Собрание сочинений. Том 1 - Симонов Константин Михайлович - Страница 3

Острое чувство времени, которое проявилось уже в довоенном творчестве писателя, теперь трансформировалось в журналистскую оперативность; не только в газетных жанрах, но и в стихах, рассказах, пьесах он чутко улавливал то, что было обязано своим рождением этим дням, то, что носилось в воздухе, "на штыках принесенное временем", ища выражения и объяснения в искусстве. Многое Симонов почувствовал и понял раньше других. И о многом написал тогда первым. О любви к родине как любви к отчему дому, символом которой надолго стали симоновские "три березы", о силе русского характера, так полно проявившейся во время тяжких военных испытаний (пьеса "Русские люди"), о подвиге защитников Сталинграда, об их стойкости (повесть "Дни и ночи"), о любви, не сломленной разлукой и отчаянием неизвестности (цикл лирических стихотворений "С тобой и без тебя", пьеса "Жди меня"), об освободительной миссии нашей армии, сокрушившей гитлеровскую власть в Европе (пьеса "Под каштанами Праги"). Все, что создавалось советскими писателями в дни войны, было подчинено одной задаче: укрепить силу духа тех, кто сражался на фронте против захватчиков и самозабвенно работал для фронта в тылу, приблизить победу. Определивший весь строй жизни народа лозунг "Все для фронта, все для победы!" распространялся и на искусство. Резко возрастало в ту пору значение его воспитательного потенциала, сплошь и рядом оно брало на себя пропагандистские функции. Но решалась эта общая для всех художников задача разными способами и средствами, и пропагандистский эффект достигался вовсе не обязательно с помощью публицистики, прямой дидактики.

Симонов стремился глубже проникнуть в мир чувств воюющего современника, там отыскать то, что было гарантией нашей конечной победы.

Вот почему в его военной поэзии господствует лирическая стихия - отодвинута в сторону поэма с повествовательным сюжетом, которая до этого была излюбленным жанром: единственная написанная в годы войны поэма - "Сын артиллериста". И самые большие удачи поэта - в лирике: и поминавшееся уже "Жди меня", и не менее популярные "Если дорог тебе твой дом...", "Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины...", и "Майор привез мальчишку на лафете...", и "Не той, что из сказок...". Если составлять антологию самых лучших стихотворений военных лет, все они непременно должны быть в нее включены.

Словно смотришь в бинокль перевернутый -

Все, что сзади осталось, уменьшено.

На вокзале, метелью подернутом,

Где-то плачет далекая женщина.

Снежный ком, обращенный в горошину, -

Ее горе отсюда невидимо;

Как и всем нам, войною непрошено

Мне жестокое зрение выдано.

В этом написанном в самом начале войны стихотворении поэтом сразу же был определен тот новый нравственный счет, который стал глубинной основой его поэтического мироощущения. "Перед лицом большой беды" все видится теперь иначе: и жизнь ("В ту ночь, готовясь умирать, навек забыли мы, как лгать, как изменять, как быть скупым, как над добром дрожать своим"), и смерть ("Да, мы живем, не забывая, что просто не пришел черед, что смерть, как чаша круговая, наш стол обходит круглый год"), и дружба ("Все тяжелее груз наследства, все уже круг твоих друзей. Взвали тот груз себе на плечи..."), и любовь ("Но в эти дни не изменить тебе ни телом, ни душою"). Для читателя, который в те нелегкие дни невольно искал в поэзии прежде всего хоть какого-то подтверждения своего сурового душевного опыта, стихи Симонова были страстно ожидавшимся откровением. Читатель был покорен тем, что строй его чувств и чувств поэта совпадал, что пережитое им оказалось достойным поэтизации. И поэт постоянно ощущает это чувство общности с читателем, оно так сильно, что становится формообразующим фактором, определившим структуру многих его стихотворений: как часто они строятся на прямом обращении к читателю, который словно бы находился рядом с поэтом, был вместе с ним под огнем, видел то же, что и он: "Опять мы отходим, товарищ..."; "Не плачь! Покуда мимо нас они идут из Сталинграда..."; "О чем наш разговор солдатский?"; "Когда ты входишь в город свой..." и т. д. Отсюда и интонация особой задушевности и прямоты, преобладающая в стихах Симонова и так привлекающая читателя...

Я не буду под этим углом зрения рассматривать и драматургию Симонова военных лет - в этом нет нужды: в Собрание сочинений включены "Письма в театр", представляющие собой обстоятельный авторский комментарий к пьесам "Русские люди" и "Под каштанами Праги" - к нему я и отсылаю читателей. Хочу лишь заметить, что драматург озабочен - и это лейтмотив "Писем...", - чтобы при постановке не была разрушена та достоверность реальных обстоятельств войны и поведения героев, которую он считает едва ли не главным достоинством своих пьес и которой очень дорожит...

Если же обратиться к прозе Симонова той поры, к этим его еще первым опытам, бросится в глаза, что многое в ней рождено близостью изображаемого к натуре, как говорят литературоведы, высокой степенью прототипичности. Написанные по горячим следам событий рассказы, в которых не только детали и подробности, но и ситуации, и герои прямо перенесены из жизни, почти не отличаются от очерков, "разница между теми и другими, - свидетельствует автор, - по большей части только в именах - подлинных или вымышленных; за большинством рассказов стоят живые люди". Это свойство отличает и самое крупное прозаическое произведение Симонова военных лет - повесть "Дни и ночи". "В какой-то мере эта повесть и есть мой сталинградский дневник", - признавался впоследствии писатель.

Подобного рода почти "документальная" основа играет у Симонова столь важную роль, что это дало ему возможность рассказ "Пехотинцы" при экранизации превратить не в "игровой", художественный фильм, а в хроникально-документальную ленту "Шел солдат...", сохранившую, однако, идею и пафос рассказа. Та необычная художественная форма, в которую вылилась экранизация "Пехотинцев", - результат последовательного развития эстетических принципов, заложенных в рассказе. Здесь нет произвола: скрупулезно точное изображение действительности закономерно открывало путь к документалистике.

"Пехотинцы", "Перед атакой", "Третье лето", "Дни и ночи" - уже сами эти названия четко обозначают угол зрения автора. "Шел седьмой или восьмой день наступления" - так подчеркнуто буднично начинаются "Пехотинцы" (я останавливаюсь на этом одном из лучших рассказов Симонова, потому что он выразительно представляет существенные особенности его прозы той поры), и точно так же, в том же ключе, будет вести автор и дальше повествование, показывая, из чего складывается этот самый обыкновенный день на переднем крае и чего стоит солдату.

День, который изображен Симоновым в рассказе, был для его героя благополучным и даже удачным днем. Но сколько он натерпелся страху в этот мало чем отличавшийся от других день: и когда по ним вдруг ударили немецкие пулеметы, и когда вражеская артиллерия накрыла их в только что отбитых у противника траншеях, и когда их атаковали танки с крестами и один двинулся прямо на него. Сколько он прошагал, таща на себе пуд с малым или без малого, прополз, пробежал, сколько раз бросался на мокрую, раскисшую от дождя землю, поспешно окапывался, который уж день толком не ест - вот и нынче опять пришлось жевать одни сухари, которую ночь толком не спит - и в эту тоже наверняка не придется: в 24.00 приказано форсировать реку и выбить немцев, закрепившихся на том берегу.

Описанный в рассказе один день очень похож на всю войну, в нем, как в капле воды, видно все, что приходилось делать солдату четыре бесконечно длинных года. И хотя в центре произведения один герой, автор назвал рассказ не "Пехотинец", а "Пехотинцы", указывая таким образом на содержащийся в нарисованной картине подспудный символический смысл, прямо выраженный им в одном из военных очерков: "Если поставить памятник самой большой силе на свете - силе народной души, - то должен быть на том памятнике изваян идущий по снегу в нахлобученной шапке, немного согнувшийся, с вещевым мешком и винтовкой за спиной русский пехотинец".