Атлантида - Лори Андре - Страница 4

• Предыдущая
• 4/32
• Следующая

Доктор Патрис был любителем и знатоком древности, а врожденное чувство изящного всегда подсказывало ему верную оценку произведений искусства. На этот раз он был поставлен в тупик. К какой эпохе отнести эту замечательную драгоценность? Без сомнения, это было произведение греческого искусства, но в какую пору его? Принадлежало ли оно периоду пробуждения греческого народного духа, или золотому веку его, или же эпохе упадка? Было ясно, что оно не принадлежало ни к ионическому, ни к дорическому, ни к коринфскому стилю, а представляло нечто вполне самобытное.

По обеим сторонам жемчужины были сделаны две головки удивительно тонкой работы, представлявшие каких-то загадочных существ. Оправа кольца также служила поводом к глубочайшему недоумению доктора Патриса. Невозможно было определить, был ли это металл, дерево или камень. Более всего оно напоминало металл, но совершенно неизвестный в настоящее время. Это был, вероятно, какой-то сплав, не похожий ни на один из современных металлов. Таким образом, все в этом кольце представляло непроницаемую тайну и невольно переносило воспоминанием в давно забытые времена.

— Можно в самом деле подумать, что эта драгоценность упала с другой планеты! — воскликнул наконец доктор.

— Вот видишь! — с живостью возразил Рене, — значит, это не было галлюцинацией! Если бы я даже был готов считать все происшедшее за бред, хотя я и твердо уверен в противном, то подобное доказательство, как это кольцо, рассеивает всякие сомнения.

— Я ровно ничего не понимаю! — в сильном раздумье проговорил Патрис.

— Если бы только здесь была бы какая-нибудь надпись… — добавил Рене, разглядывая перстень со всех сторон.

— Надпись! Это совершенно не соответствует той эпохе, к которой принадлежит эта драгоценность, так как тогда наверно не знали письменности. По всей вероятности, расположение этих двух головок представляет целую фразу, понятную только той, кому принадлежало это кольцо.

— О, если бы ты видел ее, Этьен! — с волнением воскликнул Рене. — Ты перестал бы восторгаться этим кольцом!

— Возможно, — возразил доктор. — Но вот что я думаю об этом происшествии, которое не могу объяснить тебе, так как это превышает мои знания, а потому и не имею права отрицать его: твоя сирена мне не нравится, и самое лучшее, если ты постараешься забыть ее, а кольцо спрячь, а еще лучше, брось в море, как жертву богам за свое спасение. Есть тайны, которые могут только тревожить наш рассудок и разгадка которых не в нашей власти.

— Забыть! — воскликнул Каудаль с негодованием, — никогда! Я не в силах забыть этого чудного видения, если бы даже и хотел. Нет, я во что бы то ни стало отыщу подводных спасителей, открою их жилище и заслужу их доверие!

— Прежде всего тебе надо поправиться, — возразил доктор, стараясь успокоить своего друга. — Все эти волнения сильно подействовали на тебя, и ты должен стараться окрепнуть. Лучше всего для тебя отправиться немедленно к твоей матери и отдохнуть около нее!

— Это верно! — ответил Рене спокойно. — Для того, чтобы достичь в чем бы то ни было успеха, необходимы силы и здоровье, а потому я намереваюсь взять отпуск и уехать в Пеплие как можно скорее.

— А! — воскликнул доктор. — Как может какой-нибудь другой образ заслонить в твоем сердце ту, которую ты найдешь там?

— Боже мой! — нетерпеливо возразил Рене. — Опять про Елену! Сколько раз придется просить не навязывать нам то счастье, которого мы сами не хотим!

— Но твоя мать была бы так счастлива назвать ее своей дочерью!

— С этим вопросом мы уже давно покончили! Труднее всего увлечься той, с которой прошло все наше детство, которая была товарищем наших игр и ссор. Елена достойна лучшей участи, чем замужество со мной. Впрочем, — добавил Рене с хитрой усмешкой, — мне кажется, что у нее есть поклонники, более удовлетворяющие ее требованиям, чем я.

— Между прочим — проговорил доктор, круто обрывая разговор, — ты слышал что-нибудь о Кермадеке?

— Конечно! Он тотчас же по прибытии сюда явился проведать меня. Бедный малый сильно нуждается в отдыхе, и я намереваюсь увезти его с собой. Мать и Елена хорошо знают его по моим письмам и будут очень рады его видеть.

— Прекрасная мысль! — сказал доктор. — Кермадек достоин того, чтобы о нем позаботиться. Он был в отчаянии, что не спас тебя, и даже не радовался своему собственному выздоровлению. Ты найдешь в нем самого преданного друга.

— Я отвечаю ему полной взаимностью, так как он обладает редкими качествами, хотя наивен и доверчив, как ребенок и легко может поддаться дурному влиянию.

— Чего, конечно, не случится у твоей матери: ее влияние может быть только благодетельно для Кермадека. Он, без сомнения, будет очень рад твоему предложению, и надо надеяться, что вы оба скоро поправитесь на свежем воздухе. Если мне удастся получить отпуск, то я тоже не замедлю явиться к вам. Ты знаешь, какое мне дали вчера неприятное поручение — объявить твоей матери…

— Что ее ненаглядный сынок послужил закуской морским крабам! Бедная мать! Воображаю, каково бы ей это было! Ну, благо, все прошло, не будем больше говорить об этом! Постарайся получить скорей свой отпуск и приезжай к нам! — закончил Рене веселым тоном.

Через две недели после вышеприведенного разговора на прекрасной лужайке, спускающейся покато до самой Луары, большое общество, состоящее из молодых девушек в светлых летних платьях и нескольких молодых людей, занималось игрой в лаун-теннис.

Несколько в отдалении от этой группы, вокруг чайного стола, поставленного перед балконом небольшого, но изящного дома, расположилось более серьезное общество, состоявшее из пожилых людей. Хозяйка дома, красивая седая женщина с приветливым выражением лица, была мадам Каудаль. Вся она сияла радостью, так как ее ненаглядный Рене, ее надежда, гордость и счастье был около нее. Известие об ужасном происшествии и о счастливом окончании его дошло до нее одновременно и произвело на ее нежное материнское сердце сильное впечатление, несмотря на то, что Рене был уже в полной безопасности. Она разразилась упреками на ужасную стихию, чуть не похитившую ее сына, и Елене Риё нужно было употребить много красноречия, чтобы успокоить ее. Но лучшим утешением для взволнованной матери был приезд самого Рене, которого она считала прекраснейшим существом в мире, что, впрочем, было вполне справедливо. Высокого роста, с правильными чертами, смелым и открытым взглядом прелестных глаз, гибкий и стройный, Рене был действительно удивительно хорош собой, и немало молодых девушек старались обратить на себя его внимание. Однако это им плохо удавалось, и более обыкновенной светской любезности не заслужила ни одна из них, несмотря на все старания. Рене рассеянно принимал участие в игре, и мысли его, видимо, были далеко.

— Положительно, это не тот Рене Каудаль, что прежде, — говорила маленькая Феличия Аршад. — Его подменили во время путешествия. Он не замечает никого, кроме Елены Риё!

— Это вполне естественно, — старался защитить своего друга доктор Патрис. — С кем же, как не со своим другом детства, поделиться Рене впечатлениями?!

— Что касается меня, — продолжала Феличия, — я никогда не могла понять этих браков между кузенами и кузинами.

— Да об этом не может быть и речи, — вмешалась высокая, красивая блондинка, с серьезным и кротким лицом, по имени Берта Люзан. — Я хорошо знаю Елену и уверена, что она никогда не выйдет замуж за Рене Каудаля.

— В таком случае, зачем же они шепчутся по всем углам? — проговорила несколько смягчившись Феличия.

— Они вовсе не шепчутся! — снова вступилась Люзанна. — Разве вы не знаете, что Рене недавно только избежал смерти? Весьма понятно, что Елена интересуется мельчайшими подробностями этого ужасного приключения.

Действительно, Рене и Елена были всецело поглощены друг другом и, очевидно, им нужно было о многом переговорить между собой, что, естественно, и подавало повод к различным предположениям со стороны лиц, не посвященных в тайну Рене. Но почему же поведение молодых людей ввело в заблуждение даже мадам Каудаль и доктора Патриса, хотя производило на них вполне противоположное впечатление: мадам Каудаль сияла от радости, а Этьен Патрис становился все мрачнее и мрачнее?

• Предыдущая
• 4/32
• Следующая