Капитан «Аль-Джезаира» - Лежер Вернер - Страница 1

• 1/84
• Следующая

Ночь на 2 февраля 1813 года. Темными улицами Генуи крадучись пробирается закутанный в длинный плащ мужчина. Он долго петляет по городу, пока не сворачивает наконец в узкий переулочек позади богатого надменного купеческого особняка. Неслышны его шаги, осторожно избегает он мест, где на ухабистую мостовую падает из редких окошек неяркий свет. Дорога ему, похоже, знакома: идет он уверенно, не наталкиваясь ни на углы домов, ни на камни. Гулко бьют часы на башне собора Сан-Лоренцо. С Пьяцца Реале им вторят куранты Сан-Доминика: одиннадцать часов. Путник скрывается в непроглядной тьме перегораживающей улицу арки, идет дальше и останавливается наконец перед небольшим домиком. Рука его привычно нашаривает на двери висячий молоток. Короткий глухой удар. Пауза. Еще раз, посильнее. Снова тишина. Третий, четвертый. Мужчина отступает в сторону и ждет, напряженно вслушиваясь в темноту переулка. Ни вздоха, ни шороха.

Тихо и в доме, чуткое ухо ночного визитера не улавливает ни единого звука. Но, чу — вот слышатся шаркающие шаги, они приближаются к двери. Отодвигается засов, скрежещет ключ в замке. Визжит на несмазанных петлях дверь. Сквозь узкую щель наружу струится скупой свет.

— Кто там? — слышится из полутьмы передней хрипловатый старческий голос.

Незнакомец бормочет что-то в ответ. Слова его, видимо, внушают доверие: дверь человек в доме больше не удерживает.

Да и не удалось бы ему это, попробуй он даже попытаться. Жаждущий войти успел уже просунуть в щель ногу. Звякнула откинутая дверная цепочка, незнакомец вошел в дом. Медленно и добросовестно старик снова запер двери, проверил еще раз засовы и, лишь покончив со всеми предосторожностями, сдвинул наконец с фонаря прикрывающую свет полу длинного халата и осветил лицо гостя. Он не увидел ничего, кроме острых, колючих глаз. Все остальное скрывали широкие поля глубоко надвинутой на лоб шляпы и живописно приподнятая рукой выше подбородка ткань широкого плаща.

— О господин, вы! — смиренно склонился слуга перед незнакомцем. Фонарь в его руке дрожал. Ему было страшно.

— В доме, кроме вас, никого?

Сказано это было таким холодным и властным тоном, что старик вздрогнул.

— Только мы одни.

— Тогда веди меня к твоему хозяину.

— Я… не знаю.

— Вперед, освещай дорогу! Я не собираюсь торчать в сенях.

— Извините… Хозяин не велел его беспокоить.

— Какое мне дело!

— Я доложу о вас. Потерпите минутку!

— Ничего не выйдет, свети! Или мне самому искать дорогу?

Страх перед ночным гостем оказался сильнее, чем боязнь хозяйского гнева.

— Будь по-вашему, господин! — горестно вздохнул слуга, приглашая визитера следовать за собой.

Зыбкий свет фонаря, призрачные тени по углам, что-то давящее, зловещее.

Но незнакомец, казалось, вовсе этого не замечал. Он невозмутимо шагал вслед за слугой и не вздрогнул даже, когда из темноты на него сверкнули вдруг два неподвижных круглых глаза — то были отразившие свет фонаря стеклянные глаза набитого соломой чучела совы. Обернись слуга на мгновение — его, несомненно, поразила бы язвительная ухмылка гостя.

Наконец старик остановился у закрытой двери и собрался уже постучаться, как незнакомец, чье лицо все еще пряталось в складках плаща, бесцеремонно отодвинул его в сторону и сам распахнул дверь.

От воздушного потока, хлынувшего из открытой двери, замерцали язычки пламени вставленных в серебряный шандал свечей. Определить точно, сколько человек собралось в большой, скупо освещенной комнате, визитеру было трудно. Да и они толком разглядеть его не могли. Он стоял в дверях, фонарь сгорбленного слуги подсвечивал сзади его фигуру, и незваный ночной гость — неподвижный темный контур на светлом фоне — впечатление производил довольно зловещее.

Старик бесшумно затворил дверь. Свечи снова горели спокойно и ровно. Прямо против входа в кресле с высокой спинкой сидел пожилой, тщательно ухоженный господин. Второй, помоложе, проворно отодвинул от стола свой стул, вскочил на ноги и растерянно уставился на вошедшего.

— Пьетро!

Повелительный тон старика отрезвил молодого человека, и он нехотя снова занял свое место.

Оба мужчины носили фамилию Гравелли — Агостино, влиятельнейший банкир Генуи, и его сын Пьетро.

Незнакомец опустил правую руку, все еще прикрывающую лицо полою плаща. Гравелли испуганно вздрогнул, но тут же лицо его снова приобрело спокойное и величественное выражение, будто никогда не искажали его ни ужас, ни даже просто страх. Оно стало жестким и холодным, как обычно, когда банкир вступал в деловые переговоры, заканчивающиеся всегда в его пользу. С трудом поднялся он с кресла, коротким кивком велел Пьетро покинуть комнату. Сын беспрекословно выполнил его приказ.

Не дожидаясь приглашения хозяина, незнакомец присел к столу и, чувствуя себя здесь будто дома, налил в бокал вина.

В глазах банкира сверкнула молния: его оскорбили. Однако он взял себя в руки и молча сел на свое место.

— Гравелли, мы недовольны вами, — начал разговор мужчина в плаще.

— Не вижу причин, — возразил банкир.

— В последние месяцы много разных кораблей покинуло Геную и другие западные итальянские порты, а вы не оповестили нас об этом.

— Я не всевидящий! — возмутился Гравелли.

Гость не отреагировал. Он вытащил из кармана бумагу, умышленно держа лист так, чтобы банкир узнал его.

— Гм-гм, — пробурчал он. — Вы получили от алжирского дея [1] большую сумму денег. Очень большую сумму. Здесь, — постучал он пальцем по бумаге, — она указана точно. Подождите… Вас выручили в самую трудную пору, алжирский дей поспешил вам на помощь. Стареем, стареем, Гравелли, душевные силы иссякают. Как иначе прикажете вас понимать? Но память-то вам, надеюсь, еще не отказала?

— Негодяй… — простонал, задыхаясь от ярости, Гравелли. Он не заблуждался относительно цели визита незнакомца. С каким бы наслаждением вцепился он ему в глотку!

— Ну что ж, Гравелли, коли не хотите говорить, пожалуйста! Но меня-то вам выслушать придется. Итак, в ответ на помощь дея вы обязались извещать нас обо всех кораблях, устремляющих паруса в южное Средиземноморье…

Банкир молчал. Он всегда помнил о договоре, вынуждающем его помогать в разбое корсарам алжирского дея.

— Руки прочь от шандала, Гравелли! — резким тоном прикрикнул вдруг на хозяина незнакомец. И, отметив с удовлетворением действенность своих слов, добавил с ехидцей: — Не по плечу вам это, приятель, так себе на носу и зарубите. У вас же на лбу написано, как вам не терпится раскроить мне череп. Полагаете, должно быть, что со спокойной душой смогли бы тогда забрать у меня документ и разом обрубить все концы? Вы ведь не ребенок, Гравелли! А ведете себя прямо-таки как дитя. Наше могущество бесконечно больше вашего, стань вы со временем даже самым богатым и влиятельным человеком в Генуе. Так что не вредите себе и попридержите руки.

— Что вы хотите, Бенелли? — стараясь говорить спокойно, спросил банкир. «Нет, братец, на испуг меня не возьмешь, — думал он. — Ты разгадал мои мысли прежде, чем сработали руки? Ну Бог с ним! Попробуем поговорить по-деловому».

— Никаких имен, Гравелли! — осек его пришелец. — Заранее предупреждаю, хотя и чувствую себя в вашем доме в полной безопасности. И все же настаиваю: никогда, даже в мыслях, даже во сне, не произносите это имя! Ваш слуга, несомненно, отлично вышколен, не приставляет ухо к дверным щелям и замочным скважинам и не выбалтывает никаких секретов своего господина, стань они ему даже известны. Но где гарантия, что сами-то вы не забудетесь и не ляпнете, что не следует, где-нибудь в другом месте? Дей поручил мне напомнить вам о вашем обязательстве и предостеречь вас. Сообщений о судах в последнее время поступает явно недостаточно.

— Я делаю все, что могу, — защищался банкир.

• 1/84
• Следующая