Ничего неизменного - Игнатова Наталья Владимировна - Страница 96

Лэа думала об этом. О том, что ей Заноза тоже сразу понравился, и с каждым днем, то есть, с каждой ночью, нравился все больше. И сейчас, когда она жила здесь, в этом огромном — больше Москвы — городе, который Заноза показывал ей так же щедро, как делал подарки, которым хвастался, как собственным домом, и делился, как любимыми игрушками, Лэа не уставала от него, наоборот, радовалась, что он рядом. Он мог защитить от Мартина. И он сам… ну, с ним было безопасно. Нет, не в защите дело. И не в том, что Заноза дарил цветы; обходил машину, чтобы открыть дверь с пассажирской стороны и подать Лэа руку, помогая выйти; говорил комплименты; не задавал плохих вопросов, и внимательно слушал. Точно не в этом. Дело было, наверное, в том, что он ее слышал. И он в нее верил. И отдал ей свой город. Нет, правда, Заноза показывал ей Алаатир, чтобы Лэа научилась жить здесь сама. И в городе, и в стране, и, может, на всей планете.

Он хотел, чтобы она вернулась к Мартину, но делал все, чтобы она могла остаться и ни от кого не зависеть.

Если получится продать картину, подделку под ван Лудо, — а Лэа не сомневалась, что получится, — то независимость из перспективы станет реальностью. Жаль, что ввести ее в тусовку — познакомить с художниками и искусствоведами — Заноза не мог. Он знал всех, дружил со всеми, сам говорил, что в последний месяц только с богемой и общается, но получалось, что его самого никто не знал. Куча разных людей обожала кучу разных Заноз с кучей разных имен и личностей… и никто никак не связывал его с вампиром из Алаатира, или с мистером Сплиттером. Ну, про вампиров-то никто, наверное, и не знал. Вампиров не бывает. Но и бизнес Уильяма Сплиттера к живописи и вообще искусству не имел никакого отношения.

К чему имел, Лэа не знала. Спрашивала, но Заноза и тут был таким же скрытным, как в том, что касалось контактов в богемной тусовке, и в том, куда он девается днем. На Тарвуд, да. Он так и говорил, что проводит дни на Тарвуде, потому что когда тут день, там как раз ночь. Но где он живет в Алаатире?

Секреты, секреты, одни секреты. Он был таким забавным с этим своим серьезным отношением к безопасности, что Лэа не могла ни сердиться, ни обижаться. Ничего, кроме улыбки Заноза не вызывал. Она знала, что он обманывает десятки людей, если не сотни, видела, как легко, не задумываясь, он ими манипулирует, видела несколько раз, как он выбирает себе еду — среди тех, кто гостями приходил в его клуб — и как счастливы те, кого он выбрал.

Еда! Люди — еда.

Лэа было наплевать. Какие это люди? Богатые уроды. Тупые! Говнистые внутри, и бесяще тупые. Она сама со счету сбилась, скольких таких же развела на деньги. А Заноза этих уродов ел. И правильно делал. Он, вообще, санитар леса. Каменных джунглей. Смешной такой.

Ну, и в чем разница между ним и Мартином? Если подумать-то? В том, что Мартин людей не ест, он их защищает. Даже слово нарушил, чтобы Заноза кого-то там в Порту не убил. Там куча народу, в Адмиралтействе, а Занозе без разницы — теперь Лэа точно это знала — без разницы, кого есть. Он не знает, что люди бывают уроды, а бывают нормальные, ну, или хотя бы не бесящие. Заноза их не различает иначе, как на вкус. Он на вершине пищевой цепочки. А Мартин — нет.

Если б только демон Мартина не хотел ее убить!

Лэа не ушла в Питер потому, что Мартин убил бы Сергея. Так? И да, и нет. Уйти туда означало бы — уйти насовсем. И, кажется, насовсем она не хотела.

Хотела!

Нет. Непонятно. Она просто уходила туда, где демон не убьет ее, уходила с тем, кто может защитить и никогда не обидит. Уходила, чтобы… подумать? отдохнуть? Чтобы перестать бояться. Да, чтобы страх, пришедший в ту жуткую ночь, отступил, остался на Тарвуде, остался с Мартином.

А когда не боишься, можно снова думать и можно решать.   

— Нам надо уехать в Москву. Уехать с Тарвуда навсегда. Если Мартин согласится на это, значит, он сильнее своего демона.

— Он бы согласился, — сказал Заноза уверенно, — он для тебя все сделал бы, но у него же договор с лордом Хартвином. Мартин обещал защищать Тарвуд, а демоны не могут нарушать договор.

— В том-то и дело. Подумай сам. Если Мартин сильнее демона, он сможет уйти с острова. Если не сможет, значит, демон победил. И тогда, как бы я ни хотела вернуться, я не смогу. Правда, Заноза. Я так люблю его, я так ужасно скучаю… но по Мартину. Настоящему. А на Тарвуде я не знаю, он это или демон, который им притворился.

— Он тоже скучает. Я не знаю, как тебе объяснить, что Мартин и есть демон, он тебя любит, ему без тебя плохо и он демон.

— Ну, так пусть перестанет быть демоном. Ты же веришь в любовь, тебе в твоем возрасте положено в нее верить. И в то, что она творит чудеса. Вот и поверь, что с Мартином любовь сможет совершить чудо. Если мы уедем в Москву, так и будет.

— Какие-то это странные чудеса. Так ты позвонишь Мартину?

— Позже. Когда ты вернешься?

— Через ночь. У нас с Хасаном кое-какие дела в другом тийре.

— Я не буду звонить, пока тебя нет в городе.

Лэа не думала, что, если Занозы не будет, а Мартин придет, он окажется… не Мартином, а тем демоном, той тварью с ее портрета. Нет, не думала. Вообще-то, она уже не боялась. Просто нужно было установить какие-то сроки, нужно было хорошо все обдумать. Нужно было… подготовиться к тому, что Мартин откажется уходить с Тарвуда и к тому, что это будет очень больно. Так, как если бы он научился пытать душу, а не тело.

Эрте, наверное, обрадуется. Точно обрадуется. Старый, злобный ублюдок!

Но если Мартин уедет в Москву, уйдет с Тарвуда навсегда, Эрте его потеряет. Рано или поздно — обязательно. Этому козлу не нужен человек, ну, так пусть поищет себе другого приемыша. Ему Заноза понравился? Вот пусть Занозу и забирает, Заноза человеком был так недолго, что уже не помнит, как это.

Вампир, которого недавно звали Августом Хольгером все еще не нашел себе нового имени. Он и не искал — понимал, что узнает себя-нового на открытии галереи Старк, и поэтому не спешил. Все случится само. А пока в документах, которыми он пользовался, были указаны бессмысленные сочетания букв, произнесение которых рождало бессмысленное сочетание звуков. Барт Ти, Кристоф Эркуан, Эрл Моландис. Не имена — просто слова, за которыми не было ничего, похожего на личность.

Имени не было, и он, безымянный, обозначал себя — для себя — как Мастера. Этого никто не смог бы отнять, ни один вампир, даже самый старый и безумный. Никому не под силу отнять у Мастера искусство.

Но Мастера можно убить. Это трудная задача, для кого-то вообще невыполнимая, однако те трое чудовищ из Алаатира, они могли — с легкостью — и даже не поняли бы, что сделали. Что говорить, если им удалось уничтожить Августа Хольгера уже тем, что они его просто не заметили.

Все к лучшему, как оказалось. Все к лучшему. Три бешеных монстра разрушили его прежний мир, и он смог увидеть свет нового. Мастер больше не боялся их — убедился, что им нет до него дела — но по-прежнему существовал, окруженный «Туманом». Не для того, чтобы защитить себя, а потому, что не знал, как должен выглядеть. Каким должен быть. Если у тебя нет личности, нет имени, то откуда взяться внешности? Пока ты сам себя не видишь — тебя не должен видеть никто.

На официальное открытие галереи Старк он прибыл сразу после заката. Едва восстав от дневного сна-смерти. Даже не стал есть, уверенный, что найдет кого-нибудь среди гостей. Кого-нибудь привлекательного… полнокровного… полного жизни.

Столько гостей, высоких гостей, включая мэра и самых известных меценатов! Они съехались со всех концов страны. Художников, конечно, тоже хватало, и критиков, но этим лишь бы показаться на людях, да угоститься бесплатными деликатесами на фуршете. Меценаты и высокопоставленные чиновники — другое дело. То, что они приняли приглашение, превратило открытие галереи в событие. Старк — не одна из многих, она — единственная. И картины, которые она выбрала — такие же. Неповторимые.