Журнал «Если», 2004 № 02 - Рид Роберт - Страница 10

• Предыдущая
• 10/79
• Следующая

Экран замигал.

— Черт! Исчезни, Пьер! Да? Кто вы?

На экране появилось изображение тесной космической капсулы. В ней оказался молодой человек чуть старше двадцати, с загорелым лицом, короткой стрижкой и бородой, одетый в оливковый комбинезон, какие надевают под скафандр. Он парил между контроллером ручной стыковки и фотографией Каабы в Мекке, заключенной в позолоченную рамку.

— Добрый вечер, — серьезно произнес он. — Имею ли я честь обращаться к Эмбер Макс?

— Э-э… да. Это я. — Она разглядывала незнакомца, совершенно не соответствующего ее представлению о внешности аятоллы — пожилого зловещего фундаменталиста в черном одеянии. — Кто вы?

— Я доктор Садек Хурасани. Надеюсь, я не помешал? Вам удобно говорить со мной?

Он выглядел таким озабоченным, что Эмбер автоматически кивнула:

— Конечно. Это моя мать вас впутала? — Они все еще говорили по-английски, и она заметила, что у него хорошая дикция, но он слегка запинается. Значит, он не пользуется грамматическим модулем, а выучил язык самым тяжелым способом. — Если да, то будьте осторожны. Формально она не лжет, но вынуждает людей делать то, что ей нужно.

— Да, это так. — Пауза. Их все еще разделяло расстояние в световую секунду, и эта задержка вызывала случайные паузы. — Я заметил. Вы уверены, что следует говорить о матери в подобном тоне?

Эмбер набрала в грудь побольше воздуха:

— Взрослые могут развестись. И если бы я могла с ней развестись, то развелась бы. Она… — Эмбер запнулась, беспомощно подбирая правильное слово. — Послушайте. Она из тех людей, кто не способен проигрывать. И если ей предстоит поражение, она обязательно попытается придумать, как придавить противника юридически. Как она поступила со мной. Неужели вы этого не видите?

— Не уверен, что все понял, — с сомнением проговорил доктор Хурасани. — Возможно, мне следует объяснить, почему я с вами разговариваю?

— Конечно. Говорите. — Эмбер поразило его отношение к ней — она поняла, что он действительно разговаривает с ней, как со взрослой. Ощущение было настолько новым — поскольку она общалась с человеком старше двадцати и не членом Борга, — что она почти позволила себе забыть о том, кто стоит за разговором. О матери.

— Так вот, я инженер. Кроме того, я изучаю фикх, юриспруденцию. Фактически, я достаточно квалифицирован, чтобы быть судьей. Правда, я пока младший по рангу судья, но это все равно тяжелая ответственность. Ваша мать, да пребудет с ней мир, подала мне прошение. Вы об этом знаете?

— Да. — Эмбер напряглась. — Это ложь. Ну, точнее, искажение фактов.

— Гм-м. — Садек задумчиво огладил бороду. — Что ж, это я и должен выяснить, правильно? Ваша мать отдала себя Божьей воле. Это делает вас ребенком мусульманки, и она заявляет…

— Она пытается использовать вас как свое оружие! — оборвала его Эмбер. — Я продала себя в рабство, лишь бы оказаться от нее подальше, понимаете? Я стала рабыней компании, а она пытается изменить правила, чтобы вернуть меня. И знаете что? Я не верю, что ее хоть на секунду заинтересовала ваша религия — ей нужна только я!

— Материнская любовь…

— Да в гробу она видала эту любовь! — рявкнула Эмбер. — Эй нужна только власть.

Лицо Садека окаменело:

— У тебя грязный рот, дитя. Я лишь стараюсь отыскать факты в этой ситуации, а тебе следует спросить себя, поможет ли подобное неуважение твоим интересам. — Он секунду помолчал и продолжил, но уже не столь резко: — У тебя действительно было настолько плохое детство рядом с ней? Ты думаешь, что все ее поступки основаны на стремлении к власти? Или она все-таки любит тебя? — Пауза. — Ты должна понять, что мне нужны ответы на эти вопросы. Прежде чем я смогу понять, какое решение станет правильным.

— Моя мать… — Эмбер смолкла. Взвихрились облачка извлеченных из памяти воспоминаний. Они растеклись в пространстве вокруг ее разума, подобно хвосту кометы, струящемуся из ее сознания. Вызвав сложные сетевые анализаторы и классификационные фильтры, она превратила воспоминания в материализованные образы и сбросила их в крошечные мозги веб-камеры, чтобы имам смог их увидеть. Некоторые воспоминания были настолько болезненными, что Эмбер закрыла глаза. Мать в полной офисной боевой раскраске склоняется к ней, обещая взять ее с собой в церковь, чтобы преподобный Бичинт молитвами изгнал из нее дьявола. Мать говорит Эмбер, что они снова переезжают — внезапно, бросив школу и друзей, которых Эмбер начинала робко любить. Мать застает ее во время телефонного разговора с отцом, ломает телефон и хлещет ее проводом. Мать за кухонным столом, заставляет ее есть… — Моя мать любит контроль.

— А-а… — Выражение лица Садека стало отрешенным. — Значит, вот какие чувства ты к ней испытываешь? И давно у тебя такое количество… нет, прости, что спросил. Ты, несомненно, разбираешься в имплантах. А твои бабушка и дедушка знают? Ты с ними разговаривала?

— Мои бабушка и дедушка? — Эмбер едва не фыркнула. — Родители матери умерли. Родители отца еще живы, но не общаются с ним — им нравится моя мать. А меня они считают отродьем. Я знаю кое-какие мелочи — их налоговые хитрости и покупательские профили. Потому что уже с четырех лет умею добывать информацию. Я устроена не так, как маленькие девочки во времена их детства, а они этого не понимают. Вы ведь знаете, что старики нас просто не выносят? Некоторые церкви зарабатывают только на том, что проводят обряды экзорцизма по просьбам взрослых, которые думают, что их дети одержимы дьяволом.

— Что ж… — Садек снова рассеянно потеребил бороду. — Должен сказать, что мне следует еще многое выяснить. Но ты ведь знаешь, что твоя мать приняла ислам? А это означает, что ты тоже мусульманка. По закону родители имеют право выступать от твоего имени, пока ты не станешь взрослой.

— Я не мусульманка. — Эмбер уставилась на экран. — И я не ребенок. — Нити в ее голове стали сближаться, что-то пугающе нашептывая где-то позади глаз. Голова внезапно распухла от идей — тяжелых, как камень, и старых, как время. — Я никому не принадлежу. Что говорит ваш закон о людях, которые родились с имплантами? Что он говорит о тех, кто хочет жить вечно? Я не верю ни в какого бога, господин судья. Я не верю в любые пределы и ограничения. И мать не может — физически — заставить меня сделать то, чего мне делать не хочется, и уж точно не может говорить от моего имени.

— Что ж, я должен все обдумать. — Их взгляды встретились. Лицо у него стало задумчивым, как у врача, устанавливающего диагноз. — Вскоре я вызову тебя снова. А пока запомни: если захочешь побеседовать, я к твоим услугам. И если я могу что-либо сделать, чтобы смягчить твою боль, буду искренне рад. Да пребудет мир с тобой и с теми, кто тебе дорог.

— И вам того же, — мрачно пробормотала Эмбер, когда связь прервалась. — Ну, а теперь еще что? — осведомилась она, когда замигал сигнал, требуя внимания.

— Думаю, это посадочный модуль, — подсказал Пьер. — Он еще не сел?

Она резко развернулась к нему.

— Слушай, я ведь, кажется, велела тебе сгинуть!

— Как, и пропустить весь спектакль? — Он ехидно ухмыльнулся. — У Эмбер новый парень! Погоди, скоро всем расскажу…

Один суточный цикл сменялся другим… Одолженный трехмерный принтер, установленный на поверхности объекта Барни, извергал побитовые образы атомов в строгом квантовом порядке, создавая схемы управления и скелеты новых принтеров. Здесь не было ни неуклюжих наносборщиков, ни роботов размером с вирус, деловито сортирующих молекулы на кучки — лишь причудливая квантованная «магия» атомной голографии, модулированные конденсаты Бозе — Эйнштейна, складывающиеся в странную, кружевную и сверхпроводящую машинерию. По петлям кабелей, пронизывающих магнитосферу Юпитера и медленно превращающих орбитальный момент астероида в энергию, струилось электричество. Маленькие роботы копошились в оранжевом грунте, добывая сырье для фракционной установки. Машинный сад Эмбер расцветал постепенно, самораспаковываясь в соответствии со схемой, разработанной учениками ремесленного училища в Польше, почти не требуя человеческого руководства.

• Предыдущая
• 10/79
• Следующая