Златокудрая Эльза. Грабители золота. Две женщины - Бело Адольф - Страница 108
- Предыдущая
- 108/125
- Следующая
Но он, не слушая, сгреб их в одну груду и стал мять в руках, чтобы помешать им беззвучно кричать. Одно из них, однако, более маленькое, более легкое, более тонкое, чем другие, проскользнуло между его пальцами и ему казалось, что он так явственно услышал в его шелесте: «Если ты хочешь избавиться от моих товарищей, то сбереги по крайней мере меня; Морис, ведь когда–то я доставило тебе столько радости!»
Он посмотрел на письмо: оно было таким розовым, таким свежим еще, таким легким, что он открыл его и начал читать:
«Друг мой, я хочу перед сном описать в нескольких строках счастливый день, который мы провели вместе… я хочу, чтобы когда нас разделит судьба, ты нашел это письмо, прочел его, все вспомнил и пожалел о потерянном счастье. Представь опять наш отъезд этим утром, мой новый наряд и мою радость от сознания того, что я проведу весь день с тобой. А ты сам был весел, как школьник на каникулах, ты, не отрываясь, смотрел на меня и не скупился на комплименты. Моя талия была восхитительной, ты находил меня прекраснее ангела и твердил, что мне никогда не дашь больше, чем шестнадцать лет… Льстец! Затем мы спустились на равнину и с увлечением отдались прогулке, которую прерывали время от времени чтобы сорвать василек или ромашку или спрятавшись за кустом, обменяться поцелуем…»
– Да, да! – воскликнул Морис, прерывая чтение. – Я вижу это, как если бы все было вчера!
За первым письмом последовало второе, потом третье. Затем его внимание привлекла небольшая записка:
«Приходите, мой друг, приходите в наше гнездышко любви поскорее. Мне грустно… Я хочу вас видеть, мне нужно, чтобы вы мне повторили, что любите меня, что всегда будете любить только меня…»
– И я повиновался ей! – прошептал Морис. – Я прибежал к ней и поклялся во всем, что она просила. Клятвопреступник! В обмен на ласки, которые она тебе расточала, неужели ты не мог стерпеть ее требовательность, ее мелкие ревнивые подозрения и сцены, где выплескивала она свое сердце, переполненное тобой? Нет, ты убежал при первом же облаке, ты забыл счастливые дни, чистое небо, яркие звезды; у тебя не достало храбрости пережить зиму и дождаться весны.
Он обращался так к самому себе и все читал, читал. Он не мог больше оторваться от этих писем; письмо следовало за письмом в его лихорадочных руках, записка за запиской. Он пробегал их глазами, но на самом деле он читал их своим сердцем; сердце Мориса видело не буквы на бумаге, а ту, что написала их, чья рука оставила эти строчки, ту, чье сердце стучало рядом с этими листками… И оно колотилось так, что готово было выскочить из груди.
Когда он отложил очередное письмо, чтобы взять другое, портьера, висевшая на двери, отделявшей его кабинет от соседней комнаты, тихо приподнялась и появилась Тереза в сопровождении своего кузена Казимира.
Увидев, что муж настолько погружен в чтение, что ничего вокруг не замечает, она сделала Казимиру знак оставаться на месте, а сама подкралась на цыпочках к Морису.
– Ага! Вот я вас и поймала! – воскликнула она, положив руку на его плечо.
– Как! Это ты! – воскликнул он, совершенно ошеломленный, торопясь бросить кое–как в ларец все письма – и перечитанные, и те, которыми он не успел насладиться.
– Да, это я, – сказала Тереза, – а какие письма ты стараешься спрятать от меня в этом ларце, который запираешь так тщательно?
– Я держу здесь деловые бумаги, милая Тереза, – сказал Морис.
– И ты получаешь такое удовольствие читая их, что оставил меня одну, вместо того, чтобы отправиться со мной в лес, как обещал? Гм! Это подозрительно, – сказала Тереза. И повернувшись к Казимиру, скромно остававшемуся у двери, добавила:
– Вы можете подойти, кузен, и сказать, что вы думаете по этому поводу.
– Я? Ничего, – ответил Казимир, пожимая руку Морису.
– Это не совсем понятно, – сказала не отступавшаяся Тереза. – Дорогой муж, вы слишком поторопились спрятать этот ларец, я хочу его осмотреть.
– Мой друг, – произнес Морис серьезным тоном, который должен был положить конец настояниям Терезы, – я уже сказал тебе, что содержится в ларце, и, надеюсь, ты не будешь мне досаждать, продолжая этот разговор. Я оставлю вас с кузеном, а пока пойду приготовлюсь сопровождать тебя в лес.
Оставшись наедине с Терезой, Казимир стал осматривать кабинет, заглядывая во все углы. Особенно внимательно он изучал старинное дубовое бюро, которое Морис запер.
– Ну, что вы скажете? – спросила Тереза, заинтересованная его поведением. – Почему вы так приглядываетесь к обстановке?
– Я спрашиваю себя, что находится в ларце, который ваш муж спрятал, когда мы вошли?
– А почему вы спрашиваете? – сказала Тереза с удивлением, вновь становясь озабоченной. – Почему вас так занимает этот ларец? Разве по–вашему, в нем совсем не деловые бумаги, как уверял Морис?
– Во всяком случае, то, что он содержит, настолько же невинно.
– Что же?
– Какую–нибудь старую переписку, без сомнения.
– Переписку?
– Ну да. Обычно в такие ларчики или шкатулки складывают письма и записки: их хранят, пока в них нуждаются. Когда же, напротив, их время истекло, когда ими пресытились, их связывают вместе и засовывают в ящик старого стола или комода – если письма коллекционируют. А если от них хотят избавиться, то бросают в камин.
– Значит, этим письмам Морис придает большое значение? – заметила Тереза.
– Конечно, раз он удостоил их этого ларца и все еще перечитывает.
– Он их перечитывает! – воскликнула она с живостью.
– Разве вы сами не удивлялись сейчас, как внимательно он их читал? Он так углубился в них, что даже не заметил, как мы вошли.
Тереза умолкла и лицо ее омрачилось. Первое облачко, может быть, надвинулось на чистое небо.
Казимир увидел эффект, произведенный его словами. Пытаясь сгладить неловкость, он сказал: – Полно, кузина, не терзайтесь так. Вы слишком умны, чтобы ревновать мужа к прошлому.
Тереза покачала головой и грустно ответила:
– Это не будет больше прошлым; с того момента, как Морис стал находить в нем удовольствие, это превратится в настоящее.
Казимир попытался понять ее, но чувства Терезы, были слишком деликатными и нежными, чтобы он мог их постичь. Он посмотрел на часы, заметил, что ему пора идти на какое–то свидание, и простился с кузиной.
Когда несколько минут спустя Морис вернулся в кабинет, грусть Терезы поразила его.
– Что с тобой? – спросил он сочувственно.
– Ничего, Морис, – ответила она ласково.
– Однако я оставил тебя очень веселой, а теперь… Она не дала ему докончить и приблизилась, скрестив руки:
– Я ревную, – сказала она решительно.
– Ты!
– Да, я.
И так как муж смотрел на нее с недоумением, она взяла его за руку и сказала самым нежным голосом:
– Разве я не имею права ревновать тебя, Морис? Я тебя люблю так нежно, я полностью принадлежу тебе, мое сердце всецело отдано тебе…
– Хорошо, мой друг, ты имеешь право ревновать, но ведь для этого еще нужен повод. Есть он у тебя?
– Да, есть.
Она подошла к бюро и положила на него руку.
– Мой повод здесь, внутри, – сказала она. – Если ты хочешь знать его – открой.
Он открыл и тотчас все понял, так как воскликнул с раздражением:
– Опять! Но Тереза…
Одной рукой молодая женщина закрыла ему рот, чтобы помешать говорить, а другой обвила его шею.
– Прошу тебя, Морис, – прошептала она убедительно, – не говори мне больше, что в этом ларце заперты деловые бумаги: это письма и конечно, письма от лица, которое тебе дорого. Я ревную тебя к этим письмам. Ты мне признался на днях, что любишь, беседовать с окружающими тебя вещами. Хорошо, я тебе оставлю все, что здесь есть, беседуй с ними, я не стану жаловаться. Но сделай исключение для этого ларца. Какой–то голос твердит, чтобы я остерегалась его, и я страдаю при мысли, когда меня нет рядом, ты говоришь с ним и он тебе отвечает.
Она умолкла, но ее глаза, в которых читалось столько любви, не отрывали взгляда от глаз мужа. Морис хотел было отвернуться, чтобы избежать какого–то рода притяжения, излучаемого этими глазами, но не смог, и Тереза была счастлива, когда он скоро воскликнул:
- Предыдущая
- 108/125
- Следующая