Голубой вальс - Ли Линда Фрэнсис - Страница 49

• Предыдущая
• 49/60
• Следующая

1877 год

Ренвилл

Белл просыпалась медленно. Первым, на что она обратила внимание, была незнакомая обстановка. Затем она почувствовала боль. Сильную, пульсирующую боль, пронизывавшую все ее юное существо.

Белл попыталась шевельнуться, но боль обжигающим огнем полыхнула в ее ноге. Откинувшись на подушку, она прижала руку к глазам. «Что со мной случилось? Ведь это мой день рождения. Почему же я где-то в незнакомом месте?» Напрягая память, она вспомнила, с каким видом ее отец смотрел на подарок, который она ему преподнесла, но это было все, что она могла вспомнить. И больше ничего. Пустота. Только эта нестерпимая боль.

– Где ты, папа? – шепнула она, но лишь безмолвие было ей ответом.

Тут ее внимание привлек какой-то шум. Убрав руку, она посмотрела в сторону. Ее губы приоткрылись в немом негодовании. Рядом с ней сидел фермер в отутюженном черном костюме и белой рубашке с накрахмаленным воротником. Ненавистный фермер, за спиной которого висело большое зеркало в раме. Он сидел неподвижно, чопорный и высокомерный, и не отрываясь молча смотрел на нее.

– Фермер Брэкстон! – встревоженно шепнула она. Превозмогая боль, она повернула, голову в другую сторону. Тонкое льняное белье, обтянутые парчой кресла, картины в роскошных позолоченных рамах. Все это было ей незнакомо.

Когда она повернула голову обратно, Брэкстон уже исчез, и в большом зеркале отражались лишь аккуратно оштукатуренные стены с другой стороны комнаты.

Неужели фермер привиделся ей во сне? Это был кошмар? Но к этому времени все ее тело содрогалось от невыносимой боли, она ощущала одно-единственное желание – уснуть, бежать от окружающей реальности. Но прежде чем погрузиться в забытье, Белл все же успела заметить тонкое золотое колечко у себя на пальце.

Когда Белл проснулась, то даже не представляла себе, сколько времени проспала: несколько минут или несколько дней. В комнате было почти темно, только неярко горела лампа-молния, заключенная в красивое стекло, стоявшая в углу на застеленном шелковой скатеркой небольшом столике. Она вспомнила, как ей приснилось, что рядом с ней сидит не сводящий с нее глаз фермер, и вздрогнула. Но тут же у нее отлегло от сердца: ведь это был только сон.

Однако облегчение длилось недолго, ибо через несколько минут с подносом в руках появился фермер. Не произнося ни слова, взглянув на нее с таким видом, словно даже видеть ее было неприятно, он поставил поднос на постель. Поднос был поставлен косо, и тонкая фарфоровая посуда стала съезжать в одну сторону. Фермер неловким движением поправил поднос.

– Что вы здесь делаете? – прошептала она испуганным голоском. – И где мой папа?

– Ешь! – пробормотал он с застывшим как маска лицом, повернулся и вышел.

Белл была слишком испугана, чтобы есть.

«Где ты, папа?» – в отчаянии взывала она. Еще никогда за свои двенадцать – тринадцать, мысленно поправилась девочка – лет не испытывала она такого леденящего страха. Почему она здесь одна, без отца?

В голове у нее роились смутные видения. Праздник в честь ее дня рождения. Странное выражение на лице отца. Она и фермер наедине. Кольцо… Ее стало охватывать все более сильное беспокойство, поэтому она постаралась отделаться от обуревавших ее мыслей. Но в глубине души она знала, что мысли не исчезли, просто затаились, но она боялась над ними задумываться, не зная, какие неожиданные ответы могут последовать на ее вопросы.

После этого она сосредоточила все свое внимание на боли. Только боль была ее постоянной подругой все эти дни. Кроме фермера, в комнату заходила лишь незнакомая старуха, которая купала ее и меняла простыни.

Однажды, после того как старуха уже вышла, Белл, которая боролась с болью, всегда становившейся сильнее после ее посещений, услышала снаружи ее дребезжащий голос:

– Тут и думать нечего, она никогда больше не будет ходить.

Девочка была потрясена, все ее тело пронизал жгучий страх. Она никогда больше не будет ходить? Разве такое возможно? Наверняка старуха говорит о ком-нибудь другом. Да, нога у нее сильно болит, но это еще не означает, что она никогда не сможет ходить. Конечно же, нет.

Переведя дух, Белл приподняла простыни и, преодолевая боль, взглянула на ногу. Ведь она должна знать, что с ней. От того, что она увидела, все поплыло у нее перед глазами. С большим трудом ей удалось сохранить сознание. Одна ее нога вся почернела, посинела, распухла и выглядела как карикатура на другую, стройную, прелестную и молочно-белую. И хотя нога вся распухла, Белл могла видеть, что она не такая прямая, какой была прежде.

Вот когда ее высокой волной с головой накрыло отчаяние.

Что произошло с ее ногой? Она попыталась вспомнить, но память отказывалась ей служить. Она закусила нижнюю губку, по щекам покатились обжигающе горячие слезы. Ее сил хватало только, чтобы не закричать.

– Я хочу домой!.. – молила она сквозь слезы.

– Ты дома.

У нее перехватило дыхание.

– Нет, я хочу к себе домой, – упрямо твердила она, размазывая слезы. – Хочу к себе домой… – Она хотела добавить: домой к отцу, но что-то ее остановило. Видимо, страх перед возможным ответом? Точно она и сама не знала и вместо этого сказала: – Я хочу спать в своей мансарде. – В этой же комнате не было ни света, ни окна, откуда она могла бы глядеть на мир в лучах солнца или на небеса в звездном сиянии. – Я не должна быть здесь. Мое место – в своем доме.

– Ты – моя жена, – сказал он, с шумом захлопывая большую черную Библию.

В тот же миг Белл забыла про окна и звездные небеса.

– Жена! – выдохнула она, ошеломленная. Хотя, конечно, все время эта мысль подспудно таилась где-то в ее сознании. Тринадцать – магическое число. И еще кольцо. – Как это может быть?

Он как-то странно поглядел на нее:

– Ты не помнишь?

Белл и в самом деле не помнила. Ее память хранила только ее приготовления к возвращению отца, рисунок, пирог – и ничего больше.

Она отвернула голову, отказываясь ему поверить, убеждая себя, что все это кошмар, который скоро рассеется, и, проснувшись, она окажется в своей кровати, вдали от этого человека и его дома. Отчаяние, которое она теперь постоянно ощущала наряду с болью, перешло в какое-то другое чувство, хотя она и не могла бы сказать, какое именно. Она только знала, что сильно изменилась, даже переродилась. Холли Голубой Колокольчик перестала существовать. Маленькая девочка, которая танцевала в объятиях своего отца по грубо отесанному полу, исчезла, как исчезает задутый огонек свечи. И когда, повернув голову, она увидела прекрасно отделанную мебель и дорогие ковры, поняла, что это не сон, а самая настоящая явь. Резко изменились и ее мысли. Старые, привычные приобрели какой-то новый оттенок, а то и стали неузнаваемыми.

Дни превращались в недели, недели – в месяцы, но каждый раз по утрам она просыпалась в доме фермера, в его постели.

Жена. Ее юная грудь болезненно сжималась, когда она вспоминала об этом. Женой была ее мать. Женой была миссис Уилмонт, имевшая собственное торговое дело. Но они были взрослыми женщинами. А вот она совсем еще девочка. По ее летам ей полагается учиться в школе, заниматься арифметикой, читать учебники. Какая из нее жена? Жены не играют в куклы, не купаются в прудах весной и летом.

Сколько ни раздумывала, Белл не могла или не хотела понять. Но хотя она в точности и не знала, что значит быть женой, под ее кроватью, словно страшные чудища, прятались смутные догадки и страхи. Фермер никогда не засиживался в комнате и ничего не объяснял, а сама она не решалась задавать вопросы.

Жена! Как странно, что ее называют теперь этим словом, думала она, и ей казалось, будто она плавает в каких-то мутных, непроницаемых для взгляда водах. Миссис Брэкстон. Это имя возвращало ее на реальную почву. Но ведь она даже не знает его христианского имени. Она жена человека, полного для нее незнакомца.

Когда фермер бывал в ее комнате, он редко притрагивался к ней, редко с ней разговаривал, только смотрел на нее, особенно когда полагал, что она спит.

• Предыдущая
• 49/60
• Следующая