Последняя осень. Стихотворения, письма, воспоминания современников - Рубцов Николай Михайлович - Страница 3

В мае 1962 года Николай Рубцов сдает экзамены на аттестат зрелости и посылает стихи на творческий конкурс в Московский Литературный институт. Среди них были уже такие собственно «рубцовские» стихи, как «Видения на холме» («Взбегу на холм и упаду в траву…»).

В заявлении, отправленном в Литературный институт, поэт писал: «Я посылаю на Ваш суд, на творческий конкурс, стихи очень разные: веселые и грустные, с непосредственным выражением и с формалистическим уклоном (последние считаю сам лишь учебными, экспериментальными, но не отказываюсь от них, ибо и они от души, от жизни). Буду рад, если Вы найдете в них поэзию и допустите меня к приемным экзаменам» (Архив ЛИ).

Стоит привести здесь отрывки из еще не публиковавшегося стихотворения «Утро перед экзаменом», написанного, очевидно, под впечатлением экзамена по геометрии на аттестат зрелости. Эти иронические и «экспериментальные» стихи показывают, как Николай Рубцов пробовал свои силы в разных манерах письма:

В августе 1962 года Николай Рубцов был принят в Литературный институт и зачислен в творческий семинар Н.Н. Сидоренко.

Опытнейший педагог Николай Сидоренко едва ли не первым оценил всю значительность творческого дара Н. Рубцова. Он писал 5 июля 1963 года в характеристике своего ученика: «Стихи его наполнены жизнью, в них свет и тени, радость и горечь… Они человечны, правдивы, выразительны… Н. Рубцов – поэт по самой своей сути» (Архив ЛИ).

В характеристике за второй курс, написанной 14 мая 1964 года, Николай Сидоренко высказался еще более определенно: «Если вы спросите меня: на кого больше всего надежд, – я отвечу: на Рубцова. Он – художник по организации его натуры, поэт по призванию» (Архив ЛИ).

Большую роль в окончательном становлении творчества Николая Рубцова сыграла дружба с поэтами Анатолием Передреевым, который в то время был студентом Литературного института, Станиславом Куняевым, Владимиром Соколовым[12].

В 1964 году стихотворения поэта публикуются в журналах «Молодая гвардия», «Октябрь», «Юность», в еженедельнике «Литературная Россия»; в последующие годы его имя часто появляется в московских литературных изданиях. В 1965 году в Архангельске выходит его первая тоненькая книжка «Лирика». Наконец, в 1967 году «Советский писатель» издает весомую книгу стихотворений Николая Рубцова «Звезда полей», вызвавшую целый ряд самых лестных откликов в печати. Одними из первых высказались друзья поэта Анатолий Передреев («Мир, отраженный в душе», «Литературная газета» от 22 сентября 1967 года) и Станислав Куняев («Словами простыми и точными», «Литературная Россия» от 22 ноября 1967 года).

Высокое признание поэта наступило быстро. Уже в начале 1969 года появилась статья Анатолия Ланщикова, в которой было сказано, в частности, следующее:

«…Всегда поражаешься умению Николая Рубцова так «расставить» самые простые слова, вдохнуть в них такой запас свежей жизни, что невольно хочется говорить о преображающем чуде поэзии»[13].

Казалось бы, судьба Николая Рубцова складывалась легко и счастливо. Но в действительности все было гораздо сложнее. Сиротское детство и отрочество, скитальческая, бесприютная (до самых последних лет жизни у Николая не было никакого постоянного пристанища) юность, заполненная непомерно тяжелой работой, суровая морская служба на Севере наложили неизгладимую печать на поведение и саму натуру поэта.

У Николая Рубцова был трудный, неуравновешенный, глубоко противоречивый характер. Он являлся то предельно кротким и застенчивым, то развязным и ослепленным чувством зла. Он мог быть стойким и мужественным, но мог и опустить руки из-за неудачи. Он часто мечтал о семейном уюте, о спокойной творческой работе и в то же время всегда оставался, как верно заметил в одной из своих характеристик Николай Сидоренко, «скитальцем» по самой своей природе. Рубцов говорил о своих скитаниях по русской земле:

Конечно, были и чисто внешние препятствия и затруднения. Далеко не все и тем более не сразу понимали, каким редкостным поэтическим даром наделен этот небогато и небрежно одетый щуплый человек, с рано облысевшим лбом и, скажем прямо, не блещущим красотой лицом, – что многим мешало увидеть глубокое горячее свечение небольших глаз и выражающую духовную сосредоточенность складку широких губ.

Николай Рубцов испытал на своем веку немало тягот, обид, оскорблений. Но вот в чем чудо: в стихах это почти не ощущается. Не могу не привести в этой связи замечательных по своей проникновенности суждений Михаила Пришвина, который в 1937 году писал одной из своих знакомых:

«Ваша основная ошибка в том, что источником поэзии считаете доброе сердце… Запомните это навсегда, что из доброго сердца выходят добрые дела, но поэзия рождается в иных областях нашей души. Она рождается в простой, безобидной и неоскорбляемой части нашей души, о существовании которой множество людей даже и не подозревает.

Настоящая поэзия потому так редка и так, в конце концов, высоко ценится, что очень мало людей, которые решаются и умеют считать реальностью эту сторону души. Огромное большинство людей в жизни своей исходит от обиды, оскорбления или греха…

Источником моих слов… является совершенно простая, безобидная, неоскорбляемая часть души, которой обладает множество людей, но никто почти не хочет себе открыть ее, смириться до нее и отбросить все претензии и счеты… В охране этого родника не участвуют ни добро, ни зло: эта радость жизни находится по ту сторону добра и зла»[14].

Это размышление, как мне представляется, бросает яркий свет на тайну поэтической судьбы Николая Рубцова. Добро и зло беспрепятственно боролись между собой на его житейском пути, который привел его к гибели. Но поэзия его вырастала из той «безобидной» и «неоскорбляемой» части души, над которой не были властны внешние воздействия.