Откровения Екатерины Медичи - Гортнер Кристофер Уильям - Страница 56

• Предыдущая
• 56/107
• Следующая

Я отвернулась от его понимающего взгляда и, запахнув плащ, вышла в ночь. Мне не было нужды выслушивать стражника — я и так знала, что он скажет. Меченый, мой заклятый враг, который унижал и оскорблял меня с тех самых пор, как я приехала во Францию, мертв. Католики лишились вождя, а я обрела потерянную власть.

Я шла по сожженным дотла полям, вдыхала запах дыма и жареного мяса от солдатских походных костров и поглядывала, как вдалеке врезаются в небо, точно кривые клыки, обрушенные башенки Орлеана. Потом я остановилась, чтобы вдохнуть стылый воздух, подняла взгляд к обвитой туманом луне.

И лишь тогда позволила себе подумать о немыслимом. Что, если это правда? Неужели Колиньи, отчаявшись перед лицом неминуемого поражения, пал так низко, что решился на убийство? Неужели ради спасения своей веры он пожертвовал собственными идеалами, той нравственной твердостью, которая всегда восхищала меня в нем?

Меня пробрала дрожь. Я не хотела этому верить. Я вспомнила, какой гордостью светилось лицо Колиньи, когда он привел меня в тот самый амбар в Васси, какой ужас и гнев отразились на этом лице при виде гибели невинных людей… Однако я не хотела верить, что один-единственный случай зверства мог так перекроить его душу. Мы вместе прилагали все усилия, чтобы достичь мира, неутомимо трудились ради этой цели. Если обнаружится, что Колиньи замешан в убийстве Меченого, его имя будет навсегда опорочено, а его поступок породит нескончаемую кровную вражду между гугенотами и католиками. Казалось невозможным, чтобы человек, которого я знала, человек столь умный и осторожный, мог бросить на кон все в такой рискованной игре.

И все же сейчас, стоя в одиночестве посреди выжженных войной полей, я вынуждена была признать, что речи Бираго, как бы ни были они горьки, имеют под собой веские основания.

Вполне вероятно, что человека, которого я знала, больше не существует.

И едва эта мысль промелькнула у меня в голове, я поняла, что стою перед чудовищным выбором. Если я верну Колиньи ко двору, я восстановлю против себя мир, который так усердно стремилась сохранить ради моего сына. Как бы ненавистен ни был мне Меченый, я легко могла представить, как примут эту новость наши, французские католики и Филипп Испанский, как одно это решение вызовет распрю, которая необратимо расколет Францию. Уже сейчас смерть Меченого легла безжалостной тенью на самого Колиньи и дело, которому он предан, и даже мои усилия не смогут рассеять эту тень. Нашей мечте пришел конец. Теперь я должна поступить так, как советовал Бираго. Должна спасти Францию.

Я не могла позволить себе поддаться чувствам. У меня не было на это времени.

Я должна была защитить свою страну.

Тринадцатого мая 1563 года я отметила свой сорок четвертый день рождения.

После смерти Меченого с головой погруженная в дела, я едва не пропустила эту дату. В Париже люди часами толпились на пронизывающем ветру, только бы увидеть, как везут по улицам его гроб, рыдали и причитали, оплакивая его, словно святого мученика. На пышной панихиде в Нотр-Даме собралась вся знать, за одним только примечательным исключением: я приказала Колиньи оставаться в Шатильоне, пока не будет завершено расследование убийства герцога. Дабы задобрить тех католиков, которые настойчиво требовали голову Колиньи, я распорядилась казнить наемного убийцу Польтро де Мере, и он был четвертован на Гревской площади. Сама я предпочла не присутствовать при этом отвратительном зрелище.

Война была окончена. После смерти Антуана Бурбона и Меченого Триумвират прекратил существование, а я повторно утвердила свое регентство и эдикт о веротерпимости. Я понимала, что этого мало. Религиозная распря опустошила Францию; я должна была возродить доверие гугенотов к моей политике, а католикам надлежало научиться с почтением относиться к моей власти.

— Что, если нам устроить поездку по стране? — спросила я у Бираго, когда мы сидели за письменным столом, просматривая корреспонденцию. — Карлу в следующем году исполнится четырнадцать, а там недалеко и до возраста, в котором он сможет короноваться. И гугеноты, и католики должны убедиться, что ими будет править достойный монарх. Мы можем посетить все города, которые были охвачены беспорядками, и удостовериться, что мой эдикт исполняется неукоснительно.

— Превосходная мысль, хотя ее воплощение потребует долгих переездов и немалых затрат. — Бираго кивнул. — Где мы возьмем денег?

— Одолжим, само собой. Флорентийские банкиры регулярно присылают мне предложения кредитов. Я возьму с собой всех детей и двор. Кто знает, быть может, мне даже удастся уговорить Филиппа Второго и мою дочь Елизавету встретиться с нами на границе. Я не виделась с ней четыре года. Встреча в семейном кругу пойдет нам во благо. Притом же нам пора подыскивать невесту для Карла: скоро он должен будет вступить в брак, и габсбургская кузина Филиппа, Елизавета Австрийская, подойдет как нельзя лучше.

— Не говоря уж о том, что она скрепит ваш союз с императорской фамилией Габсбургов, — хохотнул Бираго. — Это был бы удачный ход. Однако же помолвка короля с католической принцессой через такой короткий срок после окончания войны может дать гугенотам повод для опасений. Вам отлично известно, как рьяно Филипп поддержал старания своего племянника, императора Максимилиана, арестовать и отправить на костер лютеран в своих австрийских владениях. Будучи дочерью Максимилиана, Елизавета, вне сомнения, разделяет религиозную нетерпимость своей семьи.

— Это правда. — Я задумалась. — Что ж, хорошо, мы не станем предавать гласности предложение об этом браке, пока дела не улажены. Да, и я поручу коннетаблю разработать маршрут нашего путешествия. Как ты уже заметил, оно займет много времени, а коннетабль — последний из Триумвирата. Я не оставлю его без присмотра, чтобы он не натворил неприятностей.

Наступило краткое молчание, а затем Бираго спросил:

— Вы уже приняли решение касательно Колиньи?

— Ты слышал, что выявило расследование, — тихо проговорила я, отведя глаза. — Несмотря на щедрые взятки Гизов, ни один судья не отыскал доказательства тому, что Мере был нанят для убийства Меченого. Впрочем, если ты спрашиваешь, намерена ли я пригласить Колиньи ко двору… Боюсь, это было бы неразумно, во всяком случае пока.

Склонившись к своим бумагам, Бираго облегченно вздохнул. В свое время, сказала я себе. В свое время я придумаю, как поступить с Колиньи, но не сейчас. Мне нужно отрешиться от его притягательной близости, от страсти, которая соединяла нас; нужно разобраться в смешанных чувствах, которые породило то, что произошло между нами.

— Когда вы желали бы начать это путешествие? — Голос Бираго вывел меня из задумчивости.

— В начале следующего года. Я попрошу Козимо подыскать удачный день для отъезда. А теперь давай покончим с разбором писем и соберем Совет. Прежде чем клянчить деньги у банкиров, нам нужно будет получить его одобрение.

Мы отмечали Рождество в Фонтенбло, и на этот праздник я истратила немалую сумму: нам надлежало блеснуть королевским величием. Карл восторженно хихикал, глядя, как соколы с колокольчиками чертят стремительные круги над украшенными гирляндами столами, а Эркюль тем временем жадно набивал рот сластями. С северо-востока, из герцогства Лотарингского, прибыла навестить нас моя дочь Клод; она носила под сердцем ребенка и была счастлива, как редко бывают счастливы жены. Сидя с умиротворенной улыбкой на лице, она смотрела, как Генрих и Марго ведут придворных в танце.

В жарком сиянии факелов атласная кожа Марго превосходно дополняла кошачью грацию Генриха. Я поймала себя на том, что незаметно смахиваю слезы, наблюдая за этой парой, видя в изяществе Марго и ловкости Генриха их отца и деда. Тем вечером я блаженствовала оттого, что пережила войну, сумела уберечь детей от наихудших потрясений. Они здоровы, полны жизненных сил; они воплощают будущее дома Валуа. Все, что было мною сделано, я сделала ради них… и ради того часа, когда более не смогу поддержать и направить их.

• Предыдущая
• 56/107
• Следующая