Майор Барбара - Дарузес Нина Леонидовна - Страница 2
- Предыдущая
- 2/40
- Следующая
В своих сочинениях Белфорт Бэкс не ограничивался женским вопросом. Он еще и жестоко бичевал современную мораль. Другие авторы добивались сочувствия к сенсационным преступникам, выявляя так называемое «доброе начало в мире зла», но Бэкс представляет на суд читателей совершенно не сенсационное, а вполне даже захудалое нарушение нашего торгового права и морали, и не просто защищает его с самым обескураживающим простосердечием, но и всерьез доказывает, что всякий здравомыслящий человек просто обязан совершать эти нарушения и помешать ему может разве что боязнь судебного преследования. Социалисты, люди по большей части до отвращения нравственные, были, естественно, шокированы. Но это их, по крайней мере, спасло от иллюзии, будто один только Ницше и бросал вызов нашей торгашеской христианской морали. Впервые имя Ницше я услыхал от немецкого математика мисс Борхардт, которая, прочтя мою «Квинтэссенцию ибсенизма», сказала мне, что сразу видно, кого я читал — Ницше, и именно «По ту сторону добра и зла». Заверяю, что до той поры я в руках его не держал, а если бы и держал, то не мог бы им насладиться в полной мере по недостаточному знанию немецкого.
Ницше, как и Шопенгауэр, опал в Англии жертвой одной своей много цитируемой фразы, содержащей выражение «белокурая бестия». Это звучное словосочетание дало повод считать, что Ницше заработал свою репутацию в Европе бессмысленным прославлением позиции силы. Точно так же, основываясь на одном лишь слове «сверхчеловек» (Ubermensch), заимствованном мною у Нищие, заключают, что я вижу спасение общества в деспотизме какого-то одного сверхчеловека наполеоновского толка, хотя уж как я стараюсь показать все безрассудство этого устаревшего увлечения! Даже не столь оголтело поверхностные из критиков убеждены, будто современное выступление против христианства как пагубной рабской морали было впервые предпринято Ницше. Однако это мнение было мне знакомо уже тогда, когда про Ницше я еще и слыхом не слыхал. Покойный капитан Уилсон, автор нескольких странных памфлетов, пропагандист метафизической системы, называемой компрехенционизм, изобретатель термина «крестианство», введенного им для того, чтобы выделять реакционный элемент в христианском мире, тридцать лет тому назад на дискуссиях Общества диалектиков имел обыкновение обрушиваться на положения Нагорной проповеди, оправдывающие, по его мнению, трусость и рабскую покорность, которые разрушительно действуют на нашу волю, а следовательно на нашу честь и мужественность. Надо оговориться, что критика капитаном Уилсоном христианства с точки зрения морали не есть историческая теория, подобная теории Ницше, но эта оговорка не применима к Стюарту-Гленни, последователю Бокля, занимавшемуся, как и Бокль, историей философии. Стюарт- Гленни посвятил жизнь разработке и распространению своей теории, состоящей в том, что период христианства есть часть эпохи (вернее, часть недоразумения, поскольку настала эта эпоха всего 6000 лет до н. э. и уже заходит в тупик), начавшейся тогда, когда находившиеся в меньшинстве белые расы пришли к необходимости закрепить свою власть над цветными Расами с помощью духовенства; они возвели тяжкий труд и покорность в этом мире в добродетель и в массовую религию, сделав из них не только средства достижения святости характера» но и снискания себе награды на том свете. Таким образом, положение о морали рабов было сформулировано моим знакомым шотландским философом задолго до всей нашей болтовни о Ницше.
Поскольку Стюарт-Гленни вывел эволюцию общества из расовых противоречий, его теория произвела некоторую сенсацию среди социалистов, иначе говоря — среди тех, кто единственно задумывался серьезно об исторической эволюции, тем более что она столкнулась с теорией классовых противоречий Карла Маркса. Ницше, как я понимаю, считал, что рабскую мораль придумали и навязали миру рабы, прикидывавшиеся свободными в своих поступках и делавшие из рабства религию. Стюарт-Гленни же считал мораль рабов изобретением белой, высшей расы, которая желала подчинить душу низших рас, чтобы их эксплуатировать, боясь, что те своим числом уничтожат ее, если душа их не будет приведена к покорности. Поскольку процесс этот еще не закончился и его можно непосредственно изучать в наших церковных школах и на примере борьбы между нынешними собственническими классами и пролетариатом, а также по той роли, какую играет христианское миссионерство, старающееся заставить черные расы Африки смириться с подчинением европейскому капитализму, — мы можем судить сами, исходит ли инициатива сверху или снизу.
Цель сего предисловия не исторический спор по поводу исторической точки зрения, а просто желание пристыдить наших театральных критиков, чтобы им неповадно было рассматривать Британию как интеллектуальную пустыню и неизменно предполагать, что любая философская идея, любая историческая концепция, любое порицание наших воспитательных, религиозных и правовых заведений — либо иностранный товар, либо фантастическая шутка весьма сомнительного свойства, начисто не имеющая отношения ко всей совокупности накопленных идей. Убедительно прошу их помнить, что этот организм произрастает очень медленно и очень редко цветет, и если есть на философском уровне такое понятие, как нечто само собой разумеющееся, то оно заключается в том, что каждый индивидуум вносит в этот комплекс лишь самый малый вклад. По сути дела, представление, что умные личности производят на свет законченные и оригинальные космогонические теории партеногенетическим путем, одним лишь напором присущего им «блеска», есть элемент невежественного легковерия, которое составляет горе честного философа и доставляет радость шарлатану от религии.
ЕВАНГЕЛИЕ ОТ СВ. ЭНДРУ АНДЕРШАФТА
Именно это легковерие побуждает меня прийти на помощь моим критикам и разъяснить, что им писать о «Майоре Барбаре». В миллионере Андершафте я изобразил человека, который интеллектуально и духовно, а также практически постиг простую и неотразимую истину, которой мы все страшимся и от которой открещиваемся, а именно: величайшее зло нашего времени и худшее из наших преступлений — нищета, и поэтому наш первейший долг, во имя которого надо жертвовать всеми другими соображениями, это не быть бедным. «Бедный, но честный», «почтенная бедность» и тому подобные выражения так же нестерпимы и аморальны, как выражения «пропойца, но милый», «мошенник, но отлично произносит послеобеденные спичи», «великолепный преступник» и тому подобное. Безопасность — главное, на что претендует цивилизация,— немыслима там, где самая страшная из опасностей — угроза нищеты нависает у всех над головой и где пресловутая неприкосновенность личности есть лишь случайный результат наличия полиции, чье занятие фактически не защищать от насилия, а насильно заставлять бедняков взирать на то, как дети их умирают с голоду, в то время как бездельники обкармливают своих комнатных собачек, когда на эти же деньги могли бы накормить и одеть этих детей.
Чрезвычайно трудно заставить людей осознать, что зло есть зло. Например, мы хватаем человека и сознательно причиняем ему вред, сажая, скажем, на несколько лет в тюрьму. Казалось бы, не требуется никакой исключительной ясности ума, чтобы усмотреть в этом поступке дьявольскую жестокость. Однако в Англии такое утверждение вызывает удивленный взгляд, а за ним разъяснение, что это не что иное, как наказание или акт правосудия или еще что-нибудь такое же правильное, или же следует запальчивая попытка доказать, что нас всех ограбят и перережут в постелях, если не совершать таких безмозглых злодейств, как приговоры к тюремному заключению. Бесполезно убеждать, что, если даже и так (а это не так), все равно добавление собственных преступлений к преступлениям, от которых мы страдаем сами, и смиренная покорность — не есть альтернатива. Ветрянка — зло. Но если бы я заявил, что мы должны либо смириться с ней, либо сурово подавить ее, хватая больных и наказывая их прививками черной оспы, я стал бы всеобщим посмешищем. И верно, хотя никто не станет отрицать, что в конечном счете ветрянку таким путем до некоторой степени приостановили бы, так как люди куда старательнее избегали бы заразиться ею, а заразившись, научились бы тщательно это скрывать и тем создавать видимость ее отсутствия, все же у людей хватило бы здравого смысла понять, что сознательное распространение черной оспы — не что иное, как зло, а следовательно, должно быть отвергнуто в пользу истинно гуманных санитарных мер.
- Предыдущая
- 2/40
- Следующая