Изумрудный дождь - Ли Линда Фрэнсис - Страница 37

• Предыдущая
• 37/69
• Следующая

— Ники, Ники, — прошептала она про себя, стоя у окна верхней комнаты и наблюдая, как вдоль берега идет Николас. — Как же я выйду за тебя замуж? И как я смогу не выйти за тебя?

Она тяжело вздохнула. Николас шел по самой кромке прибоя, и набегавшие на берег волны разве что не лизали его ноги. От него исходили берущие за душу уверенность и сила, до странности напоминая ей о летнем Манхэттене. Николас был задумчив. Что-то угнетало его. Но что?

Может быть, он уже жалеет о том, что поддался порыву и сделал ей предложение?

С того вечера прошла неделя, и ни слова не было сказано о женитьбе, как будто они оба старательно избегали этой темы. Про себя Элли знала, что это так и есть. А вот Николас…

Он приближался к дому. Элли понимала, что его что-то гнетет. Николас переменился с того дня, когда Джим, обнаружив старый, написанный маслом портрет какой-то женщины, спросил у Николаса, кто это. «Это моя мать», — коротко ответил тот и быстро перевел разговор. Но что-то с тех пор точило и точило его изнутри.

Вдруг откуда-то выскочил Джим и побежал сначала по террасе, а потом и по пляжу к Николасу. Элли не могла отсюда слышать, о чем они говорили, но зато прекрасно видела радость Джима и улыбку Николасв. Николас, обычно сдержанный и холодный, всегда смягчался в присутствии Джима и Шарлотты, не скрывая своей любви к ним.

Теперь Николас и Джим шли вместе и дружески о чем-то беседовали.

— Похоже, он не настолько плох, как я поначалу думал.

Элли вздрогнула от неожиданности и обернулась к двери.

— Барнард! Ты меня до смерти испугал! Барнард подошел к окну, встал рядом с Элли, и они вместе стали смотреть на океан.

— Он так добр к Джиму, — заметил Барнард и покачал головой. — Никогда бы не поверил, если бы не увидел собственными глазами.

— Честно говоря, я тоже не поверила бы.

— Думаю, это не совсем так. Когда Николас Дрейк в первый раз заявился к нам в дом, ты же сразу что-то в нем углядела, верно? Ты же молола языком так…

— … Как будто из меня выдернули затычку. Ты это хотел сказать? — договорила Элли, когда Барнард неуверенно замолк.

— Так оно и было, — оправдывающимся тоном сказал он. — Никогда ничего подобного не видел. Какой-то совершенно незнакомый тип стоит на пороге, а ты выкладываешь ему все про свою жизнь. — Он пожал плечами. — Ты с самого начала знала, что он добрый.

Вдруг на террасе появилась Шарлотта. Джим, похоже, ее тоже увидел, потому что со всех ног кинулся к дому. Николас остался стоять на месте. Вскоре сияющий Джим гордо вышагивал рядом с Шарлоттой, словно почетный эскорт. Николас присел на корточки и что-то сказал Шарлотте. Девочка обхватила дядю руками за шею, и тот легко поднял ее на руки. У Элли даже в глазах защипало.

— Точно, — задумчиво проговорил Барнард. — Он совсем неплохой малый. — Старик по-отечески обнял Элли за плечи, и она доверчиво приникла к нему. — Я вообще-то не собирался этого говорить, — заметил Барнард, — но рад, что он нас нашел.

Элли вздохнула и начала было отвечать, однако Барнард перебил ее:

— Давай, Элли, пойди и скажи ему, кто ты. Он любит тебя. По глазам видно. Все эти недели он и словом не обмолвился о твоем доме. Может, он оставил Гарри Дилларда в покое, а? Скажи ему, Элли. Он начал жить другой жизнью. — Барнард помолчал и все же договорил: — Тебе тоже пора это сделать.

Он вышел из комнаты. Элли осталась одна. В голове гудело от скачущих мыслей. «Скажи ему, кто ты. Он любит тебя».

А если нет?

Солнце клонилось к горизонту, окрашивая все вокруг в желто-оранжевые тона. Элли добралась до мола, в конце которого, подобно маяку, неподвижно стоял Николас. Он стоял один и явно размышлял о чем-то не очень приятном. Джим и Шарлотта уже давно вернулись в дом.

Он не обернулся, хотя наверняка услышал громкий стук ее каблуков по доскам. Она подошла и встала рядом, положив руки на перила. Так они стояли и молча смотрели на безбрежную гладь океана. Воздух пах мокрым песком и морской солью. «Вот это и есть счастье», — неожиданно для самой себя подумала Элли.

— Я говорил, что люблю тебя? Николас спросил так тихо, что ей пришлось напрячь слух.

— Нет, — выдохнула она в ответ.

— Но ты знала.

— Да, думаю, что знала. — Поколебавшись, Элли все же спросила: — А ты?

— Что я?

— Ты знал, что я люблю тебя? — Иногда, — ответил он.

— А сейчас?

Продолжая смотреть на океан, он накрыл ладонью ее руку.

— Да. Я слышу это в твоем голосе. И душой чувствую, что это так. Меня поражает то, как я тебя чувствую. Я знаю, о чем ты думаешь. Поначалу я решил, что мне это кажется. Но здесь убедился, что все так и есть. — Он посмотрел на нее и улыбнулся. — Нам никуда не деться друг от друга.

Сказано просто и спокойно. Но повторит ли он эти слова, когда она скажет ему о себе? Ответа Элли не знала. И не пыталась его угадать. Ей захотелось кинуться ему в объятия, надеясь, что он никогда не узнает правды. Но этого сделать она не могла, потому что ей нужна уверенность в том, что его любовь, любовь, о которой она и мечтать не могла, ничто не сможет поколебать.

— Николас…-заговорила она.

— Куда делся Ники? — улыбнулся он. — Или еще проще — Дрейк?

— Мне надо кое-что сказать тебе, Николас. Он, вероятно, увидел выражение ее глаз, потому что сразу посерьезнел и посмотрел на Элли уже знакомым ей мрачным и требовательным взглядом. У нее перехватало дыхание.

— Я знаю, — сказал он. — Нам действительно надо поговорить.

Он снова повернулся лицом к океану. Солнце опустилось еще ниже, и вечернее небо пламенело теперь темно-алым цветом. Николас, опережая ее, заговорил первым, и уже готовые вырваться слова замерли у нее на губах.

— Я думал, что сумею забыть Гарри Дилларда, — спокойно сказал он. — Ради тебя, сказал я себе, я оставлю его там, в прошлом.

У Элли заныло сердце.

— Я честно пытался это сделать. Но не смог. Я не могу посвятить себя нам, пока не покончу с Гарри.

— Почему? — едва шевеля губами, спросила она.

— Почему? — повторил Николас. — Как бы ответить? Думаю, нужно сказать правду. Тогда ты, может быть, и поймешь. — Он пытливо посмотрел на нее. — Может быть, ты поймешь, почему мне нужен твой дом. Не 0'Ши, не мисс Ламберт, а именно твой. И только твой. Это единственное, чего мне не хватает, чтобы навсегда выбросить из своей жизни Гарри Дилларда.

Элли вдруг начал бить озноб. Ей захотелось убежать. Как можно дальше. И спрятаться, чтобы никто не нашел.

Но Николас ровным и исполненным внутренней боли голосом принялся рассказывать свою историю. Элли завороженно слушала. Слушала о двенадцатилетнем мальчике, увидевшем, как в дом вбежала плачущая мать. О том, как Гарри Диллард принес шарф. Как отец вернулся домой и, пылая гневом, заявил, что знает, кто предал его. О том, как Николас боялся за свою мать, как он был готов на все, лишь бы защитить ее. Потому что знал — отцовскую тайну раскрыла мать. Но тут отец бросил ему в лицо обвинение в предательстве. Не матери, а ему, Николасу.

У Элли голова пошла кругом. Как у его отца язык повернулся сказать такое?

— Не может быть, — выговорила она. — И что сказала твоя мать?

Молчание. Долгое, тяжелое молчание. Лишь волны негромко плескались о деревянные столбы, на которые опирался мол, устремляясь к бесконечному горизонту.

— Николас, что же сказала твоя мать?

— О, Николас.

И больше ни слова.

Николас потрясение уставился на мать.

— Мама, — пролепетал он.

— О, Николас, — повторила она, смотря на него совершенно безумными глазами, как загнанное животное, не знающее, куда бежать.

Отец разразился очередной гневной тирадой, но Николас едва слышал и понимал его слова. Он продолжал смотреть на мать.

Она всего лишь принесла его в жертву. Николас судорожно стиснул в кармане скомканный шарф. В каком-то дальнем уголке сознания шевелилась мысль, что достаточно лишь вынуть из кармана шарф и передать его отцу вместе со словами Гарри Дилларда. Но он промолчал.

• Предыдущая
• 37/69
• Следующая