Героиня мира - Ли Танит - Страница 10

• Предыдущая
• 10/123
• Следующая

Конечно, на их продвижение ушел не один час. Я совсем обессилела, как будто истекала кровью все время, пока стояла там. Дерзкое выражение стерлось с лица Лой. Только губы ее изогнулись, словно увядая. Она плюнула себе под ноги. Но к тому времени колонна уже прошла, ей вовсе не хотелось, чтобы они это заметили.

Я могла лишь более или менее догадываться о ее мыслях. Но она явно почувствовала, что планам ее не суждено сбыться. Люди, созданные из металла и темных лесов. Бесстрастное холодное железо, с которого соскальзывала, скатывалась вся ее живость и веселость.

Ночь сомкнулась над следами завоевателя. Чрезмерно тихая ночь. Мы шли мимо домов с едва очерченными окошками, под высохшими деревьями; никто не приставал к нам.

Черный дом с алыми колоннами отличался своеобычностью, и он не поблек под пятнами войны. Несрубленная сосна возвышалась, как указательный столб. Ее заметили.

Они расселяли своих высокопоставленных деятелей по всему городу. Бывший дворец короля в Сирениях должен был превратиться в резиденцию генерала и в штаб-квартиру его войск. Звездам меньшей величины отводились лучшие особняки. Мы раскрыли им ворота, и теперь придется выполнять их пожелания.

По ночам улицы постоянно охранялись патрулями; они стали вездесущи, но строго придерживались дисциплины. Солдаты Севера не вступали в панибратские отношения с горожанами. Даже если бы они к этому и стремились, языки наши отличались друг от друга, и в большинстве случаев они не трудились над решением лингвистических задач. Пусть этим занимаются побежденные. Они знали, как сказать «стой», «иди сюда», «уходи» и слово «нет», которое настолько походило на их собственное, что мы вполне могли и догадаться о его значении. Я слышала, как их непонятные команды звучат среди Форума, словно свистящие в воздухе клинки. Лой, которую посылали теперь в магазин за едой и которая сплетничала с этим чудом, с молочником, останавливавшим тележку у бокового входа, по возвращении баловала нас известиями. Саз-Крония намерена на все лето посадить нас под замок, словно набедокуривших детей, и выпороть к тому же.

— Еще они вешают наших солдат из действующей армии. Или гноят их по подвалам, — Лой сообщила об этом с исступленной яростью. Никто из кронианцев ни разу не свистнул ей вслед и не выказал желания расстегнуть на ней платье.

А затем, поскольку ворота стояли теперь нараспашку, громовой стук в дверь дома.

— Что скажет мадам?

В грязном платье, без чулок, с вымытыми и накрученными на тряпочки волосами, жуя похожий на надкрылье кусок хлеба, я исподтишка вышла на лестничную площадку посмотреть, придется ли ей сойти вниз по их требованию.

Однако вместо этого медведей пригласили пройти к ней в святилище.

— Бледна она была как сама смерть, — сказал эконом, возвратившийся к нам со стен, не получив увечий, а вот помощник эконома потерял один глаз и сам пропал. — Она сказала: «Господа, я предвидела ваше появление».

Моя тетушка Илайива больше не существовала. Истории, которые рассказывали о ней, вероятно, соответствовали действительности, но, несмотря на это, она жила в иной плоскости, завешенной дымкой; ее можно было увидеть, а вот потрогать нельзя, как привидение.

Кронианцы вскоре спустились вниз. Они отвели эконома в сторону и заговорили, словно обращаясь к наделенной разумом деревяшке, о грядущих переустройствах.

— Мадам придется покинуть свои апартаменты, — сообщил эконом. С тех пор, как он побывал на стенах, у него стал дрожать голос. Он вовсе не выглядел оскорбленным, хотя и попытался выразить негодование при помощи междометий. — Ей позволено занять комнаты этажом ниже. За все время, что я здесь…

Но кто же прибудет сюда, кто вытеснит мадам с ее места и перевернет весь дом вверх тормашками? Алчность двигала теми, кто задавал вопросы. Они стали нахальны. Для нас, говорили их руки, рты и зрачки глаз, эта неразбериха может оказаться удобным случаем. Поглядите, что пришлось нам пережить на пути к оазису.

Эконома не известили. Какой-то офицер из орды кронианцев, больше он ничего не знал.

— Молодой или не очень? — сказала Лой, чье положение в доме успело так сильно измениться.

Эконом не пожелал ответить. Он поспешно удалился, шаркая ногами.

Одна из горничных, с которой мы не были близки, потянула меня за рукав:

— Мадам велела, чтобы вы поднялись к ней.

Что я могла ответить? Мадам прекратила свое существование. А тут я, неумытая, в неряшливой одежде, с папильотками в волосах, губы намазаны красным, а брови выщипаны, как у Мыши. Мне очень хотелось, чтобы она увидела меня в ту ночь, когда я ела ослятину. Или мне показалось, будто я ела.

Теперь же я испугалась. Необходимость подниматься к ней была мне неприятна. Дрожь постепенно охватила меня с головы до ног, меня затошнило, в глазах помутилось, и я стояла, сжимая в руке кусок хлеба.

Девушка-служанка торопливо ушла. Не успев осознать толком собственных намерений, я начала подниматься по лестнице.

Как странно все, дом полностью запущен, обойден любовью и заботой. Пятна на стенах и коврах. Перила запылились. Я словно впервые заметила это. А ее дверь стояла нараспашку, что оказалось удивительней всего.

Я не разглядела ее гостиной в прошлый раз, не разглядела и теперь.

Илайива сидела у письменного стола с аккуратно разложенными на нем бумагами, монетами и какими-то небольшими коробочками; там же отдельно стояла большая закрытая шкатулка из тисненой кожи зеленого цвета. Тетушка была в халате, с распущенными волосами — чего я ни разу не видела прежде, — очень длинными и густыми, но тонкими, как у меня самой, только черными, словно смоль.

Лицо ее осунулось, и сейчас она казалась молоденькой девушкой примерно на год старше меня, которая ни разу в жизни не сомкнула глаз.

Черные глаза. Она посмотрела на меня ничего не видящим взглядом. Однако сказала:

— Арадия.

И я вспомнила, что так звали меня прежде, только теперь я — Ара, Киска и Глупышка.

— Вот ключ, — сказала она и протянула его мне, — от этой шкатулки.

Нет, ей не под силу увидеть меня, кем я стала. Она вложила ключ мне в руку.

— Этот дом предназначался во владение твоему отцу, а с течением времени и тебе. Поэтому он твой, Арадия.

Я схватила ключ и отдернула руку. Я все еще сжимала кусок хлеба в другой руке. Ее слова не имели никакого смысла. Достаточно ли велика моя ненависть к ней? Я должна собраться с духом. Ведь она — это все, что у меня осталось, а между нами множество миров, и она заперлась в ледяной башне. Ледяная сука. Сука.

— Я прошу прощения, Арадия, — проговорила она, — за то, что не сумела полюбить тебя. Я не способна на такое. Отправляйся теперь вниз. Береги ключ. Впоследствии он тебе понадобится.

Я могла бы плюнуть на нее, ей в лицо или под ноги. Невозможно. Находясь рядом с ней, я все еще оставалась маминой дочкой.

Холод Илайивы сковал мне губы и язык, с вертевшимися на нем грязными словами, которых я не смогла произнести.

Я вдруг отпрыгнула от нее и опрометью кинулась прочь из комнаты.

На лестнице я упала, покатилась по ступенькам, выронила ключ и снова подобрала его. Оказавшись в своей комнате, я поняла, что больше не могу есть этот хлеб, и воткнула в него ключ, словно пытаясь пронзить его сердце.

В тот день тетушка Илайива покончила с собой. Она раздобыла какое-то снадобье, которое ей, по-видимому, приготовил кто-то из городских алхимиков или военных врачей. Она принесла из сада белый цветок и положила его перед маленькой статуей Вульмартис у себя в часовне, а потом задула огонек в лампадке. Вернулась в постель, выпила снадобье и умерла.

Дверь в ее комнаты была прикрыта, но не заперта, и вечером, неся обед, который Илайива, скорее всего, нарочно приказала подать ей, туда вошла горничная. Крики и вопли понеслись из апартаментов, и все в доме галопом помчались поглядеть. Все, кроме меня, — последний кусочек головоломки лег на место — я догадалась сразу. А потому, не в силах сдвинуться с ковра, я припала к нему, к собственному изумлению не понимая, проливать ли мне слезы или проклинать ее. Но тут в комнату ко мне прокралась Мышь и тем самым все предопределила.

• Предыдущая
• 10/123
• Следующая