Сладкий вкус огня - Андреотта Поль - Страница 5

• Предыдущая
• 5/30
• Следующая

— Если хотите. — Но он уклонился от более подробного объяснения. — Если бы ученые серьезно изучили этот аспект проблемы, они давно нашли бы лекарство от рака.

— Или способ вызвать его?

— Что вы имеете в виду?

— Когда вы чем-то манипулируете, вы можете делать это на благо или во зло.

— Разумеется. Всякий, кто владеет силой созидания, владеет и силой разрушения. То же относится и к врачам. — Он снова уклонился от темы. — Возьмите этого хиппи из Лос-Анджелеса, который был обвинен в убийстве пяти человек. Все члены суда знали, что Мэнсона не было на месте преступления. Он не сделал ничего с точки зрения позитивистской науки. Но его нашли виновным и осудили на смерть. Общество признало наличие у него той силы, которую отрицает у нас.

Бонафу встал и рассмеялся чистым детским смехом.

— А что касается вязальной спицы и итальянского рабочего, боюсь, я не смогу вам помочь… Доброй ночи, месье.

Он еще раз поцеловал Терезу и потрепал ее по щеке.

— Прошу прощения, — добавил он, покидая комнату, — но у меня не было времени пообедать, и завтра я встаю в шесть…

Когда он ушел, я рассортировал свои записи, сунул их в карман и вышел в сад. Взошла луна. Тереза стояла, склонившись над перилами террасы…

— Выключите свет, — попросила она.

Я сделал это и подошел к ней. Я заметил, что у нее подрагивают ноздри, зрачки расширились, и подбородок поднялся. Она смотрела на цветы шалфея с мерцавшими в темноте серебристыми листьями. Ее дыхание было спокойным и глубоким. И вдруг мне стало казаться, что все растения в парке — каждая травинка на лужайке, каждый лист шалфея, и даже стены дома — дышат в том же ритме. Это продолжалось недолго, но на какой-то миг я тоже оказался вовлечен в общее колдовское биение. Мне казалось, что я никогда не был так близок к счастью. Потом Тереза пошевелилась.

— Я немного провожу вас, — сказала она и пошла впереди меня.

Мы медленно поднялись по склону и перешли ручей. Мокрая галька сияла в лунном свете. Можно было расслышать слабое гудение рельсов — в долине шел поезд. Мы молчали. Она шла рядом, прямая, как индейская женщина, иногда оказываясь на один—два шага впереди. Когда мы вошли в сквер, часы пробили десять, раскат каждого предыдущего удара сливался с последующим, образуя непрерывное гудение, разносившееся по всему городу. Перед гостиницей возле висевшей на каменных столбах массивной цепи несколько детей играли в бабки. Визгливый женский голос окликнул их, отдаваясь эхом под сводом соборной паперти. Тереза остановилась возле фонаря.

— Когда вы уезжаете? — спросила она.

— Завтра утром. Больше мне тут нечего делать.

— Конечно… Если передумаете, заходите. Я вам покажу мой дом.

Она повернулась и пошла обратно. Некоторое время раздавался легкий шорох ее шагов. Когда он затих, я открыл ярко освещенную дверь гостиницы.

Внутри оказалось довольно шумно. Несколько человек сидели вокруг стола, отделанного под мрамор. Говорили все разом, и каждый стремился перекричать остальных. Но, завидев меня, они умолкли и стали смотреть, как я подхожу к конторке и беру свой ключ. Один из них встал. Это был хозяин.

— Не выпьете с нами?..

— Нет, спасибо, — сказал я.

— Но… Эти господа хотели бы поговорить с вами.

— Ну, тогда ладно.

Я взял предложенный мне стакан на этот раз красного вина и сел за стол. За исключением темноволосого человека, который выглядел довольно молодо, им всем было около пятидесяти, и, представив меня, месье Лорагэ умчался по своим делам. Я узнал, что толстяк, носивший пастушью куртку, — местный мэр; тот, у которого были впалые щеки и густые усы, — член городской управы; так же как и мужчина рядом с ним; четвертый — владелец гаража; а молодой человек в берете оказался школьным учителем. Делегация местных сановников.

— Вы проводите расследование? — спросил мэр. — Я дам вам кое-какие сведения.

Судя по агрессивному тону, он был не вполне трезв.

— Сходите посмотрите на нашу крепость. Шедевр архитектуры одиннадцатого века. Там проповедовал и призывал к крестовым походам Пьер-отшельник. А теперь она разваливается, и мы не можем получить от правительства средств на реставрацию. Пойдите и посмотрите дома рабочих в Сарлакском районе — таких лачуг постыдились бы и негры. Неужели это все, чего добилась Франция?

В разговор вступил следующий собеседник:

— Знаете ли вы, почем будет продаваться в этом году наш виноград? А персики? Персики гниют на деревьях, потому что их цена не покрывает расходов на сбор и упаковку.

— Известно ли вам, сколько фермеров задолжало банку? — спросил учитель. — Семьдесят восемь процентов. Знаете ли вы, сколько из них сможет заплатить свои долги?

— Одну минуту, — перебил я. — Вы обращаетесь не по адресу. Все это очень интересно, но я занимаюсь другим вопросом.

— Чем же вы занимаетесь? — не унимался учитель. — Допустим, завтра мы окажемся на первой странице вашей газеты, — о чем вы будете писать?

— Я буду писать о Бонафу.

Разговор начал терять всякий смысл. Я испытывал искушение встать и уйти, послав их всех к черту.

— Я занимаюсь совами, пригвожденными к дверям, и младенцами с перерезанным горлом.

— Это Дув наговорила вам всю эту чепуху, не так ли? — раздраженно сказал член городской управы. — Мы видели, как вы сейчас шли с ней.

Я уже начал вставать, но сел снова, внезапно заинтересовавшись, и мне налили еще один стакан вина.

— Кто эта девушка? — спросил я.

Мэр пожал плечами. Владелец гаража сделал неопределенный жест рукой…

— Откуда она взялась? — настаивал я. — С кем она живет?

— Она живет одна. — ответил Лорагэ. — Родители у нее погибли три года назад в автомобильной катастрофе. Ее взял к себе дядя, целитель. В прошлом году ей исполнился двадцать один год, и она ушла жить в родительский дом. говорят, у нее осталось небольшое наследство — ферма в Лабежаке и какие-то акции.

— Да, — произнес второй член городской управы, ют, что до сих пор молчал. — У них нет недостатка в деньгах, Бонафу здорово загребает.

— Похоже, люди не очень любят его, — заметил я.

— Его боятся, — сказал мэр, делая ударение на последнем слове.

— Она мне показался приятным человеком.

— Всегда готов помочь, — насмешливо продолжил учитель, — сделать для вас все, что хотите, может даже просидеть целую ночь у постели больного.

— Но ведь так оно и есть, — возразил Лорагэ. — вы не можете этого отрицать.

Так мы беседовали еще минут двадцать, мои собеседники стали гораздо любезнее. Они высказали все, что, по их мнению, следовало сказать журналисту из Парижа, и к ним опять вернулось свойственное им добродушие. В их словах постоянно ощущалась любовь к родному краю, к отцам и дедам. «Бедняги, — подумал я, — они не знают своего счастья. Нетрудно вообразить воплощение их грез — заводы в предместьях, отравленная речка, в которой водились раки, супермаркет в сквере, в тени собора». Я представил, как бульдозеры штурмуют Пролом и вокруг крепости вырастают домики членов городской управы. «Слава Богу, — думал я, — этого никогда не произойдет». Но у меня не было уверенности. И потому, ложась спать, я сказал себе, что завтра непременно пойду и навещу тот дом — волшебный дом, где все дышит в едином ритме. И девушку. Она казалась мне чудесной реликвией из мира, который давно исчез. Возможно, так все и было. А может, какие-то другие причины побудили меня встретиться с ней.

Однако мой визит закончился довольно неожиданно. Начался он в десять часов возле чулана под лестницей. Там пахло старой обувью и спелыми яблоками. Непременными атрибутами старого дома были полные сокровищ чердаки, скрипучие доски, плохо закрывающиеся двери, погреба, прогнившие балки, тяжелая мебель и выцветшие, пожелтевшие фотографии на камине. Романтичная дребедень. Весь эффект заключался в неустойчивом равновесии. (У Терезы была мания располагать безделушки, рамы для картин, подсвечники, вообще все предметы немного наискось, иногда на самом краю стола или каминной полки. Удивительно, как они держались. Позже мне пришлось вспомнить об этом.)

• Предыдущая
• 5/30
• Следующая