Откровения Екатерины Медичи - Гортнер Кристофер Уильям - Страница 54

• Предыдущая
• 54/107
• Следующая

— Это может быть засада, — прошептала Лукреция. — Что, если они захватят вас в плен?

— Чепуха. — Я отбросила вуаль. — Если Меченый меня ни во что не ставит, вряд ли у этих людей окажется иное мнение.

Приближавшихся гугенотов возглавлял дерзкого вида юноша: в кольчуге, белая туника без рукавов стянута поясом. Подобным образом были одеты и его спутники; сколько я ни всматривалась, Колиньи среди них не заметила. Юноша осадил жеребца и презрительным взглядом окинул отряд коннетабля. Затем обратился ко мне:

— Приветствую ваше величество в Священном Братстве во Христе, братстве защитников истинной веры.

Итак, у католиков появился Священный Триумвират, а у гугенотов — Священное Братство. Интересно, подумала я, как расценивает такое положение дел Колиньи… А еще интересней — куда он делся?

— Где я могу поговорить с вашими вождями? — спросила я.

— В шатре. Но вы, ваше величество, должны пойти туда одна.

— Ее величество никуда не пойдет одна, — буркнул коннетабль. — Мне велено сообщить обо всем, что вы скажете друг другу.

— Значит, не будет сказано ни слова. Можете возвращаться в Париж.

Монморанси схватился было за рукоять меча, но тут вмешалась я.

— Ваши вожди обещали мне полную безопасность. Их обещание осталось в силе?

— Если коннетаблю и стоит в чем-то сомневаться, так это в праведности дела, которое он защищает. — Юноша мрачно усмехнулся. — Мы не сжигаем заживо женщин и детей и не вешаем пасторов на деревьях.

Не дожидаясь, пока эти двое тут же развяжут войну, я послала кобылку вперед и поскакала вглубь гугенотского лагеря.

Шатер, предназначенный для встречи, был всего лишь большой походной палаткой, но по крайней мере укрывал от солнца. Юноша подал мне кубок с водой. Минуту спустя, к моему потрясению, вошел Колиньи, в точно такой же белой тунике. От долгой скачки под палящим солнцем волосы его кое-где выгорели до золотистого оттенка, и это усилило выразительность чеканного лица. Только сейчас я заметила сходство между Колиньи и моим провожатым, который поклонился и вышел из шатра. Мы остались одни.

— Твой брат? — спросила я.

— Самый младший. — Колиньи кивнул.

— Стало быть, это семейное дело.

Я не могла притворяться, будто удивлена. В глубине души я давно уже знала правду. Такой человек, как Колиньи, не мог смириться с преследованиями, которым подверглась его вера. Однако почему он ничего не сказал мне? Почему позволил поверить, что он лишь посланец, не имеющий подлинного влияния? Вопросы эти так и вертелись на кончике языка; мне не хотелось порочить нашу близость сомнениями.

Я отставила в сторону помятый серебряный кубок.

— Я приехала, чтобы сказать: вы не сможете победить. У герцога де Гиза и его Триумвирата вдвое больше солдат. Вы должны разоружиться и начать переговоры.

— Кому, как не тебе, следовало бы понять, что на сей раз мы должны добиться правосудия. — Колиньи окинул меня задумчивым взглядом.

— Это не правосудие! Это война! — Я запнулась, вынудила себя умерить голос. — Я заставила бы Меченого расплатиться за то, что он совершил.

Губы Колиньи, окаймленные бородой, дрогнули в невеселой усмешке. Он отошел к столу, на котором лежали груды карт.

— Екатерина, — проговорил он наконец, — Меченый въехал в Париж во главе целого легиона. Он держит тебя и короля в заложниках, он закрыл входы и выходы из города. Как же ты собиралась остановить его, не имея собственной армии?

Здравый смысл отказывался мне помочь. Я не видела в Колиньи ни лицемерия, ни притворства. Скрытая мощь, изначально таившаяся в нем, отыскала выход, и он стал вождем — вождем гугенотов.

— Почему ты мне ничего не сказал? — прошептала я. — Почему не доверял мне?

— Речь не о доверии. — Колиньи вернулся и, опустившись передо мной на колени, взял мои руки в свои. — Ты не понимаешь, потому что не видишь, как пагубна власть. Ты до сих пор веришь, что логикой можно разрешить любые споры; что люди сумеют внять голосу разума, поскольку в конце концов все мы равны перед Господом. — Он сильнее сжал мои руки. — Однако Гизы и ваша Католическая церковь видят в нас только еретический сброд. И страдания наши не прекратятся, покуда мы не покажем, что они не смогут разорять и убивать безнаказанно. Они не оставили нам выбора.

Я опустила взгляд на его сильные загорелые ладони, лежавшие поверх моих.

— Я верю в Бога, — проговорила я. — Верю, что взыскать Его света можно разными путями, не только тем, который установил Рим. Но мне знакомо, что такое война, я видела ее прежде, в юности, и не верю, что война способна разрешать споры. Не думаю, что Господу важно, скольких людей мы убьем, чтобы доказать свою правоту.

Колиньи молчал.

— Мы пока еще можем решить дело миром, — продолжала я, ободренная этим молчанием. — Мой эдикт остается в силе; гугеноты по-прежнему находятся под монаршей защитой. Если ты отправишься со мной ко двору, я введу тебя в Совет и…

— Нет. — Колиньи отстранился от меня и встал. — Если я и встречусь с герцогом де Гизом, то только в бою. Время разговоров прошло.

Я проиграла первый ход. Мысленным взором я видела безотрадное будущее во власти религиозной войны, которая повергнет в хаос эту страну, мою вторую родину. Видела сожженные дотла жилища и разоренные поля, вдов и сирот, отчаяние и горе.

Я поднялась и встретилась с ним взглядом.

— Если ты выберешь войну, я не смогу тебя защитить. — Слова, сорвавшиеся с моих губ, прозвучали как безнадежная мольба. — Франция — католическая страна и должна таковой остаться. Дело, за которое ты борешься, не одобрено королем. Ты совершаешь государственную измену, и я вынуждена буду принять сторону Триумвирата и выступить против тебя.

— Знаю, — ответил он со смирением, от которого у меня разрывалось сердце. — Я ничего иного и не ожидаю. Довольно и того, что ты приехала сюда. Теперь тебе надобно защитить своего сына, короля.

— Тогда по крайней мере отступите! — Голос мой задрожал. — Начните свою войну в другом месте! Здесь под рукой у Меченого подкрепления со всего Парижа. Он сокрушит вас. Вы все умрете!

Колиньи сделал шаг ко мне, потянулся было… но я предостерегающе вскинула руку:

— Нет! Я этого не вынесу! Только не сейчас…

— Понимаю. — Он мягко кивнул. — Я приму к сведению твое предостережение. До тех пор же, моя милая Екатерина, молись за Францию.

Я не успела ответить: он повернулся и вышел.

Меченый ждал меня во внутреннем дворе Лувра. Он обшарил взглядом мою кобылку и скривил рот:

— Не похоже, чтобы эти седельные сумки были набиты гугенотскими головами.

— Вы немедля освободите короля и меня. — Я ответила ему таким же непреклонным взглядом. — Только после того вы получите наше дозволение начать войну, которой так жаждете. Война будет вестись под нашим командованием, без ненужного насилия или кровопролития. И помните: волос не должен упасть с головы адмирала де Колиньи. Я достаточно ясно выражаюсь? Если он будет захвачен в плен, вы доставите его к нам, дабы свершилось правосудие.

— Превосходно, — проговорил Меченый.

Я прошла мимо, а он разразился грубым смехом, не оставившим во мне и тени сомнения. Если Колиньи попадет к нему в руки, за жизнь моего возлюбленного нельзя будет дать и ломаного гроша.

Вместе с Карлом и младшими детьми я укрылась в Сен-Жермене. Жаркое лето перетекало в осень, а я следила издалека за тем, как наша армия под предводительством Меченого и коннетабля гоняется за Колиньи, который внял моим предостережениям и отступил. Он не ввязывался в открытый бой, но захватывал все встречавшиеся по пути крепости, внутри которых имелось достаточно гугенотов, готовых оказать ему помощь.

К началу сентября гугеноты взяли под свою руку тридцать крепостей, а в битве у Орлеана захватили в плен коннетабля. Меченый был в ярости. Вместе с Антуаном Бурбоном, нашим новым регентом, он осадил город; забрасывал его камнями из осадных орудий, разорял округу и засыпал солью все колодцы. Гугеноты, запертые в городе, голодали, однако исправно лили с укреплений кипящую смолу на головы осаждающих и отстреливали врагов поодиночке из аркебуз. Так длилось до тех пор, пока метель не занесла снегом груды разлагающихся трупов под стенами, а у обеих воюющих сторон не подошли к концу припасы.

• Предыдущая
• 54/107
• Следующая