Ханаанцы. На земле чудес ветхозаветных - Грэй Джон Генри - Страница 34

Данный оборот повторяется в письмах от палестинских вождей племен адду-дани и иахтири.

Подобные обороты совершенно точно указывают на то, что в ханаанском культе было известно пение псалмов. Данный вывод подтверждает и анализ литературных текстов из Рас-Шамры. На многих из них есть пометы и разделительные знаки, используемые при антифонном пении. В административной переписке храмов обнаружены списки певцов, которые составляли важную часть тех, кто обслуживал церемонии.

Приведенные выше фрагменты мифа о Ваале и другие тексты могут создать обманчивое впечатление, что ханаанская литература не отличалась ни многообразием, ни большим количеством памятников. Однако следует помнить, что до нас дошли не все литературные сокровища Ханаана, а только те тексты, которые на глиняных клинописных табличках. Записи на папирусе бесследно исчезли, не выдержав времени. Если бы они сохранились, то, несомненно, позволили бы говорить о большем разнообразии литературных произведений.

Мифы и легенды Рас-Шамры и сохранившиеся фрагменты псалмов на амарнских табличках, скорее всего, являлись образцами, которые специально фиксировали на глиняных табличках и хранили во дворце или в храме. Другие документы, как, например, погодные записи событий, отчеты, переписка или утраченная работа Сахуниатона, выполнялись на непрочном и недолговечном папирусе.

О высоком художественном уровне ханаанской литературы свидетельствует то, что она стала главным первоисточником для литературы евреев. Ее создали дикие пришельцы из пограничных полупустынь вместе с предшественниками, уже осевшими на землях Палестины. Вместе с новым для них развитым земледельческим укладом они восприняли от ханаанских крестьян и соответствующий ему комплекс ежегодных празднеств, жертвоприношений и связанных с ним текстов.

Зависимость древних земледельцев от природы запечатлена в мифах о поединке Ваала с владыкой бурных вод и ритуалах, связанных с праздником в честь наступления нового года и начала зимних дождей. Еврейские книжники приняли концепцию Бога – защитника мира от сил Хаоса и практически без изменений инкорпорировали ее в собственную веру, создав образ единого Бога, приведшего их из Египта, наиболее полно отраженный в Псалтыри, Книгах пророков и Апокалипсисе.

В то же самое время, отмечая влияние ханаанской литературы на Израиль, мы должны подчеркнуть, что образ Господа-Вседержителя оказался единственным случаем, когда в иудаизме отчетливо проявилось ханаанское влияние.

Ханаанская концепция умирающего и воскресающего бога, которая выражается в мифе о поединке Ваала и Мота, не повлияла на еврейскую философию. Эта часть ханаанской мифологии послужила всего лишь основой, став объектом обличения для ветхозаветных поэтов, авторов псалмов и пророков. Более тысячи лет спустя Дж. Мильтон совершенно аналогично использовал языческую мифологию в своих поэмах «Потерянный рай» и «Возвращенный рай».

Зародившееся на перекрестке этнических, культурных и политических влияний ханаанское искусство представляло собой смесь разнонациональных традиций, отчего исследователи предпочитали говорить об их ассимиляциях и интерпретациях. Однако отсюда вовсе не следует делать вывод о том, что ханаанцы не обладали должным мастерством и развитым художественным вкусом.

Уже с начала второго тысячелетия до н. э. жившие в городских центрах ханаанцы получали представление о египетских памятниках и предметах искусства. В правительственных гробницах, относящихся к XIX и XVIII столетиям, расположенных в Библосе, археологи обнаружили не только предметы египетского происхождения, принадлежавшие местным властителям, но и изделия местных мастеров. Так, на бронзовой кривой сабле, широко распространенной везде от Месопотамии до Египта, иероглифами выгравировано имя ее владельца, правителя Ипшему-аби. На другой похожей сабле выгравированы неуклюжие иероглифы, причем имя владельца написано в обратной последовательности.

На золотых изделиях и нагрудных украшениях в виде листа из тех же самых гробниц можно увидеть египетские мотивы, измененные местными ремесленниками. В качестве примера можно привести нагрудную пектораль с изображением сокола с распростертыми крыльями. Это египетский сюжет, сокол считался символом Гора, земным воплощением которого являлся фараон.

Но, отступив от египетского первоисточника, где птица в каждом когте сжимает печать фараона, ремесленник поступил по-своему, убрал печати и окружил изображение птицы декоративными завитками. Данный предмет является одной из лучших копий с иностранного образца, в которой четко видно стремление мастера к оригинальности.

В тех же гробницах встречаются и изделия из металла, которые, вероятно, указывают на другой источник. Серебряные сосуды с длинными носиками и высокими ручками в виде петель напоминают современные заварочные чайники, их остроконечные гофрированные корпуса явно указывают на критское происхождение.

Декоративный нож с серебряным лезвием, украшенный насечкой из золота, с ручкой, покрытой золотой фольгой и чернением. Возможно, перед нами работа анатолийских ремесленников по металлу, об этом же свидетельствует и насечка из золота и серебра по меди на фигурках двух, возможно, хурритских божеств из Анатолии, относящихся к XIX–XVII векам, из Рас-Шамры. Грубые бронзовые фигурки, украшенные похожим способом, были найдены в хранилище храма богини – охранительницы Библоса, восстановленном в 2000 году до н. э.

Другая часть предметов из Библоса того же времени включает цилиндрические печати, когда-то использовавшиеся для запечатывания крышек на кувшинах с сельскохозяйственной продукцией. Уже цилиндрическая форма печатей позволяет предположить месопотамское влияние, не говоря уже о мотивах орнамента. На них изображен стоящий на быке бог Хадад в длинной одежде с молнией в руке, обнаженная богиня Иштар, фигуры мужчин с бычьими головами и линейная штриховка, характерная для Верхней Месопотамии и позже проявившаяся в искусстве Митанни.

На смешивание египетского и месопотамского влияний указывают головные уборы и прически, изображенные на печатях вместе с традиционной коброй. Но тщательность воспроизведения причесок может указывать на то, что мастер использовал именно месопотамский прототип.

Похожая смесь культурных влияний Египта и Месопотамии проявляется в рельефе из Рас-Шамры с изображением бога, которого большинство исследователей без каких-либо оснований считает Элом. Здесь стиль прически и увенчанный рогами головной убор, а также и покрой верхней одежды бородатого бога явно месопотамского происхождения, но поклоняющиеся ему носят египетские головные повязки с изображением кобры. Смесь стилей указывает на местную работу, но никаких особенных черт отметить нельзя. Позы бога и поклоняющихся ему людей условны и невыразительны.

Гораздо больше динамики видно в скульптуре бородатого Ваала, который стоит на постаменте, украшенном двумя рядами волн, угрожающе подняв скипетр и взмахнув копьем-молнией. На нем остроконечный шлем с рогами быка, короткая юбка воина и пояс с кинжалом в изогнутых ножнах. Кинжал и край юбки указывает на фигуру хурритского бога погоды Тешубы, аналогичную его изображению на воротах Богазкея.

Два ряда волн, на которых стоит бог, символизируют верхние (облака) и нижние воды из месопотамской мифологии. С ними соотносится постоянный эпитет, которым сопровождается описание Ваала в рас-шамранской мифологии, – «тот, кто стоит на облаках».

Поза, в которой изображен бог, позволяет считать скульптуру прототипом бронзовых фигурок Ваала XIV–XIII веков, которые находили в Минет-эль-Бейде и Телль-эд-Дувейре. Профессор Шеффер считает, что данный рельеф относится к 2000 году до н. э. и отражает начальный этап распространения хурритского влияния в Северной Сирии (рис. 22, 23).

^{Рис. 50. Скульптура бога Осириса (?) с растительным головным убором, в одежде из бисера из Рас-Шамры (по Шефферу)}