга. Я заметил, как выражение злобы на ее лице сменилось на недоумение. А затем в ее глазах уже можно было прочитать не совсем обычное сочетание радостного самодовольства и угрозы.

— Сам мистер Шерлок Холмс! — выдохнула она.

В манерах Холмса была заметна некоторая подавленность, когда он отвернулся, чтобы зажечь свечи на позолоченной поверхности журнального столика.

— Я предвидел вероятность, что буду вами узнан, мадам, — сказал он.

— Отсидите лет пять! — воскликнула она, сверкнув белозубой улыбкой.

— Вполне возможно. Но дайте мне хотя бы этот срок заслужить. Покажите документы!

— Неужели вы думаете, что добьетесь чего-то, похитив их? Я сделала с них копии, и к тому же десятки свидетелей подтвердят их содержание, — рассмеялась она от души. — А я-то считала вас умным человеком! И кого вижу перед собой? Дурака, растяпу и заурядного вора.

— Это скоро станет ясно. — Холмс протянул руку, и она с кривой усмешкой и легким пожатием плеч отдала ему бумаги.

— Прошу вас, Уотсон, — сказал мой друг чуть слышно, подходя к журнальному столику, — проследите, чтобы у мадам фон Ламмерайн не было пока доступа к шнурку звонка для вызова прислуги.

При свете свечей он сначала прочитал документы, потом стал внимательно изучать их на просвет, и его четкий худощавый профиль черным силуэтом выделялся на фоне подсвеченных пожелтевших страниц. Потом он посмотрел на меня, и мое сердце заныло, когда я увидел досаду на его лице.

— Водяные знаки на бумаге английские, Уотсон, — спокойно сообщил он. — Но бумага такого типа и качества пятьдесят лет назад поставлялась во Францию в огромных количествах, и потому это нам ничего не дает. Увы, я начинаю опасаться худшего.

И я знал, что беспокоит его не собственная дальнейшая судьба. Он думал лишь о безутешной и отважной женщине, ради которой с готовностью рискнул своей свободой.

У мадам фон Ламмерайн это вызвало лишь новый прилив веселья.

— Легкие успехи ударили вам в голову, мистер Холмс, — сказала она насмешливо. — Но на этот раз вы совершили промах, который дорого вам обойдется.

Однако мой друг вновь положил бумаги рядом со свечами, низко склонившись над ними, и вдруг я заметил, что выражение его лица внезапно изменилось. Уныние и досада ушли, уступив место предельной концентрации внимания. Казалось, своим длинным носом он буквально обнюхивает каждый уголок документов. Когда же он выпрямился, я уловил в его глубоко посаженных глазах блеск возбуждения.

— А вы что думаете об этом, Уотсон? — спросил он, и я поспешил присоединиться к нему. Он указывал на строки, составлявшие каждый из документов.

— Почерк четкий и разборчивый, — выдал свое суждение я.

— Чернила, друг мой! Обратите внимание на чернила! — воскликнул он нетерпеливо.

— Написано черными чернилами, — заметил я, глядя ему через плечо. — Но, как мне кажется, это тоже нам ни о чем не говорит. Я храню десяток старых писем от отца, которые были им написаны с помощью точно таких же.

Холмс чуть слышно рассмеялся и потер рукой об руку.

— Великолепно, Уотсон, великолепно! — снова воскликнул он. — А теперь, будьте любезны, изучите имя и подпись Генри Корвина Гладсдейла на свидетельстве о браке. Так. И посмотрите на то же самое на странице приходской книги из Баланса.

— Мне кажется, они в полном порядке, и подписи идентичны в обоих случаях.

— Верно. Но что насчет чернил?

— Здесь они имеют легкий синеватый оттенок. Да, несомненно, это обыкновенные сине-черные чернила с добавлением индиго. И что из этого следует?

— Каждое слово в обоих документах написано черными чернилами. Исключение составляют только имя и подпись жениха. Вам не кажется это странным?

— Действительно, это несколько необычно, но нельзя сказать, что необъяснимо. Вполне вероятно, Гладсдейл имел привычку пользоваться только собственным дорожным чернильным прибором.

Холмс бросился к стоявшему у окна бюро и, порывшись в его ящиках, вернулся с пером и чернильницей.

— Как вы считаете, это тот же цвет? — спросил он, окуная кончик пера в чернила и делая несколько пометок на полях одного из документов.

— Да, цвет абсолютно тот же, — кивнул я.

— Именно так. И чернила в этом приборе сине-черные с добавкой индиго.

Мадам Ламмерайн, до этого спокойно стоявшая чуть поодаль, внезапно метнулась к шнурку звонка, но не успела она даже дотронуться до него, когда по комнате прогремел резкий голос Холмса:

— Поверьте мне на слово, стоит вам позвонить, и с вами будет навсегда покончено!

Она так и замерла, держа руку на шнуре.

— Вы что, издеваетесь надо мной? — фыркнула она. — Неужели вы предполагаете, что Генри Гладсдейл подписал свои брачные документы, сидя у меня за письменным столом? И, к вашему сведению, глупец, подобными чернилами пользуются все.

— В целом вы, конечно, правы. Но только эти бумаги датированы 12 июня 1848 года.

— Да, и о чем это говорит?

— О том, что вы сами допустили маленькую, но роковую ошибку, мадам фон Ламмерайн. Черные чернила с добавлением индиго были изобретены только в 1856 году.

Нечто отвратительное внезапно проступило в чертах красивого лица, смотревшего на нас с неистовой злобой при свете свечей.

— Вы лжец! — прошипела она.

Холмс лишь пожал плечами в ответ.

— Любой химик-любитель вам это легко докажет, — сказал он, аккуратно складывая бумаги и убирая их в карман своего плаща. — Само собой, это подлинные брачные документы Франсуазы Пеллетен, — продолжал он. — Вот только имя ее настоящего жениха было стерто со свидетельства о браке и со страницы церковного регистра в Балансе, а потом заменено именем Генри Корвина Гладсдейла. Лично у меня нет никаких сомнений, что при необходимости анализ бумаг под микроскопом покажет места, где их подтерли. Впрочем, чернила сами по себе являются достаточным доказательством подлога. Вот вам еще одно подтверждение, что самые великие и тщательно продуманные планы терпят обычно провал не из-за ошибок в глобальной их концепции, а вследствие мелких, почти незаметных огрехов, подобно тому, как могучий корабль идет ко дну, напоровшись днищем на верхушку совсем небольшой подводной скалы. Что же касается вас, мадам, то стоит мне только себе представить все последствия, которые мог иметь ваш заговор против беззащитной женщины, и я вынужден констатировать, что едва ли припомню другое преступление, совершенное со столь тщательно рассчитанной жестокостью.

— Прежде чем оскорблять меня, вспомните, что я, в конце концов, тоже всего лишь женщина!

• Предыдущая
• 48/65
• Следующая