Ангел - Линдсей Джоанна - Страница 45

• Предыдущая
• 45/65
• Следующая

Касси и Катарина выехали из Коулли в первых числах нового года. После того как отношения с соседями Чарльза счастливым образом наладились, Касси была уверена, что теперь сможет приехать к отцу в любое время. Но она совершенно не ожидала услышать при отъезде слова папы о том, что он, вероятно, сам заглянет к ним на Север с визитом на месяц-другой; и уж тем более не надеялась увидеть при этом едва заметную улыбку мамы.

Итак, в том амбаре между ними действительно что-то произошло. И нераскрытая тайна этого происшествия — вот, пожалуй, единственное, что могло сейчас отвлечь Касси от мыслей об Ангеле. От мамы ничего узнать не удалось, но, возможно, она просто шла не тем путем.

Касси вспомнила, как удивилась, когда впервые поняла, что молодые Кэтлины и Маккейли ничего не знают о причине вражды между их семьями. Но Касси настолько привыкла не вмешиваться в личную жизнь своих родителей, что прежде ей даже не приходило в голову, насколько странно их отношения выглядят со стороны, — она оставалась просто незаинтересованным наблюдателем. Теперь она решила, что пора положить этому конец.

Но переполненный дилижанс не располагал к доверительным беседам, поэтому Касси дождалась, когда они добрались до железной дороги, чтобы ехать дальше на восток с большим комфортом и в относительном уединении. В первый же день их путешествия на поезде она начала разговор в вагоне-ресторане, специально затянув десерт и дождавшись, когда ресторан начал пустеть.

Прошло уже больше недели после их отъезда из Коулли, и Касси не терпелось испробовать новую стратегию. С совершенно невинным видом она спросила у матери:

— Как получилось, что вы с папой разлюбили друг Друга?

Катарина едва не поперхнулась вишневым коблером[3] .

— Касси, что за вопрос?

Дочь пожала плечами:

— Думаю, мне следовало задать этот вопрос много лет назад.

— После той «вечеринки» в амбаре у твоего отца ты стала чересчур самоуверенной или просто нахальной.

— Ты так думаешь? Я всего лишь пытаюсь…

— Не пытайся провести меня, милая.

— Не уходи от вопроса, мама. Я спросила без всякой задней мысли и полагаю, я имею право задать этот вопрос.

— Он чересчур… личный.

Катарина по-прежнему хотела уйти от ответа. Касси прекрасно понимала это, но решила, что на сей раз настоит на своем.

— Но я все же не какая-нибудь любопытствующая соседка, а твоя дочь. А он мой отец. И о том, что произошло между вами, мама, ты должна была рассказать мне давно. Почему ты разлюбила его?

Катарина уставилась в окно на скучный зимний пейзаж, в котором не было совершенно ничего интересного. Касси по опыту знала, что из матери теперь не вытянуть ни слова. Такова была ее манера поведения. Если ей не удавалось припугнуть собеседников настолько, что те сами прекращали нежелательный разговор, Катарина просто переставала обращать на них внимание.

Поэтому Касси чрезвычайно удивилась, когда несколько минут спустя мать задумчиво проговорила:

— Я и не переставала любить его.

Касси была готова услышать что угодно, но не это. Она не верила своим ушам и теперь не знала, что ответить.

Катарина по-прежнему глядела в окно, но она прекрасно понимала, какую бурю чувств вызвали в душе дочери ее слова.

— Я знаю, что в это просто невозможно поверить, — снова заговорила Катарина.

— Ты права, мама. Никто из знающих тебя людей даже не сомневается, что вы с отцом ненавидите друг друга. Да и я не понимаю…

— Знаю, что не понимаешь. Откровенно говоря, я и сама этого не могу понять, — вздохнула Катарина. — Злоба и обида — очень сильные чувства. Как, впрочем, и страх. Эти чувства могут подвигнуть тебя на самые невероятные поступки. Так вот… Злоба, обида и страх владели моей душой много лет.

И снова Касси не поверила своим ушам.

— Страх, мама? И это говорит женщина, которая, стоя в Шайенне посреди улицы под градом пуль, летевших со всех сторон, собственноручно пристрелила двоих бандитов из той четверки, что ограбила банк? Кажется, один из налетчиков держал в руках мешок с деньгами, верно? Да ведь ты одна из самых бесстрашных женщин на свете!

Наконец Катарина отвела взгляд от окна и посмотрела на Касси. Губы ее сложились в полуулыбку.

— У меня самой в том банке лежало довольно много денег. Поэтому было нелепо просто стоять и смотреть, как их пытаются украсть. Но я никогда не говорила, что ничего не боюсь.

— Тогда чего же ты боялась?

— Касси…

Касси, зная этот ее тон, поспешно проговорила:

— Теперь ты не можешь замолчать, мама. Я сойду с ума, если не услышу конца этой истории.

Катарина, обескураженная, смотрела на дочь.

— Ты набралась упрямства от своего отца.

— Скорее от тебя.

Мать снова вздохнула, в который уже раз.

— Ну ладно, но сначала тебе следует узнать, что я очень хотела иметь детей. После того как мы с отцом поженились, я каждый месяц плакала, когда… когда понимала, что снова не беременна. И когда это наконец случилось, я почувствовала себя счастливейшей из женщин. Мне казалось, что все эти девять месяцев я так и прохожу с радостной улыбкой на лице.

Касси с большим трудом могла представить себе эту картину. Потому что, сколько она себя помнила, ее мама чрезвычайно редко улыбалась.

— Но при чем здесь страх?

— Это пришло позднее. Видишь ли, я совершенно не могла себе представить, что значит рожать. Моя мама умерла, когда я была еще ребенком, так что она никогда мне об этом не рассказывала. Твой отец и я… мы тогда только что переехали в Вайоминг, у меня не было там подруг, которые могли бы мне все объяснить и подготовить к родам. К тому же я еще ни разу не видела, как женщины рожают. И была настолько наивна, что, когда отошли воды, решила: все уже позади. Но тут-то все и началось. И прежде всего — боль. Ты не могла, естественно, видеть себя в тот момент, но доктор потом сказал мне, что ты была одним из самых крупных младенцев в его практике. Сами же роды длились около двух суток. За это время я раз десять прощалась с жизнью. По крайней мере мечтала об этом. В какой-то момент доктор потерял надежду, так слаба я была. Но ты все же появилась на свет.

Я даже не помню, как именно это происходило, поскольку находилась в полубессознательном состоянии. А тут еще и послеродовые осложнения. У меня были множественные разрывы. Никак не останавливалось кровотечение… Не смотри так на меня.

Касси сильно побледнела.

— Ты в этом совершенно не виновата. Уж если ты хочешь знать, правду, я не нашла бы в себе сил, чтобы поправиться, если бы не знала, что нужна тебе.

— Но мама…

— Никаких но, — отрезала Катарина. — Теперь ты понимаешь, почему я не хотела рассказывать тебе все это? Но твоей вины в том нет, и ты должна поверить мне, девочка: я никогда и не винила тебя. Хотя винила твоего отца. Я знаю, что была в данном случае не права. Подобные вещи случаются. И в этом никто не виноват. Но тогда я была не в состоянии рассуждать здраво.

Катарина внезапно рассмеялась. Но в ее смехе звучала горечь.

— Я до сих пор раздумываю: может, жизнь сложилась бы совершенно по-другому, если бы все то, что мне пришлось пережить, стало мне известно немного раньше? Удивительное дело. Стоит только какой-нибудь женщине — даже совсем незнакомой — увидеть тебя с ребенком, как она начинает говорить о пережитом во время родов. Если бы все то, что мне пришлось впоследствии выслушать, я знала раньше, то была бы гораздо лучше подготовлена к родам. Знала бы, что первые роды — самые трудные, но испытанная боль скоро забывается, что женщины с узкими бедрами, как у меня, порой рожают еще тяжелее. Я знала бы все это да еще то, что ребенок привносит в жизнь ни с чем не сравнимую радость, а это стоит таких страданий.

— Да, стоит, — продолжала Катарина, немного помолчав. — Я никогда не жалела, что родила тебя, Касси. Но после всего, что пережила, я уже не хотела больше рожать и добилась своего. Сказала твоему отцу, что пристрелю его на месте, если он хотя бы подумает посягнуть на мою постель.

• Предыдущая
• 45/65
• Следующая