Восставшая из пепла - Ли Танит - Страница 76

• Предыдущая
• 76/116
• Следующая

Ухаживавшие за мной принцессы в серебряных платьях были, как я выяснила, дочерьми самого Джавховора. Они стали моими официальными фрейлинами, и обе носили тот громоздкий и неуместный почетный веер. Они подавали голос только в ответ на мои приказания, что меня вполне устраивало, и страх их всегда присутствовал. Их отец, бледный, полный, обеспокоенный человек, по собственному почину явился ко мне засвидетельствовать свое почтение, и присылал мне роскошные подарки в виде драгоценностей, шелков, духов и великолепно переплетенных книг, соперничавших даже с теми, которые мне достались от Асрена.

Это было неприятное время. Как безмолвный белый снег, что не уступал путь весне, так и моя жизнь, казалось, затвердела и онемела под покровом, который я не могла прорвать.

Казалось, у меня не осталось ничего, только эти тривиальные атрибуты власти, моя собственная Сила, которая приходила вместе с ненавистью и росла во мне день за днем, словно опухоль. И та, другая опухоль, оставленная во мне им, тоже росла. Я не страдала от трудностей, какие испытывают большинство обыкновенных женщин, у меня не было ни тошноты, ни боли, только ощущение тяжести, совершенно непропорциональное тому, что я носила под сердцем. С восьмидесятого дня беременности знак моей несвободы начал выпирать из меня. Как я понимаю, живот у меня был не очень большим, да и не стал очень большим, и все же тогда мне казалось, что он сделался огромным и раздутым. Дело усугублялось тем, что в остальном мое тело оставалось худеньким и стройным; даже груди у меня лишь чуть увеличились. Больше, чем когда-либо, в тех свободных бархатных платьях, какие мне теперь приходилось носить, существо у меня в утробе казалось навязанным мне, чем-то пришпиленным к моему собственному «я», втолкнутым, завладевшим, преследующим меня днем и ночью.

Трижды я пыталась от него избавиться — один раз с помощью собственной воли; но боль была ужасной, и я не смогла заставить себя продолжать; один раз, просто выпив слишком много их вина, что ничего не дало. В третий раз я выехала из Белханнора в один из крошечных хуторов, все еще стоявших неподалеку от него (большинство из них Вазкор стер с лица земли прежде, чем Белханнор склонился перед ним, и на его стенах виднелись пятна копоти от их дыма). Секретности ради со мной поехали только Мазлек и Слор, но я достаточно хорошо говорила на языке темнокожих, чтобы найти их целительницу и попросить ее помочь мне. Она не проявила ни малейшей тревоги или удивления, с какими я столкнулась бы в Городе. Знаком она пригласила меня к себе в лачугу, и там я пролежала весь остаток дня и ночь в смрадной вони огня, тошноте и страхе. Я и не представляла, что существует столько разновидностей боли — боли острой и яркой, как серебро, боли, обжигающей, как расплавленное золото, и глухая гулкая бронзовая боль, которая наступает потом.

Наконец в предрассветной серости она склонилась надо мной.

— Все кончено? — спросила я ее.

— Нет, — ответила она. Она меня никак не титуловала и не тратила на меня много слов. — Что же тогда теперь? — прошептала я, стараясь удержать панику, возникающую при мысли о новых предстоящих мне ужасах.

— Ничего теперь, — сказала она. — Любящий ребенок. Он с тобой не расстанется.

Поэтому я позвала Мазлека, и они со Слором помогли мне забраться в седло и уехать. Я не видела под масками их лиц и была рада этому. Несколько дней меня мучила сильная дурнота, рвота и общее недомогание, и все это время я заставляла себя потерять семя Вазкора, но все оказалось бесполезным. Я страдала, и, наверное, существо тоже страдало во мне, но не желало убираться вон.

Через гонца до нас дошли новости о двух Городах, которые пали перед Вазкором и его воинством в лесистом краю дальше на юг.

Шестьдесят дней прошло в Белханноре, и мы вступили в месяц, называвшийся в Пурпурной долине Временем Зелени. К началу этого месяца обычно начинала шевелиться весна, но по городу и по всей долине лежал густой твердый снег. Росло беспокойство, страх, который всегда приходит, когда нарушается установившийся порядок вещей. Облаченные в белые балахоны жрецы местного храма приносили в жертву их богине ягнят и голубей — обычай, которого я не видела в действии с тех пор, как покинула Анкурум. Я вспомнила За и три дня темноты, и поэтому не очень удивилась, когда Атторл попросил об аудиенции и вошел вместе с Джавховором, идущим в нескольких шагах позади.

— Богиня, — речитативом обратились оба, и глаза на нескрытых масками лицах деликатно отводили взгляд в сторону от моего живота.

— Что вам угодно?

— В Городе тревожатся, богиня, — сказал, поигрывая с нашейной цепью, Атторл. У него эта тревога, похоже, вызывала скуку. — Возникло некоторое волнение из-за погоды — люди бегают, какая-то сумасшедшая баба бродит по улицам, крича о Судном дне…

— Богиня, — неловко обратился Джавховор — в храмах читали молитвы, также и в великом Храме нашей богини, но снег не сходит. Теперь мы в смирении обращаем свои взоры к тебе — Вазкор-Властелин говорил о твоей власти — смеем ли мы надеяться?..

Я говорю, что не удивилась, но и особого восторга я тоже не испытывала. Власть — да, но над стихиями и временами года? Они ожидали от меня слишком многого, и если у меня не выйдет — что? А если я откажусь — что?

Когда я сидела в кресле перед их смущенными лицами, в моей памяти вдруг ожил голос, который сказал: «Чародейка, повелевавшая стихиями, звездами, морями и скрытыми огнями земли».

Не уверена, какое знание открылось мне тогда, но я поднялась на ноги и сказала:

— Думается, во дворце Белханнора тоже есть храм? Тогда отведите меня туда и оставьте там.

И Атторл, и Джавховор, похоже, поразились, но меня провели по коридорам к большой двери, охраняемой шестью стражниками Джавховора.

— Оставьте меня здесь одну, — приказала я, — и когда дверь за мной закроется, велите всем в вашем Городе молиться.

Я закрылась в маленькой золотой комнате. Это неожиданное иррациональное побуждение было настолько сильным, что я даже не отшатнулась бы от их богини, окажись она сестрой богини Ораша; но она ею не была. Она была маленькой и прекрасной, с головой, покрытой золотым солнцем с лучами и увешанной кулонами из нефрита, занимающего особенное место во всех южных иерархиях. Перед ней каменная чаша на золотых лапах. Пламя горело очень низко, когда я подошла к нему.

Я не знала, почему я делала то, что делала. Нагнувшись над пламенем, я прошептала: «Я сильна, даже сейчас я сильна. Твоя Сила и моя будут огромной мощью».

В мозгу у меня не родилось никаких слов, я почувствовала лишь страшную борьбу, не похожую на физическую, но тем не менее изнурительную. Я сражалась с этой извивающейся тварью, и, наконец, она стала неподвижной. Я стояла с закрытыми глазами, сжав в руках края чаши и вытащила из себя нечто напряженное, яркое и не желающее вылезать.

Казалось, не прошло никакого времени, и все же я простояла здесь целую вечность. Сверкающая нить вонзилась мне в череп, а затем вышла над переносицей.

Акт этот оказался тяжелым, но мгновенным: прозвучал страшный грохот, сокрушительный удар грома над дворцовой крышей, и резкая сила молнии опалила меня сквозь закрытые веки. Я обнаружила, что не могу из разлепить, но тем не менее не боялась. По высоким ставням зазвенел, словно стекло, дождь, и в его шуме и свете я потеряла равновесие и упала, и лежала по-прежнему с закрытыми глазами, и знала теперь, чего именно я хотела.

В то время это имело для меня смысл, хотя позже остались лишь неясные его контуры. Я получила власть над огромной грозой, которая растопит своими кипящими каплями снег, и чуть повернула ее, словно дикого скакуна, так, чтобы половина ее была обращена к армиям Вазкора. Я не знала, где они в это время находились, наверно, на бивуаке, у ворот пятого Города Пурпурной долины, в тамошнем лесном краю — хотя возникшая картина показывала замерзшую узкую реку, и до меня доносились звуки маршевых шагов и скрип колес. Я толкнула грозу вперед, и молния ужалила меня в веки. Все пропало в ударе грома.

• Предыдущая
• 76/116
• Следующая