Последний рыцарь Тулузы - Андреева Юлия Игоревна - Страница 10

• Предыдущая
• 10/61
• Следующая

– Нет! В каждом человеке есть свет божий! – горячо зашептал Раймон. – В каждом, Анри, и даже в тебе!

– Но не лучше ли жить и объяснять другим людям, кто они такие на самом деле? Как можно думать только о себе?

– Будь у меня сила, – Раймон сжал кулаки, – будь у меня сила, словно у апостола, я, наверное, сумел бы помочь людям. Но я слаб, Анри. Например, я вижу, что моя мать, та, которая должна слыть образцом добродетели и христианского смирения, спит со слугами. Моя сестра Аделаида всему учится у матери. Я знаю, что должен возненавидеть мать за это, но не могу. Я хочу стать катаром, уйти в общину. Я решил – значит, мои помыслы должны быть лишь о Боге, но почему-то я постоянно думаю, как там отец, и не учинил ли чего Булдуин. Ведь за ним еще няньки должны ходить.

Я думаю о разбойниках в темнице замка, мне не нравится, когда их пытают, хотя без этого никак. Но большинство из них все равно ничего не скажут, хоть шкуру с них с живых снимай. Но... разве пытать других людей, пусть даже они разбойники и убийцы, по-божески? По-христиански? Я бы придавал их быстрой и непозорной смерти. Потому что разбойников нужно уничтожать – они грабят и убивают наших подданных. Рыцарский долг – защищать доверенных нам людей.

Я не могу не думать об этом. О людях, которые не знают, что на самом деле они ангелы. Поэтому мне жалко их – жалко добрых, а злых еще жальче. Ведь с каждым шагом они все дальше и дальше от Бога...

И самое страшное, что все они – эти женщины, друзья, семья, даже враги – все они стараются ввести тебя в искушение, с тем чтобы привязать к себе самыми крепкими веревками. Все они желают моей погибели. Поэтому я и должен ненавидеть их, но я не могу, я...

Дорога сделалась суше и ровнее, Раймон пришпорил своего коня, вылетев вперед процессии.

Кинув пожитки в дешевой гостинице, расположенной недалеко от дома астролога, и переодевшись, я, Раймон и сопровождающие нас пятьдесят воинов отправились к Иоганесу Литтенбаху. Дом астролога был двухэтажным, с плоской крышей, на которой, подобно ушам, торчали две причудливые башенки. Должно быть, в доме располагались два алтаря. И каждый требовал себе по персональному куполу.

Каким двум богам астролог воскуривал ладан? Осталось загадкой. Жалею, что не осведомился об этом заранее, но теперь уже приходилось принимать все как есть.

Бьюсь об заклад, с такой крыши мог навернуться только сильно пьяный. Так что создавалось впечатление, что крышу сделали специально для того, чтобы располагать на ней лучников. Во всяком случае, получи я приказ прикончить кого-нибудь из посетителей мессена Иоганеса, спрятался бы за одним из «ушей». Поэтому я сначала отправил туда своих ребят и только после того, как они дали сигнал о том, что путь свободен, позволил молодому господину выйти из гостиницы.

Нам надо было пересечь небольшую круглую площадь у храма. На паперти по заведенному обычаю клянчили медяки нищие да убогие, на самой же площади несли постовую службу копейщик и лучник да сновали мелкие торговцы с корзинами и переносными лотками.

Следуя в шаге от Раймона, я зорко оглядывал все крыши, прилегающие проулки и окна, за тяжелыми ставнями которых мог притаиться вооруженный арбалетом убийца.

После того как мессен де Савер сообщил о пришлых, я почувствовал себя приблизительно так же, как чувствует себя кот на раскаленной пожаром крыше. Мои ребята ждали лишь сигнала/Даже не глядя на них, я махнул старшему – и тут же несколько лучников понеслись через площадь, заняв все стратегически важные точки. У дверей храма, у дома астролога, в маленьком проулке, у кучи с нечистотами. Еще десяток занял вокруг нас оборонительную позицию, заключив юного хозяина и меня в ощетиненный стрелами круг.

Таким манером мы достигли цейтра площади.

Слушая вполуха проклятия Раймона, которому были не по душе принятые нами меры безопасности, я обернулся.

И увидел, что на крыше нашей гостиницы мелькнула тень. Я скомандовал лучникам, а сам, схватив в охапку ничего не понимающего Романе, бросился к храму. Нам удалось быстро добраться до спасительной тяжелой двери.

В церкви был полумрак, в одну секунду мы пересекли зал. Я распахнул перед юношей первую попавшуюся исповедальню и затолкал его туда. Если в храм ворвутся лучники, толстые стены лучше самой крепкой кольчуги сберегут графского сына. Сам я обнажил меч, готовясь к нападению.

С площади не доносилось никаких звуков, какое-то время я стоял с мечом в проходе между сиденьями. Наверное, если бы снаружи происходил бой, я услышал бы это. С другой стороны, если опасность миновала, старший рыцарь должен был бы прийти за нами.

Я оглядел церковь и увидел, что на специальном возвышении стоит гроб, покрытый плащом рыцарей-иоаннитов. Все еще не убирая меча, я подошел к гробу и только тут заметил, что в зале кроме меня находится еще кто-то. Это был старик в черном плаще и коричневой одежде. В руках он сжимал кожаную шапку с ушами, которые обычно надевают под шлем. Седые волосы были вымыты и опрятно расчесаны, голубые глаза излучали силу.

Я заметил, что незнакомец сидит неподвижно и смотрит мне в глаза, как это и подобает мужчине и воину, а не на меч, как сделали бы простолюдины.

В то же время, я был готов отдать голову на отсечение, старик просто выжидал, что предприму я, чтобы верно отразить удар и, по возможности, унести с собой и мою жизнь.

– Кого хороните? – хрипло спросил я, косясь на исповедальню, из которой мог в любой момент показаться непоседливый Раймон.

– Барона де Вердюна, – акцент незнакомца выдал в нем германца, голубые глаза смотрели прямо, точно направленные в мою сторону, как два острия со смертельным ядом.

«Вердюн... А не так ли звали смертельного врага покойного Эльота?» – припомнил я.

– Барона де Вердюна, чьи владения находятся в графстве Фуа? – на всякий случай уточнил я, подходя к гробу.

– Да.

– Отчего же хороните в Анжу?

– Тебя не спросили. – Старик обнажил кривые клыки, одновременно выставляя на обозрение рукоятку своего короткого меча. Такой меч был более приличен слуге, нежели господину, поэтому я приободрился и, одним движением скинув плащ, зашел за гроб, где мог отложить меч и попытаться открыть тяжелую крышку. На случай внезапного нападения гроб прикрывал бы меня почище знаменитого щита короля Ричарда.

– Я прислан графом Тулузским, – многозначительно сообщил я, наконец отодвинув крышку гроба. Услышав это, также подошедший к гробу германец бросил на пол меч и начал поспешно произносить молитву.

Уверен, он убил бы меня, не успей я сообщить, что являюсь представителем власти.

Лицо покойника было черным, на шее красовалась резаная рана.

– Две недели назад моего господина убил подлый Эльот, в чем я могу поклясться вам на Библии. Беззаконие, что наш епископ запретил хоронить мессена Жуафри де Вердюна на его землях в Фуа. Графу Раймо-ну следовало давно уже вмешаться в это подлое дело.

– Ваш епископ, должно быть, посчитал покойного самоубийцей? – склонившись над раной, я старался не дышать.

– Да вы и сами все прекрасно знаете, доблестный рыцарь. Раз сам Раймон Тулузский прислал вас разобраться в этом деле. Подлость и неуважение к благородным людям! Посмотрите: разве человек может нанести себе такую рану, я вас спрашиваю?

Я задумался. Когда человеку режут горло, кровь хлещет фонтаном, так как повреждаются жизненно важные артерии. За считанные секунды человек теряет всю свою кровь. Лицо же Жуафри де Вердюна красноречиво доказывало, что он был задушен, в результате чего кровь прилила к голове. Рана была нанесена ему позже, чтобы скрыть след от веревки. Для чего можно скрывать удушение? Только для того, чтобы скрыть факт самоубийства, ведь если бы Жуафри де Вердюн был задушен наемным убийцей, священник счел бы такого покойника достойным погребения на кладбище.

Кроме того, кому могло понадобиться скрывать факт самоубийства? Только близким самого барона.

• Предыдущая
• 10/61
• Следующая