Откровения Екатерины Медичи - Гортнер Кристофер Уильям - Страница 69

• Предыдущая
• 69/107
• Следующая

Сумрачный взгляд испанца на миг озадачил меня. Подобные взгляды я видела и прежде, порой у придворных дам, которые оценивающе разглядывали друг друга, словно соперники на арене. В глазах Гуаста горели зависть и ревность, и я поневоле задумалась, какие отношения связывают этого человека с моим сыном.

Меня отвлек пронзительный визг: Эркюль уже успел замарать свой новый наряд, таская куски с тарелок, а стайка подвыпивших дам гонялась за ним и шлепала веерами по ягодицам. Эркюлю скоро должно было исполниться шестнадцать, и он рос сущим наказанием. Вопреки всем стараниям Марго, он не достиг никаких успехов ни в учебе, ни в умении держать себя, и сейчас я поежилась, заметив, что Елизавета сурово хмурится, следя за его выходками.

Мне не в чем было упрекнуть невестку. То был праздник в честь ее свадьбы, ее представление к французскому двору, а между тем всякое подобие приличий рассеялось, едва убрали столы. Дамы и кавалеры, укрывшись в тени за колоннами, беззастенчиво предавались ласкам, флейты и литавры музыкантов визжали в унисон взрывам пьяного хохота танцоров, вертевшихся посреди зала. Во времена моего свекра подобное поведение было немыслимо; при всем острословии и жажде наслаждений, которыми отличался тогда двор, женщины ни за что не стали бы приспускать корсажи, чтобы обнажить грудь до самых сосков, а мужчины — похотливо глазеть на них, делая непристойные жесты, как в борделе.

Я взяла графин, чтобы подлить вина Елизавете.

— Придворные… — извиняющимся тоном начала я. — У нас слишком долго не было праздников. Мы воевали, и теперь они вне себя от радости, что…

Мое объяснение оборвалось на полуслове. Бледный румянец отхлынул с лица Елизаветы, и взгляд ее устремился в глубину зала.

Я взглянула туда же. Безудержный хохот, окружавший нас, разом стих.

К возвышению широкими шагами двигался Карл. Длинные волосы ниспадали ему на плечи, рукава просторной рубахи были закатаны до локтей, обнажая загорелые руки. Рядом шел Колиньи.

— Адмирал де Колиньи желает приветствовать мою королеву! — проговорил сын звенящим голосом.

Колиньи поклонился. В последний раз я видела его так близко пять лет назад. К моему удивлению, он казался ниже ростом, чем мне помнилось, черты лица стали менее четкими. Глаза его оставались все так же ясны и проницательны, но видно было, как его преследует все, что он повидал и совершил во имя своей веры, — человек, в угоду религиозным взглядам предавший свои идеалы.

Он стареет, подумала я. Он ослабел и заметно сдал. Мне нечего бояться.

— Сударь, — проговорила я, — добро пожаловать ко двору.

— Благодарю, ваше величество. Вы выглядите прекрасно. Надеюсь, что вы…

— Да, я в добром здравии. Позвольте представить вам мою невестку, ее величество королеву Елизавету.

Колиньи начал было поклон, но тут Елизавета, зашуршав юбками, встала. И наклонила голову, знаком принуждая его отойти с дороги, чтобы она могла сойти с возвышения. Присев в неглубоком реверансе перед Карлом, Елизавета покинула зал. Мне хотелось зааплодировать ей. Нервы у нее, похоже, были выкованы из стали.

— До вашего прихода ее величество жаловалась на головную боль, — сказала я, заметив, что лицо Карла от неловкости залилось краской. — У нее был долгий трудный день, и ей нужно отдохнуть.

— Безусловно, — проговорил Колиньи. — Я понимаю.

— Адмирал дал согласие служить при дворе, — сообщил мне Карл, с вызовом вздернув подбородок. — Он говорит, что почтет за честь вернуться на свое место в Совете и помочь нам в установлении прочного мира.

— В самом деле? — Я вынудила себя улыбнуться. — Что ж, может быть, для начала тебе следует установить прочный мир со своей нареченной? Сегодня ваша первая брачная ночь.

Я приготовилась услышать резкую отповедь, но вместо этого Карл промямлил:

— Да, конечно… мне не следовало оставлять ее без внимания.

Он похлопал Колиньи по плечу.

— Я велел приготовить ваши прежние покои. Там вы сможете свободно молиться и принимать своих друзей-гугенотов.

— Ваше величество необычайно добры, — склонил голову Колиньи.

— Отлично. А завтра утром мы вместе отправимся на охоту.

С этими словами Карл направился было в ту сторону, куда ушла Елизавета, но я успела схватить его за руку.

— Позволь мне сопровождать тебя. — Я оглянулась на Колиньи. — Нам надо бы поговорить, сударь. Быть может, завтра, после охоты?

— Как пожелает ваше величество, — бесстрастно ответил он.

Я повернулась к нему спиной и вместе с Карлом двинулась сквозь толпу придворных. Проводив сына до покоев Елизаветы, я возвратилась к себе.

— Это правда? — спросила Лукреция. — Он приехал?

— Да.

Я ушла в спальню и захлопнула за собой дверь. При свете свечи я подняла незакрепленную половицу под кроватью и достала из тайника шкатулку, подаренную Козимо. Достала, но не открыла.

И все же я долго думала об этой шкатулке. Очень, очень долго.

На следующий день, после обеда, я ожидала Колиньи в своем кабинете, сидя за большим письменным столом. В потайных ящиках, которые выдвигались с помощью скрытых рычагов, я хранила наиболее важные документы. На стол я положила портфель и королевскую печать — наглядные символы моей власти.

Вошел Колиньи. Он был в черном камзоле, превосходно облегавшем его худощавую фигуру. С годами он сохранил стройность, и при виде его у меня перехватило дыхание. Мы не виделись с глазу на глаз со времен Блуа.

— Я знаю, вы сердитесь на меня. — Колиньи заговорил первым.

— И вы ставите это мне в вину? — Я окинула его ледяным взглядом.

— Нет. Однако вам нечего бояться. Я не стал бы начинать новую войну, даже если бы был в состоянии это сделать. Никто не желает мира больше, нежели я.

— Мне доводилось слышать эти слова и раньше, — проговорила я, не сводя с него глаз. — И однако же, вы предпочитали верить худшему обо мне. Отчего же сейчас я должна посчитать, будто что-то изменилось?

— Этого я от вас и не жду. Я только прошу, чтобы вы позволили мне оправдаться.

— Оправдаться? Насколько мне помнится, я не единожды предоставляла вам возможность это сделать, но вы так и не сочли нужным ею воспользоваться. Если бы не мое долготерпение, вы сейчас были бы преступником, скрывающимся от закона.

В глазах Колиньи вспыхнул огонек. Я и забыла, как он может быть сдержан, как хорошо умеет не выдавать себя. Теперь, когда Колиньи стоял передо мной, мне припомнилось, как хорошо он умеет сдерживать свои чувства, — дар, которым я сама только начинала овладевать. Все, что творилось в душе этого человека, было запрятано глубоко и никогда не выбивалось наружу.

— Я уже простила вас однажды. — Я выпрямилась в кресле. — Могу простить и сейчас. Что бы вы там ни думали, у меня вовсе нет желания преследовать вашу веру, да и никогда не было. Правду говоря, я надеюсь вскоре устроить брак между гугенотом и католичкой. Что вы на это скажете?

— Моя вера никогда не запрещала подобных союзов. Ваша, надеюсь, тоже.

— Да. Но это не обычный брак. Я хочу отдать Марго в жены принцу Наваррскому.

Менее зоркому глазу показалось бы, что это известие ничуть не задело Колиньи. Я, однако, заметила, как он едва уловимо напрягся.

— Не понимаю, каким образом это дело касается меня.

— Сейчас объясню. Вы ведь имеете влияние на Жанну Наваррскую? — Я сделала паузу. — И говорите, что желали бы оправдаться передо мной. Что ж, хорошо: я хочу, чтобы вы подписали вот это письмо к Жанне — письмо с просьбой явиться ко двору вместе с принцем. Это покажет ей, что вы верите в возможность прекращения вражды между нашими религиями и одобряете брак, который я предлагаю ее сыну.

На сей раз глаза Колиньи не остались совершенно непроницаемы. Наконец-то в них промелькнуло подозрение, таившееся до тех пор под маской бесстрастия.

— Боюсь, ее величество королева Наваррская в последнее время нездорова. Вряд ли она будет в состоянии выдержать тяготы путешествия.

— Нездоровье не помешало ей наведаться в Ла-Рошель, — возразила я, не сумев сдержать вспышку гнева. Неужели он считает меня дурочкой? — Вряд ли поездка в Париж причинит ей такие уж неудобства. Если я не ошибаюсь, она будет только счастлива увидеть, что вы обрели прежнее положение при дворе, и, полагаю, с радостью примет возможность покончить с враждой между нами. В конце концов, ее сын обладает правами на французский трон, однако же может и лишиться этих прав. Папа римский провозгласил анафему протестантам и готов отлучить Жанну Наваррскую от церкви, там самым открыв ее страну вторжению католических войск. Я могла бы переубедить его святейшество, если, само собой, на то будет веская причина.

• Предыдущая
• 69/107
• Следующая