Орел нападает - Скэрроу Саймон - Страница 24

• Предыдущая
• 24/78
• Следующая

Тут над шевелящейся людской массой пронеслись отрывистые гортанные фразы. Какой-то не соизволивший спешиться всадник грудью коня проложил себе путь в центр толпы и принялся хриплым голосом отдавать приказания. Бритты мигом умолкли, превратившись из улыбчивых беззаботных любителей посудачить в суровых, готовых к повиновению воинов. Кто-то из них спешно занялся лошадьми, остальные образовали подобие строя. К крайней досаде молодого Катона, самый удобный момент для атаки мог вот-вот кануть в небытие. Если Гортензий немедленно не спохватится и не велит трубачу дунуть в долбаный горн, долбаный враг соберется настолько, что будет в состоянии изрядно охладить пыл подстерегающих его римлян.

Проклиная задержку, Катон не сразу заметил, что прямо к нему шагает какой-то дикарь, на ходу раздвигающий полы своего темного одеяния. Юноша быстро пригнулся, с тревогой поглядывая на излом каменной кладки, смутно темневший над его головой. Бритт приблизился, встал совсем рядом, и слуха оптиона достиг звук бьющей в стену струи. Щедро оросив развалины, варвар испустил блаженный вздох. Кто-то окликнул его, и дикарь, рассмеявшись, повернулся, чтобы ответить на шутку, но при этом задел верхний край полуразрушенной кладки локтем, сбив с нее пару камней. Самый большой из них нависал над Катоном и, падая, стукнулся о его шлем.

Послышался глухой металлический звук. Катон даже не пробовал увернуться. Он инстинктивно присел еще ниже, и камень, отскочив, упал в снег. Над стеной показалась голова бритта, чье внимание привлек странный звук. Юноша затаил дыхание, надеясь, что тот в темноте ничего не увидит, однако воин-дуротриг шумно втянул в себя воздух, и его крик, обращенный к товарищам, расколол ночь, заглушая все прочие звуки. Засада была раскрыта.

— Вперед, ребята! — взревел Катон. — В атаку! Круши их!

Вскочив на ноги, он вонзил свой короткий меч в едва различимое во тьме лицо бритта. Тут же в плечо его вошла боль отдачи, а в уши — пронзительный вопль.

— Копья готовь! — прозвучал где-то неподалеку громовой голос Макрона. — Все разом!

Из окружавших дуротригов руин выступили темные фигуры легионеров.

— Бросай! — рявкнул Макрон, и солдаты с натужным хеканьем метнули свои остро отточенные копья в плотную вражескую массу.

Целиться не было необходимости. На таком расстоянии и при такой людской скученности каждое острие нашло жертву.

В следующий миг ночь огласилась воплями, стонами и диким ржанием лошадей, тоже попавших под смертоносный град копий. Люди Катона перескочили через завал и, обнажив мечи, приготовились к рукопашному бою.

— Держитесь вместе! Не давайте себя растащить! — крикнул Катон, беспокоясь о том, как бы в такой суматохе и темноте бойцы не принялись крушить своих вместо бриттов.

Он не сомневался, что слова его будут приняты к сведению. Годы муштры и боевой практики выковывали из римлян солдат, управляемых в любых обстоятельствах. Правда, римская тактика не очень-то жаловала ночные сражения, но в данном случае представлялась редкостная возможность захватить врага врасплох. Против этого искушения не смог устоять даже Гортензий, центурион старого склада, самый консервативный из всех известных Катону служак.

— Сомкнуть ряды! — выкрикнул Макрон. И этот приказ был повторен всеми командирами отделений.

Атаковавшие бриттов со всех сторон разрозненные группы легионеров стали сближаться, образуя кольцо. Римляне надвигались, сплотив щиты и разя колющими ударами коротких мечей всех врагов подряд. Порыв ветра бросил в лицо Катона рой снежных хлопьев, на миг ослепив его, и этого мига хватило, чтобы перед ним выросла чья-то огромная тень. Чужие пальцы вцепились в край щита прямо под носом оторопевшего оптиона, затем последовал резкий рывок. Катон инстинктивно выбросил руку со щитом вперед, вложив в этот толчок весь свой вес. Бритт продолжал цепляться за щит, в результате чего нижний угол того развернулся. Удар пришелся варвару между ног. Он со стоном выпустил щит и начал складываться вдвое. Катон, ускоряя этот процесс, пару раз саданул его рукоятью меча по затылку.

Переступив через обмякшее тело, молодой оптион огляделся по сторонам, желая убедиться, что солдаты все еще рядом. Легионеры, укрываясь за темными прямоугольниками щитов, стеной напирали на плотную массу бриттов. Те бились отчаянно, однако в неимоверной скученности и толчее им мешали как следует развернуться тела раненых и убитых товарищей. Высоченные копья варваров бестолково мотались над их головами. От длинных тяжелых мечей тоже не было проку. Немногие, кому удавалось протиснуться сквозь толпу, пытались прорвать кольцо римских щитов, но находили лишь гибель. Легионеры действовали с холодной, беспощадной слаженностью, неуклонно продвигаясь вперед и круша на своем пути все и вся.

И тут над постепенно наполнившей ночь какофонией боя, состоявшей из брани, воплей, ржания, лязга и грохота, запоздало пропел медный горн. Гортензий наконец подал сигнал к общей атаке. Чтобы хоть как-то использовать то, что осталось от элемента внезапности, старый воитель бросил своих людей на хвост варварской, втягивавшейся в поселок колонны. Заслышав грянувший отовсюду боевой клич, колонна остановилась. Дикари слишком опешили, чтобы хоть что-либо предпринять. Четыре центурии выскочили из траншей и по ровному белому снегу устремились в атаку. Прежде чем предводители дуротригов успели опомниться и организовать оборону, их воинов уже разили мечи.

Горн воодушевил Шестую центурию, и она с усиленной энергией продолжила истребление попавшего в западню неприятеля. Возле колодца уже шла настоящая бойня. Катон по самую рукоять всадил клинок в грудь очередного врага. Чтобы высвободить меч, ему пришлось наступить сапогом на упавшее тело. Юноша с надсадным хрипом дернул меч на себя и, подняв глаза, едва успел податься назад, чтобы не угодить под копыта безумно ржавшего жеребца, перепуганного людскими криками и звоном оружия. Всаднику приходилось трудно: он одновременно пытался усмирить обезумевшее животное, орудовал мечом и скликал своих воинов, очевидно намереваясь с их помощью пробить брешь в рядах римлян. Вперив взгляд в Катона, бритт замахнулся тяжелым клинком. Оптион вскинул щит и упал на колено.

Мощный удар развалил бы и дерево, и металл сверху донизу, но длинное лезвие не смогло разрубить утолщения в центре щита. Клинок застрял в нем, и когда всадник потянул меч на себя, вместе с ним дернулся и Катон, крепко державшийся за ремни, прикрученные к внутренним скобам. Со злобным рычанием воин попробовал лягнуть Катона каблуком и едва не сбил с его головы шлем. Катон, невзирая на звон в ушах, ткнул своим коротким мечом врага в ногу.

Бритт взвыл от ярости и вздыбил коня, чтобы растоптать дерзкого чужеземца. Катон, и дома-то не питавший особой любви к лошадям, а в армии, как любой пехотинец, старавшийся обходить их, лишь чудом сумел увернуться от смертоносных копыт, однако сзади напирали легионеры, и пути к отступлению у него не было. Он рванулся всем телом и повис на крепежных ремнях: раздался треск, римский щит и меч бритта разъединились. Всадник резко натянул поводья, конь опять вскинул копыта, и оптион, прикрываясь наполовину разрубленным щитом, метнулся под лошадиное брюхо, в которое и вонзил свой клинок.

Конь дико заржал, вздыбился и упал, подмяв своего седока. Выбраться из-под смертельно раненного животного бритт не успел: подскочивший легионер прикончил его точным ударом в горло.

— Фигул! Займись также и лошадью! — велел лежащий на лопатках Катон, с опаской глядя на бешено молотившие воздух копыта.

Молодой солдат метнулся к конской морде и быстрым взмахом меча вскрыл артерию. Катон стремительно вскочил на ноги и завертел головой в поисках новых врагов, но таковых не нашлось. Почти все бритты были мертвы, а несколько стонущих раненых не представляли угрозы, тем более что ими уже занимались те, кому не терпелось положить конец их мучениям. Немногие ускользнувшие дикари петляли среди развалин, спасаясь от беспощадных клинков.

• Предыдущая
• 24/78
• Следующая