Златокудрая Эльза. Грабители золота. Две женщины - Бело Адольф - Страница 95
- Предыдущая
- 95/125
- Следующая
После этой новости я написал десятки писем, которые остались без ответа. Я долго ждал… Когда желаешь, всегда надеешься. Наконец, я подумал, что она меня забыла. Может быть, тетка поставила ей условие, что она станет помогать ей, если Мэри меня забудет. Может быть, эти письма затерялись в дороге. Тысячи раз я хотел уехать в Австралии, но у меня был бы вид возвратившегося из–за нужды, так как я не был счастлив, и отец не звал меня к себе. Меня постигло наказание за гордость – мой отец умер, а я не был с ним в его последние минуты. Сестры написали, что мое присутствие необходимо, и я с тяжелым сердцем возвращаюсь на родину. Простил ли меня, умирая, отец? Найду ли я Мэри? Пока я был в Австралии, я столько думал о ней, меня охватывают сомнения. Я боюсь…
– Надейтесь, – сказал доктор, пожимая ему руку. – Каждый в этом мире несет более или менее тяжелый крест.
Со дня смерти Мелиды прошло около двух месяцев. Плавание заканчивалось. Уже несколько часов судно двигалось по каналу Сент–Джордж, и берега Англии вырисовывались под огненными лучами заходящего солнца.
– Завтра мы войдем в воды Ливерпуля, – объявил капитан.
Эта новость, с радостью воспринятая всеми пассажирами, болью отозвалась в сердце Эмерод.
Она бросила грустный взгляд на волны, в которых покачивалось отражение неба.
– Милое дитя, – прошептала она, – мы должны тебя покинуть. Почему ты не дождалась нашего прибытия? Здесь, по крайней мере, я думала бы, что вижу тебя, заметив в волнах какую–то тень; ветерок приносил бы мне эхо твоего голоса. Я любила бы эти грустные призраки, потому что они говорили бы мне о тебе. Как жестока моя участь! Все, что я люблю, губит себя или меня. Я не имею больше права любить. Я обязана посвятить свою жизнь Бижу и твоей памяти. Больше я не сниму это черное платье. Мне надо столько всего оплакать: тебя, свою юность, иллюзии – все, что так быстро увяло!
Две крупные слезы скатились по щекам Эмерод.
Эдуард, наблюдавший за ней некоторое время, не мог хранить молчание.
– Простите, мисс, – сказал он, приближаясь, – момент неподходящий для просьбы, но мы скоро сойдем на берег и кто знает, увидимся ли мы когда–нибудь?
Эмерод вытерла слезы и попыталась улыбнуться, но две другие слезинки вновь блеснули невольно на ее ресницах.
– Ваш отец еще не имеет определенных планов, – продолжал сэр Эдуард. – Он не знает, где остановится и не может дать мне свой адрес. Я дал ему свой, но если он забудет обо мне… Я не увижу вас больше.
Молодой человек запнулся. Очевидно, ему тяжело было говорить, и он заволновался еще больше.
– Вы меня скоро забудете, но я, увидев вас любящей и страдающей, не забуду никогда. Я не верил, что на свете есть столь преданная и мужественная женщина, как вы. У меня две сестры, и они станут вашими, если вы согласитесь принять их дружбу.
Эмерод не шевелилась. Он сказал с затруднением:
– Правда, вы их не знаете, да и что особенного я сделал, чтобы заслужить ваше расположение? Для вас я посторонний человек.
Эмерод протянула ему руку.
– Нет, вы не посторонний, – печально сказала она, качая головой. – Вы любили мою сестру. Во время ее долгой агонии вы разделяли с нами наши тревоги. Вы оплакали ее вместе с нами. Я чувствую, что полюблю ваших сестер.
– Благодарю, мисс! – воскликнул сэр Эдуард, горячо пожимая ей руки, – вы вернули мне мужество. Вы не позволите, чтобы ваш отец забыл меня?
Эмерод в смущении отдернула руку.
«У него и имя точно такое же, как у сына леди Грэнвиль, – подумала она. – Господи, как я его любила! Он женился на богатой, и я постаралась вырвать его из сердца. Неужели судьбе не надоело терзать меня? Что, если опять… Нет, нет, я не должна даже думать об этом!»
Она отступила от Эдуарда. Тот сразу стал грустным, словно надежда, вспыхнувшая в его сердце, исчезла так же быстро, как и появилась.
Наступило тягостное молчание.
– Ну, сэр Эдуард, вы выглядите еще печальнее, чем обычно, – заметил подошедший к ним доктор. – Что, сожалеете об этом плавании?
– Смейтесь надо мной доктор, если хотите, – ответил Эдуард, – но я огорчен разлукой с вами.
– Большое дитя, – сказал Ивенс, дружески пожимая ему руку, – я навещу вас, это решено. Вы найдете сестер, богатство и, может быть, жену и ребенка, – добавил он тише.
Эдуард вздохнул.
Эмерод все слышала. Она почувствовала, что краснеет, и пошла к матери, державшей Бижу на руках.
С тех пор, как произошло несчастье с Мелидой, девочка заплатила миссис Ивенс долг признательности. Когда миссис Ивенс плакала, ребенок смотрел на нее огромными черными глазами так нежно и грустно, что бедная мать улыбалась и вытирала слезы. Когда она становилась задумчивой, Бижу начинала ее целовать. В веселости детей есть что–то нежное и заразительное. Бижу стала жизнью, душой этих несчастных.
На другое утро два пушечных выстрела приветствовали восход солнца. Они входили в доки Ливерпуля. На корабле поднялась суматоха. Одни кричали «ура», другие пели. В подобный момент у всех путников бывает только одна мысль, одно стремление: поскорее схватить свои чемоданы. Они расстаются в спешке, порою не простясь друг с другом.
Доктор с семьей остановились в гостинице «Ватерлоо».
Эдуард сразу же отправился в Лондон. Он снова просил доктора сообщить ему свой новый адрес и поскорее прийти повидаться с ним, взял с Жоанна слово, что тот его не забудет и уехал.
Принесли чай и, как в первый день, когда мы познакомили читателей с семьей Ивенсов, четыре человека сидели неподвижно за столом, и чай стыл в чашках.
– Как уведомить обо всем Вильяма, не разбив его сердца с первых же слов? – спросил, наконец, доктор. – Я напишу ему, что завтра мы будем в Лондоне.
– Да, – сказал Жоанн, – но не говорите в нем о ней. Пусть лучше он узнает о несчастье от вас самого при встрече.
– Это жестоко, – вмешалась Эмерод. – Он придет встречать нас, исполненный надежды, и у вас хватит мужества сказать ему: «Твоя радость нелепа, безумец! Почему ты раскрываешь объятия? Ты не сможешь обнять даже могилу. Та, которую ты любишь, покоится на дне океана». О, это ужасно! Предупредите его осторожно, намекните, чтобы он предчувствовал беду. Хуже всего сразу же перейти от радости к горю.
– Ты права, – согласился с ней мистер Ивенс и написал следующее:
«Дорогой Вильям, мы прибыли в Ливерпуль. Но не спешите радоваться, мы очень несчастны и наше несчастье касается вас так близко, что я могу объявить вам о нем только завтра, когда встречусь с вами».
Он запечатал письмо и отнес на почту.
Вильям получил известие от Ивенса на другой день утром.
Семья Ивенсов должна была приехать в Лондон в полдень.
Вильям отправился на вокзал.
Письмо сделало свое дело: он прогуливался по перрону в нервном возбуждении, ожидая поезд. Едва он подошел, как Вильям бросился к вагонам, всматриваясь в пассажиров.
Доктор спускался первым.
– Ах, отец! – воскликнул Вильям, обнимая его. Жоанн спустился вторым и помог сойти миссис Ивенс.
Вильям посмотрел на нее: она вся залилась слезами и едва держалась на ногах.
Эмерод с Бижу на руках замыкала это грустное шествие.
– Где Мелида? – спросил Нельсон, бледнея. Ивенс опустил голову.
Эмерод показала на свое черное платье.
– Умерла! – закричал молодой человек. – Нет, это невозможно! – Он заглянул в глубь вагона. – Ну не обманывайте меня. Мелида осталась там! – Вильям провел по глазам рукой. – Она не любит меня больше!
Ее соблазнило богатство, и вы не осмеливаетесь мне об этом сказать!
– Она умерла с мыслью о вас, – сообщила Эмерод. – Ее последние слова были обращены к вам.
– Отец! Отец! – застонал Вильям, опустив голову на плечо доктора и содрогаясь от рыданий, – моя жизнь навсегда разбита!
Когда он вновь поднял голову, на его красивом лице заметен был отпечаток горя, с которым он тщетно пытался совладать.
– Пощадите их, – шепнул Жоанн, подходя к Вильяму. – Они еще несчастнее, чем вы.
- Предыдущая
- 95/125
- Следующая