Белый лебедь - Ли Линда Фрэнсис - Страница 31

• Предыдущая
• 31/66
• Следующая

— Что во мне кажется вам неприемлемым? — властно спросил он.

Этого она не ожидала и могла бы ответить — «ничего».

Он безупречен, если не считать, что он собственник и деспот. И он захочет, чтобы она тоже была безупречна. А она ни в коем случае не безупречна.

— Вы человек нетерпимый. — Он насторожился.

— Нетерпимый? Что вы хотите этим сказать?

— Я происхожу из старинного известного рода здравомыслящих людей, и я безошибочно узнаю тех, кто принадлежит к этому кругу. Некоторые люди умеют прощать другим их недостатки. Вы же этого не умеете и не хотите. Вы терпеть не можете женщин вроде Диндры, вы содрогаетесь в присутствии мужчин типа Генри. И у вас никогда нет времени для такой леди, как Маргарет. — Она замолчала, поэтому что в этот момент в голове у нее мелькнула некая мысль, но тут же продолжила: — Вы даже не задумываетесь о том, что можно быть другим.

— Вы ничего не знаете обо мне, — повторил он ее слова.

— Неужели? А разве вы не смотрите на людей предвзято, делая выводы на основе того, какими бы вы хотели их видеть: либо они похожи на вас, либо… они дурны?

Она говорила и ждала, что он будет отрицать эти обвинения, он скажет, что у всех есть отдельные недостатки. Но он молча смотрел на нее, жесткий, бескомпромиссный.

И опять ее охватило разочарование.

— Ах, Грейсон, вам нужна не такая жена, как я. Мало того, что вы не понимаете, кем я стала, вы забыли и о том, какой я была, — произнесла Софи с грустной улыбкой. — Почему-то — не знаю, вызвано ли это статьей в журнале или тем вечером, когда мы встретились на приеме в честь дня рождения моего отца, — вы начали видеть меня такой, какой я никогда не была.

— Это смешно.

— Разве? Что вы помните о нашем детстве?

Он не ответил.

— Вы помните, как я ходила за вами как привязанная? Хотя мне очень неприятно в этом признаваться, но Меган почти не преувеличила, когда вспоминала о нашем детстве. А помните, как вы злились, когда я то и дело являлась к вам без предупреждения?

— Я вовсе не злился.

— Да? А как насчет того случая, когда я пошла за вами в каретный сарай на Бикон-Хилл?

По его губам пробежала легкая улыбка.

— Если нужно, я напомню, что я свалилась с чердака, потому что слишком перегнулась через край посмотреть, что вы там делаете. Вы помните это?

— Возможно, — буркнул он. Она поняла, что он помнит все.

— Вы решили искупаться и открыли кран бочки, в которой в конюшне держали воду. — И вы так смутились, что потеряли дар речи! — Я тут же потеряла дар речи, потому что вы были голым, как в тот день, когда появились на свет. — На губах ее заиграла дерзкая улыбка. — Вы были очень красивы.

Он бросил на нее предостерегающий взгляд.

— Обнаженный и такой большой. Я спросила, можно ли вас потрогать. Вы это помните? Хотите, чтобы я рассказывала дальше?

— Пожалуй, я вспомнил достаточно. — Улыбка сбежала с ее губ.

— Ладно, и запомните хорошенько. Мы оба знаем, что я на вас не похожа. Я никогда не была вежливой и благовоспитанной. И я не могу жить с человеком, который всегда будет считать, что я не права.

Они смотрели друг на друга, темные глаза не отрывались от золотисто-карих. Но говорить им больше было не о чем. По выражению его лица она поняла, что он наконец-то осознал правоту ее слов. Все кончено. Раз и навсегда.

Софи, опустив глаза, отошла в сторону. И на этот раз он не пытался ее удержать.

Она почувствовала облегчение — и легкое сожаление. Отчасти она все еще оставалась девочкой, которая таскала за собой виолончель в три четверти своего роста повсюду, куда бы ни шла, отчего юноше, за которым она следовала, трудно было ее не заметить. — Но, подойдя к подножию лестницы, она услышала его голос:

— Софи.

Ей ничего не оставалось, как обернуться и посмотреть на него. Лицо его изменилось. Мрачность исчезла, негодование улеглось, осталась лишь доверчивая улыбка, от которой у нее захватило дух.

— Я не могу отступить так легко, — заявил он с обманчивой мягкостью хищника. — Вы достаточно долго меня знаете, чтобы понимать это. — Он подошел к ней и ласково взял в ладони ее лицо. — Теперь вы женщина, а не ребенок. Мы прекрасно подходим друг другу. Просто потребуется некоторое время, чтобы вы это осознали.

Она не слышала его слов, потому что взгляд его скользнул к ее губам и она решила, что сейчас он ее поцелует. Во рту у нее пересохло, и там, где он прикасался к ней, кожу начало покалывать. Но он только наклонился к ней так близко, что она почувствовала его дыхание.

— Вы будете моей женой, — прошептал он. — Это я вам обещаю.

Сердце у нее подпрыгнуло, и она выругала себя за это.

Потом неожиданно он отстранил ее от себя.

— А сейчас мне нужно поработать. Может быть, попозже вы выпьете со мной чаю?

И он с абсолютно невозмутимым видом отошел от нее и направился в свою контору.

Огорченная, Софи заморгала, пытаясь прийти в себя, и крикнула ему вслед с жалким смешком, больше похожим на всхлип:

— На это не рассчитывайте!

У него хватило наглости фыркнуть в ответ.

Грейсон решил покорить ее властной уверенностью, которая и интриговала ее, и смущала. Он ухаживал за ней так терпеливо, словно располагал бесконечным количеством времени, уверенный, что в конце концов она сама к нему придет.

А Софи делала все для того, чтобы он не обольщался на этот счет.

Но несмотря на ее выходки, он становился все настойчивее и молча пожимал плечами и улыбался, когда она начинала извлекать из своей виолончели скрежещущие звуки при появлении его клиентов. Он только прищурился, когда она все-таки выкрасила библиотеку в ярко-красный цвет. Он только скривился, когда энергичная мисс Пруитт, собрав свои бумаги, заявила о своем уходе в весьма энергичных выражениях. Он просто взял высокий бокал, когда Софи и ее друзья устроили вечеринку с шампанским и икрой, выпил за присутствующих, а потом, попросив их не устраивать пожар, отправился ночевать в отель.

Казалось, чем больше она старалась вывести его из себя, тем сильнее крепла его уверенность в том, что в этой неравной борьбе победит он.

Софи была уверена, что этого не произойдет.

На пятый день ухаживаний Грейсон наконец-то смог насладиться покоем, когда Софи решила поиграть. На улице было холодно, и в камине ярко горел огонь. Она надела домашнее платье из бархата ярко-розового цвета, отделанное страусовыми перьями, и такие же шлепанцы, что было бы более уместно в доме терпимости, нежели в гостиной особняка, принадлежащего респектабельному мужчине.

Едва она начала разогреваться перед тем, как приступить к новой вещи — переложению для виолончели фрагмента из оперы «Волшебная королева», который она хотела добавить к своему репертуару, как в комнату вошла Диндра.

— Я решила внести в выступление кое-какие изменения, — заявила Софи, остановив смычок на полпути.

— Вот как?

Софи лукаво улыбнулась.

— Я хочу, чтобы получилось очень эффектно, надо добавить как можно больше блеска и шума. — Она злорадно ухмыльнулась. — У меня даже будут мужчины.

— Мужчины? — спросила Маргарет, входя вслед за Диндрой

— Один или два. Один подает мне стул, другой — виолончель. Крупные красивые мужчины. Мы оденем их в хорошие шерстяные брюки — чуть-чуть тесноватые — и тонкие шелковые рубашки. Мне кажется, это будет экстравагантно, такого Бостон еще никогда не видел.

— Такого еще никогда не видел цирк «Братья Ринглинг», — фыркнула Маргарет, покачав головой.

— Уж если ты решила произвести впечатление, — назидательно проговорила Диндра, — давай выстрелим тобой из пушки, а эти мужчины поймают тебя и представят публике как сувенир.

Софи засмеялась. Маргарет тяжело вздохнула. Диндра задумчиво постучала по щеке карандашом.

— А знаешь, мы на самом деле могли бы…

— Я не буду вылетать из пушки. Всему есть предел, даже моим выходкам. Просто мне хочется, чтобы все сразу догадались, какого рода выступления я предлагаю их вниманию.

• Предыдущая
• 31/66
• Следующая