В кварталах дальних и печальных - Рыжий Борис Борисович - Страница 38
- Предыдущая
- 38/85
- Следующая
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:
38
«…Кто тебе приснился? Ежик?!..»
И. К.[35]
…Кто тебе приснился? Ежик?!
Ну-ка, ну-ка, расскажи.
Редко в сны заходят все же к
нам приятели ежи.
Чаще нас с тобою снятся
дорогие мертвецы,
безнадежные страдальцы,
палачи и подлецы.
Но скажи, на что нам это,
кроме страха и седин:
просыпаемся от бреда,
в кухне пьем валокордин.
Ежик — это милость рая,
говорю тебе всерьез,
к жаркой ручке припадая
и растроганный до слез.
Элегия («…Нам взяли ноль восьмую алкаши…»)
…Нам взяли ноль восьмую[36] алкаши —
И мы, я и приятель мой Серега,
Отведали безумия в глуши
Строительной, сбежав с урока.
Вся Родина на пачке папирос.
В наличии отсутствие стакана.
Физрук, математичка и завхоз
Ушли в туман. И вышел из тумана
Огромный ангел, крылья волоча
По щебню, в старушачьих ботах.
В одной его руке была праща,
В другой кастет блатной работы.
Он, прикурив, пустил кольцо
Из твердых губ и сматерился вяло.
Его асимметричное лицо
Ни гнева, ни любви не выражало.
Гудрон и мел, цемент и провода.
Трава и жесть, окурки и опилки.
Вдали зажглась зеленая звезда
И осветила детские затылки.
…Таков рассказ. Чего добавить тут?
Вот я пришел домой перед рассветом.
Вот я закончил Горный институт.
Ты пил со мной, но ты не стал поэтом.
«Давай по городу пройдем…»
Давай по городу пройдем
ночному, пьяные немножко.
Как хорошо гулять вдвоем.
Проспект засыпан белой крошкой.
…Чтоб не замерзнуть до зари,
ты ручкой носик разотри.
Стой, ничего не говори.
Я пессимист в седьмом колене:
сейчас погасят фонари —
и врассыпную наши тени,
как чертенята, стук-постук
нет-нет, как маленькие дети.
Смотри, как много их вокруг,
да мы с тобой одни на свете.
«…Дым из красных труб…»
…Дым из красных труб —
как нарисовали.
Лошадиный труп
в голубом канале.
Словно сочинил
это Достоевский.
До утра кадил
фонарями Невский.
И красив как бог
на краю могилы
Александр Блок —
умный, честный, милый.
«Поехать в августе на юг…»
Поехать в августе на юг
на десять дней, трястись в плацкарте,
играя всю дорогу в карты
с прелестной парочкой подруг.
Проститься, выйти на перрон
качаясь, сговориться с первым
о тихом домике фанерном
под тенью шелестящих крон.
Но позабыть вагонный мат,
тоску и чай за тыщу двести,
вдруг повстречавшись в том же месте,
где расставались жизнь назад.
А вечером в полупустой
шашлычной с пустотой во взоре
глядеть в окно и видеть море,
что бушевало в жизни той.
К Олегу Дозморову[39]
Владелец лучшего из баров[40],
боксер[41], филолог и поэт,
здоровый, как рязанский боров,
но утонченный на предмет
стиха, прими сей панегирик —
элегик, батенька, идиллик.
Когда ты бил официантов[42],
я мыслил: разве можно так,
имея дюжину талантов[43],
иметь недюжинный кулак.
Из темперамента иль сдуру
хвататься вдруг за арматуру.
Они кричали, что — не надо
Ты говорил, что — не воруй.
Как огнь, взметнувшийся из ада,
как вихрь, как ливень жесткоструй —
ный, бушевал ты, друг мой милый.
Как Л. Толстой перед могилой.
Потом ты сам налил мне пива,
орешков дал соленых мне.
Две-три строфы[44] неторопливо
озвучил в грозной тишине.
И я сказал тебе на это:
«Вновь вижу бога и поэта»[45].
…Как наше слово отзовется,
дано ли нам предугадать[46]?
Но, право, весело живется.
И вот уж я иду опять
в сей бар, единственный на свете,
предаться дружеской беседе[47].
38
- Предыдущая
- 38/85
- Следующая
