Откровения Екатерины Медичи - Гортнер Кристофер Уильям - Страница 34

• Предыдущая
• 34/107
• Следующая

Я не знала, как на это ответить, но мне подумалось, что если он в таком тоне разговаривает и с другими, Церковь может арестовать его… если не хуже. Поэтому я сняла с руки кольцо — яшмовый перстень с моей печатью.

— Если кто-то попытается причинить вам вред, скажите, что вы под защитой королевы Франции.

Нострадамус сунул перстень в карман. Стоя в свете луны, я смотрела, как он забросил мешок на плечо и зашагал по дороге. Я не думала, что когда-нибудь еще увижусь с этим человеком, да и не была уверена, что захочу этого. Как бы притягателен он ни был, он задел в моей душе струну, звука которой я не желала слышать.

Ни единое облачко не омрачало небеса в тот день, когда в Париже праздновалось бракосочетание дофина. Пламя свечей искрилось, отражаясь в драгоценностях знати, и свежий ветерок, влетавший в распахнутые двери Нотр-Дама, играл складками шелковых знамен. Наша казна была пуста, но ради этого праздника мы не поскупились.

Глядя, как Франциск и его нареченная преклоняют колени перед алтарем, я изнывала от тревоги. Вначале я была против этой свадьбы. Моему сыну исполнилось четырнадцать — тот самый возраст, когда у юных принцев пробуждается интерес к плотским утехам, однако он по-прежнему страдал от жесточайших воспалений уха, которые не поддавались никакому лечению, и в своих одеяниях, изукрашенных драгоценными камнями, выглядел болезненно хрупким и слабым. Марию он обожал, но держался с нею скорее как с любимой сестрой, нежели будущей супругой. Генрих полагал, что постельные игры — это именно то, в чем нуждается наш сын. Однако я подозревала, что Франциск еще не достиг необходимой зрелости, и винила в этом Диану — именно из-за ее неусыпного надзора мой сын взрослел медленнее, чем требовалось. Она намеренно задерживала его развитие и баловала без меры, дабы сохранить свою власть над ним.

Тем не менее этот брак скреплял союз Франции с Шотландией. Гербы Валуа и Стюартов красовались на паланкинах, доставивших нас назад в Лувр, а скатерти на столах, за которыми мы трапезничали, были расшиты шотландским чертополохом и французскими лилиями.

Танцы открывали Мария и мой муж, а я сидела на возвышении и вспоминала, как сама, будучи невестой, впервые заняла место рядом со своим свекром.

Генрих облачился в наряд из лилового бархата, расшитый жемчугом. Дожив до тридцати девяти лет, он стал больше походить на отца, хотя вел себя более сдержанно, ни на миг не забывая о своем монаршем достоинстве. Франциск слишком громко смеялся и слишком много пил. Генрих едва прикасался к вину, а редкая улыбка была едва заметна на его обрамленных бородой губах.

Что до невесты — как разительно отличалась она от той наивной девочки, какой когда-то была я! Волна каштановых волос, ниспадавших ниже талии, стройная шейка, обвитая нитью из моих семи серых жемчужин, — Мария упивалась своей красотой и поглядывала на Генриха с беззастенчивым кокетством. Я позавидовала ее беспечной юности и живости… и обратила взор на наших гостей.

Вдовая герцогиня де Гиз, восседавшая за столом Гизов-Лотарингских в окружении своей любимой невестки, жены Меченого, и нескольких лотарингских родственников, так и раздувалась от гордости, глядя на свою августейшую внучку. Что до младших отпрысков Гизов, они расположились за детским столом вперемежку с моими детьми.

Главным среди них, безусловно, был сын Меченого Генрих, мальчуган с точеными чертами ангельского личика и золотистыми локонами. Он сидел рядом с другим Генрихом — моим семилетним сыном, который вертел в пальцах подаренную мной драгоценную подвеску. В его темных глазах поблескивало нетерпение: он был отменный танцор и изнывал от желания покрасоваться своей грацией. Франциск, новобрачный, не сводил глаз с Марии, а мой второй сын Карл, которому вот-вот должно было исполниться восемь, рассеянно ковырял в ухе. Моя старшая дочь Елизавета, безмятежная в своем сердоликовом наряде, сидела неподалеку, присматривая за десятилетней Клод и пятилетней Марго. Самый младший, четырехлетний Эркюль, ковырял в тарелке с едой.

Мне подумалось, что все они, подобно Франциску, когда-нибудь вступят в брак и покинут меня. Мне надлежит позаботиться о них, пока это еще в моих силах, продумать их будущее и сделать все, чтобы они были счастливы.

Я откинулась в кресле, потянувшись к кубку с вином, и тут взгляд мой наткнулся на суровое лицо Жанны, королевы Наваррской, сидевшей за столом справа от возвышения. Глаза ее были холодны, и взирала она на меня с той же нетерпимостью, которую проявила много лет назад, в Амбуазе, осуждая католическую веру. Ее мать, сестра Франциска I Маргарита, умерла несколько лет назад, вскоре после бракосочетания Жанны с принцем Антуаном Бурбоном. Бурбоны, род, известный с тринадцатого столетия, были католическими принцами французской королевской крови и следующими после моих детей претендентами на престол. Жанна и Антуан составили блестящую пару, хотя, подозревала я, не слишком счастливую. Антуан, смазливый увалень в расстегнутом камзоле, пил без устали; растрепанный, с раскрасневшимся лицом, он непринужденно болтал с накрашенной придворной шлюхой, хотя его супруга сидела за пару кресел от них — в простом черном платье, как предписывала ее кальвинистская вера. Говорили, что Жанна пыталась обратить мужа в протестантизм, но безуспешно. Вот Антуан, наклонившись, едва ли не ткнулся носом в шею собеседницы, и я преисполнилась сострадания к Жанне. Видно было, что Антуан глубоко равнодушен не только к религии, но и ко всему прочему, что могло стать между ним и его утехами.

Тем не менее Жанна держалась столь неприступно, что до сих пор я обменялась с ней от силы парой слов. Придумывая, как бы вовлечь ее в разговор, я вдруг обнаружила, что смотрю на ее сына, маленького Генриха, наследника наваррского трона, — крепкого веснушчатого мальчугана, который унаследовал от матери рыжие волосы, а от Антуана — зеленые глаза и резкие черты лица. Мальчику было шесть лет — на год больше, чем Марго. Я гадала, почему он не сидит вместе с другими детьми, но сын Жанны вдруг повернулся в кресле, и наши глаза встретились.

Меня заворожил его взгляд. В его любопытных глазах, еще не тронутых тенью взрослости или жизненных невзгод, я узнала себя, ту, какой я была когда-то: преждевременно познавшую мир, но еще не ведавшую, как сильно он может перемениться. Сочувствие охватило меня при мысли о том, как он, должно быть, ошеломлен буйством и пышностью нынешнего праздника. Повинуясь порыву, я поманила его. Жанна вздрогнула, наклонилась к сыну и зашептала на ухо; мальчик на миг замялся, но потом встал и подошел ко мне.

Он отвесил четкий, но отчасти неловкий поклон, явно чувствуя себя неудобно в праздничном наряде; рыжие волосы его неукротимо вздыбились, точно иглы у ежа. Он родился под знаком Стрельца, припомнила я, мыслями вернувшись в тот день, когда Жанна сообщила письмом о рождении сына, а я отправила в подарок серебряную купель.

— Дитя мое, — мягко проговорила я, — знаешь ли ты, кто я такая?

— Да. — Он уставил взгляд на свои блестящие башмаки. — Вы — тетушка Екатерина.

— Верно. Я — тетушка Екатерина. Подойди сюда, позволь мне тебя обнять.

Взгляд его метнулся к матери, а я между тем сошла с помоста и заключила в объятия крепко сбитое тельце, которое даже не дрогнуло в моих руках.

И на меня обрушилось видение. Ничего подобного я не испытывала с того памятного дня в детстве: мощь видения была такова, что мир, окружавший меня, растаял и я осталась парить в бесплотной темноте.

…Пушечный выстрел гремит вдалеке, и эхо его прокатывается по длинной долине, погруженной в клубы черного дыма, долине, где на обугленных деревьях трепещут лишь изодранные остатки осенней листвы. Человек сидит на черном боевом коне; на нем темная шляпа с белым пером, у него густая медно-рыжая борода, обветренное лицо с длинным носом, широкие скулы и близко посаженные, горящие решимостью глаза; он, мнится, повелевает самым воздухом, которым дышит. Он сидит верхом так, словно родился в седле, и сжимает коленями бока своего коня, унимает его, нервно перебирающего ногами.

• Предыдущая
• 34/107
• Следующая