Мы все из Бюллербю - Линдгрен Астрид - Страница 17

• Предыдущая
• 17/29
• Следующая

Мы с Анной и Бриттой обиделись, потому что мы умеем плеваться не хуже их. Бритта сказала, что если они будут состязаться без нас, пусть не приходят завтра к ней на день рождения. Тогда они нас приняли. На этот раз выиграл, конечно, Лассе. Зато Анна плюнула гораздо дальше, чем Боссе и Улле.

Мы как раз дошли до луга, который принадлежит сапожнику. Луг был залит талой водой и напоминал озеро, а плоский камень, что лежал на лугу, был похож на островок.

— Я иду на камень! — заявил Лассе.

Нам всем тоже захотелось на камень. Лассе вынул две жерди из изгороди сапожника и положил их концами на камень. Получились мостки. И мы по очереди перебрались по ним на камень. Первым, конечно, Лассе.

Светило солнце, и нам было очень хорошо на большом теплом камне.

— Вот если бы у нас было что поесть! — сказала Анна.

Но поесть было нечего. Леденцы уже кончились. Лассе открыл свою сумку. Там лежали туфли и бутерброд с сыром, который он не доел в школе.

И мы стали играть, будто камень — это корабль, потерявший управление, а мы — матросы, которых ждет голодная смерть. Лассе разделил свой бутерброд на шесть одинаковых кусочков и раздал нам.

— Дети мои! — сказал он. — Это единственное, что отделяет нас от смерти. Но берите пример со своего капитана, он не теряет мужества!

Капитаном, конечно, был сам Лассе. Ещё он сказал:

— Хуже всего, что у нас нет воды. Мы умрем не от голода, а от жажды. Нас всех ждет страшная смерть!

Боссе засмеялся.

— А это разве не вода? — спросил он.

Но Лассе ответил, что Боссе дурак. Ведь наш корабль плывет по соленому океану, и капитан собственноручно пристрелит любого, кто вздумает пить морскую воду. Потому что от соленой воды люди сходят с ума. Он лег на камень и сделал вид, что бредит от голода и жажды. Боссе сказал:

— По-моему, он все-таки хлебнул соленой водички, — видите, свихнулся.

А Лассе стал на колени, сложил руки и заорал во всю глотку:

— Спасите! На помощь!

Даже эхо откликнулось на его крик.

И кто же, как вы думаете, бросился спасать Лассе?

Конечно, сапожник! Он решил, что Лассе и в самом деле нуждается в помощи, но когда понял, что мы просто играем, ужасно разозлился.

— Как туда забрались, так и выбирайтесь! — закричал он, но все-таки вошел в воду и по одному перетащил нас на дорогу.

Правда, сапожник был в резиновых сапогах и страшно ругал нас, но, по-моему, он поступил очень благородно, когда бросился нам на помощь. Ведь он не знал, что нас не нужно спасать.

Мы поспешили убраться подобру-поздорову, а сапожник кричал нам вслед, что ему осточертели дети из Бюллербю и чтобы в другой раз мы не смели прикасаться к его изгороди.

И мы пошли дальше. Случайно я поглядела на сумку Лассе и увидела, что она пустая.

— А где же туфли? — спросила я.

Лассе растерялся. Он сказал, что туфли, наверно, остались на камне. Он выложил их, когда доставал бутерброд.

Мы все вместе вернулись к камню и увидели завернутые в газету туфли. Но жерди сапожник уже унес. Лассе предложил нам разуться и идти прямо по воде. Мы так и сделали. Вода была не очень холодная, и мы стали играть: камень — это корабль, севший на мель, а мы — пираты, которые хотят снять с этого корабля сокровище, то есть туфли. Но и корабль и сокровище охраняли другие пираты. Мы бегали вокруг корабля и стреляли в них. Потом Лассе дал команду, и мы полезли на корабль с ножами в зубах. Ножами служили ручки. Когда мы все стояли на камне, Лассе заорал, размахивая туфлями над головой:

— Ура! Добыча наша! Смерть первому, кто осмелится подойти к нам!

Первым к нам подошел сапожник. Кто же, кроме него, мог подойти к нам в этом месте? Бедный сапожник! Мне стало по-настоящему жаль его, когда он увидел нас и понял, что спасал нас напрасно. Сперва он онемел, а потом как заорет:

— Убирайтесь отсюда! Убирайтесь, пока я вас не убил!

Мы спрыгнули с камня и зашлепали по воде к дороге. Там мы подхватили свои чулки с башмаками и бросились наутек. А туфли Агды так и остались лежать на камне. Сапожник долго кричал нам вслед, что и в Бюллербю достаточно места, где можно шуметь.

Больше мы нигде не задерживались. Только один раз. Боссе показал нам гнездо. Мы по очереди влезали на дерево и рассматривали гнездо, в котором лежали четыре голубоватых маленьких яйца. У Боссе есть такие яйца в его коллекции.

Когда я закончила свой рассказ, мама сказала:

— Вот теперь я понимаю, почему вы приходите из школы так поздно.

А Лассе пошёл к Агде и сказал ей, что завтра она получит свои туфли, которые сапожник только что починил. Они хранятся в надежном месте. Пусть не беспокоится, за ночь они никуда не денутся. Они лежат на обломках корабля. Их охраняют пираты. И злющий сапожник.

Однажды учительница спросила Улле:

— Почему ты всё время держишь палец во рту?

Улле смутился.

— У меня зуб качается.

— Ты его выдерни, когда придешь домой, — сказала учительница. — Сейчас мы будем заниматься арифметикой, а завтра Улле покажет нам вместо зуба дырку.

Улле испугался. Он боится вырывать зубы, как бы сильно они ни качались. Я тоже боюсь, но все-таки меньше, чем Улле.

— Чепуха! Вырвать молочный зуб ни капельки не больно, — говорит мой папа.

Может быть, и не больно, но страшно. Мы получаем по десять эре за каждый зуб, который папа нам вырывает. Конечно, он вырывает только молочные зубы, но их вполне достаточно. По-моему, у человека всегда есть зубы, которые качаются. А вот Боссе совсем не боится вырывать зубы. Он привязывает к зубу шелковинку — раз, два, три! — и зуба как не бывало. Поэтому я считаю, что ему не следует платить по десять эре за зуб. Но папа все равно платит — за храбрость.

По дороге домой Улле дал нам потрогать свой зуб. Зуб очень сильно качался.

— Хочешь, я тебе его выбью и ты даже не заметишь? — предложил Боссе.

— Не хочу! — ответил Улле.

Он шел мрачный и ни с кем не разговаривал.

— Подумаешь, так раскиснуть из-за какого-то молочного зуба! — сказала я.

Когда зуб нужно вырвать другому, а не тебе, всегда не страшно.

— Я знаю, что нужно сделать! — сказал Лассе. — Дома мы привяжем к зубу нитку, а другой её конец привяжем к изгороди. Потом я раскалю железный прут и суну тебе в нос. Ты отпрыгнешь, и зуб вылетит.

— Так я и согласился, — мрачно сказал Улле.

Ему это предложение совсем не понравилось. Но все-таки дома он привязал к зубу шелковую нитку и стал за нее дергать, чтобы зуб закачался ещё сильнее. Ведь все равно он должен был его вырвать и завтра показать всем дырку. Если он этого не сделает, учительница поймет, что он струсил. А этого Улле боялся ещё больше.

Анне захотелось утешить Улле, и она сказала:

— Вот увидишь, завтра учительница и не вспомнит про твой зуб!

Но все мы прекрасно знали, что учительница никогда ничего не забывает.

— У неё железная память, — часто говорит Лассе.

Вечером мы, по обыкновению, играли на дороге в лапту. Изо рта Улле болталась длинная черная нитка. Так смешно: бежит, а за ним нитка тянется. Когда Улле забывал про зуб, он начинал весело смеяться, потом вдруг мрачнел, испуганно дёргал за нитку и вздыхал.

— Смотри, уже семь часов, а твой зуб всё ещё на месте, — сказал Лассе. — Давай раскалим прут!

Боссе заглянул Улле в рот и сказал:

— Да он у тебя еле держится!

Улле вздрогнул — еле не еле, а всё равно страшно.

— Ну что вы ко мне пристали? — рассердился он. — Это мой зуб, а не ваш!

— Конечно, твой. Вот и скажи, когда ты его выдернешь, — вмешалась Бритта.

Улле подёргал за нитку и ответил:

— Может быть, завтра утром! — и побежал, бедняга, домой.

Лассе сказал:

— Мне его жалко. Но я знаю, как ему помочь. Когда он уснет, я влезу к нему и выдерну ему этот зуб!

— Ничего у тебя не выйдет! — сказали мы.

— Еще как выйдет! Зубной врач Ларс Эрикссон удаляет зубы под наркозом, — ответил он с важным видом.

• Предыдущая
• 17/29
• Следующая