В кварталах дальних и печальных - Рыжий Борис Борисович - Страница 57
- Предыдущая
- 57/85
- Следующая
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:
57
«Осколок света на востоке…»
Осколок света на востоке.
Дорога пройдена на треть.
Не убивай меня в дороге,
позволь мне дома умереть.
Не высылай за мной по шпалам,
горящим розовым огнем,
дегенерата с самопалом,
неврастеничку с лезвиём.
Не поселяй в мои плацкарты
нацмена с города Курган,
что упадает рылом в нарды,
освиневая от ста грамм.
Да будет дождь, да будет холод,
не будет золота в горсти,
дай мне войти в такой-то город,
такой-то улицей пройти.
Чуть постоять, втянуть ноздрями
под фонарем гнилую тьму.
Потом помойками, дворами —
дорога к дому моему.
Пускай вонзит точку в печень
или попросит огоньку,
когда совсем расслаблю
плечи видавший виды на веку.
И перед тем, как рухну в ноги,
заплачу, припаду к груди,
что пса какого, на пороге
прихлопни или пощади.
«Июньский вечер. На балконе…»
Июньский вечер. На балконе
уснуть, взглянув на небеса.
На бесконечно синем фоне
горит заката полоса.
А там — за этой полосою,
что к полуночи догорит, —
угадываемая мною
музыка некая звучит.
Гляжу туда и понимаю,
в какой надежной пустоте
однажды буду и узнаю:
где проиграл, сфальшивил где.
«С трудом окончив вуз технический…»
С трудом окончив вуз технический,
В НИИ каком-нибудь служить.
Мелькать в печати перьодической,
Но никому не говорить.
Зимою, вечерами мглистыми
Пить анальгин, шипя «говно».
Но, исхудав, перед дантистами
Нарисоваться все равно.
А по весне, когда акации
Гурьбою станут расцветать,
От аллергической реакции
Чихать, сморкаться и чихать.
В подъезде, как инстинкт советует,
Пнуть кошку в ожиревший зад.
Смолчав и сплюнув где не следует,
Заматериться невпопад.
И только раз — случайно, походя —
Открыто поглядев вперед,
Услышать, как в груди шарахнулась
Душа, которая умрет.
«Дали водки, целовали…»
Дали водки, целовали,
обнимали, сбили с ног.
Провожая, не пускали,
подарили мне цветок.
Закурил и удалился
твердо, холодно, хотя
уходя остановился —
оглянуться, уходя.
О, как ярок свет в окошке
на десятом этаже.
Чьи-то губы и ладошки
на десятом этаже.
И пошел — с тоскою ясной
в полуночном серебре —
в лабиринт — с гвоздикой красной —
сам чудовище себе.
Элегия («Зимой под синими облаками…»)
Зимой под синими облаками
в санях идиотских дышу в ладони,
бормоча известное: «Эх вы, сани!
А кони, кони!»
Эх, за десять баксов к дому милой!
«Ну ты и придурок», — скажет Киса.
Будет ей что вспомнить над могилой
ее Бориса.
Слева и справа — грустным планом
шестнадцатиэтажки. «А-ну, парень,
погоняй лошадок!» — «А куда нам
спешить, барин?»
«Начинается снег, и навстречу движению снега…»
Начинается снег, и навстречу движению снега
поднимается вверх — допотопное слово — душа.
Всё — о жизни поэзии, о судьбе человека
больше думать не надо, присядь, закури не спеша.
Закурю, да на корточках, эдаким уркой отпетым
я покуда живой, не нужна мне твоя болтовня.
А когда после смерти я стану прекрасным поэтом,
для эпиграфа вот тебе строчки к статье про меня:
Снег идет и пройдет, и наполнится небо огнями.
Пусть на горы Урала опустятся эти огни.
Я прошел по касательной, но не вразрез с небесами,
в этой точке касания — песни и слезы мои.
«Сколько можно, старик, умиляться острожной…»
Сколько можно, старик, умиляться острожной
балалаечной нотой с железнодорожной?
Нагловатая трусость в глазах татарвы.
Многократно все это еще мне приснится:
колокольчики чая, лицо проводницы,
недоверчивое к обращенью на «Вы».
Прячет туфли под полку седой подполковник
да супруге подмигивает: — Уголовник!
Для чего выпускают их из конуры?
Не дослушаю шепота, выползу в тамбур.
На леса и поля надвигается траур.
Серебром в небесах расцветают миры.
Сколько жизней пропало с Москвы до Урала.
Не успею заметить в грязи самосвала,
залюбуюсь красавицей у фонаря
полустанка. Вдали полыхнут леспромхозы.
И подступят к гортани банальные слезы,
в утешение новую рифму даря.
Это осень и слякоть, и хочется плакать,
но уже без желания в теплую мякоть
одеяла уткнуться, без «стукнуться лбом».
А идти и идти никуда ниоткуда,
ожидая то смеха, то гнева, то чуда.
Ну, а как? Ты не мальчик! Да я не о том —
спит штабной подполковник на новой шинели.
Прихватить, что ли, туфли его, в самом деле?
Да в ларек за поллитру толкнуть. Да пойти
и пойти по дороге своей темно-синей
под звезда ми серебряными, по России,
документ о прописке сжимая в горсти.
57
- Предыдущая
- 57/85
- Следующая
