Лето разноцветно-косолапое - Калмыков Павел Львович - Страница 2

• Предыдущая
• 2/27
• Следующая

— Медведем пахнешь. Морем. Травами нездешними. И мохом немного тоже.

— Это потому, что я мутант. В основе я медведь, но модифицированный генами мха.

— Мута-а-ант, — протянула медведица. — Ну ничего, главное, чтобы душа добрая.

— Да, ну ты как, Потаповна, не передумала? Выгружать будем?

— Выгружай, чего там, — кивнула медведица.

И один за другим из «Медведузы» начали вылезать, вываливаться, выпрыгивать медвежата. И стали оглядываться, почёсываться, позёвывать.

И такие они были разные, что бывалая медведица от удивления села на хвост.

— Мутанты! — выговорила она. — Да какие же вы все лапочки!

Один был медвежонок чёрный, другой — весь белый, третий — бело-чёрный, пятнами. Четвёртый лохматый-прелохматый, сам рыжий, а рыльце вытянутое, белое. И был ещё один, самый маленький, серый, лопоухий, его так и хотелось взять на ручки и приласкать.

— Нравятся? — спросил Зелёный Медведь.

— Лапочки, лапочки! — повторила Аксинья Потаповна. — Оставляй, всех возьму. Им здесь будет хорошо.

— Вот и я говорю, — поддержал Зелёный, — Камчатка — медвежий рай. Так пусть здесь и начнётся дружба медведей всех стран. А это первые посланцы, — так сказать, пионеры. Эх, и сам бы остался, но пора мне. До встречи, ребятки!

— Бай-бай! — крикнул чёрный медвежонок и принялся кувыркаться по полянке.

— Пока, — пробурчал белый и вытянулся на травке брюхом кверху.

— До фиданья, — сказал лохматый.

Чёрно-белый молча помахал ладошкой и отвернулся, скрывая слезу. А маленький серый ушастик словно и не слышал, что с ним прощаются, неторопливо и деловито карабкался вверх по спине Аксиньи Потаповны.

Зелёный Медведь запрыгнул в «Медведузу», и спустя мгновение чудесная машина унеслась к морю — только её и видели.

— Ну, с прибытием, деточки, — сказала медведица. — Знаете, где мы? Это Камчатка. Поглядите, как у нас красиво!

Утренний туман рассеялся, показалось солнце. Ярко зеленели деревья и травы, сияли цветы, жёлтые и сиреневые. На востоке блестело море, на западе синели сопки, над сопками высился белоснежный вулкан. Медвежата глядели во все глаза: здесь им предстояло прожить лето.

А серый лопоухий малыш добрался наконец до загривка Аксиньи Потаповны, повернулся вслед улетевшей «Медведузе», медленно покачал лапкой из стороны в сторону и сказал:

— До свидания.

— Давайте знакомиться. Я ваша вожатая, Аксинья Потаповна, представила себя медведица.

— Хай! — воскликнул непоседливый чёрный медвежонок и оскалил белые зубы.

— Тебя зовут Хай? — переспросила вожатая.

— Нет, меня зовут Тедди. Я мальчик-барибальчик, медведь Скалистых гор. А «хай» — это наш американский привет, — пояснил чёрный медвежонок.

— Значит, Тедди. А зубы зачем показываешь? Мы же не враги.

— Зубы — это наша американская улыбка. Означает «хай», — сказал Тедди и снова старательно обнажил клыки.

— Понятно, — кивнула медведица. — Но знаешь, Тедди, у нас лучше такой зубастый «хай» не показывать, а то всех зверей распугаешь.

— Ну и ладно, — пожал плечами юный барибал и снова принялся скакать и кувыркаться.

Тут белый медвежонок, до этого лежавший на травке, без слов поднялся и пошёл в сторону моря.

— Постой, куда ты? — окликнула его вожатая.

— Однако жарко, — ответил тот. — Хочу купаться.

— Купаться — вот речка рядом. Ты у нас кто?

— Как «кто»? — удивился белый. — Я Умка. Значит, самый умный. — И Умка уверенным шагом направился к речке.

— Смотри, глубоко не заходи, а то унесёт в море, — предупредила вслед медведица. — А дай-ка я вас для начала сосчитаю. Чёрный — раз, лохматый — два, чёрный — три, пятнистый — четыре, опять чёрный… Тедди, да посиди немного на месте, а то сколько же у меня чёрных! Снова: раз, два, три, да четвёртый купается, да ещё серенький где-то был. Ах, вот он, на мне висит, пятый. Кто ты такой, лапочка?

Лопоухий серый лапочка ничего не ответил, только моргнул глазами-ягодками.

— Совсем малыш, плохо понимает, — догадалась Аксинья Потапов-на. — Ничего, на Камчатке медвежата быстро подрастают. А вот ты, лохмастик-губастик, кто будешь?

Рыжий лохматый медвежонок почесал за ухом когтистой задней лапой, сделал губы трубочкой и протянул, будто жалуясь:

— У-у-у… Я буду Бхалу. Вдефь вябко.

«Здесь зябко», — догадалась медведица.

Чёрный Тедди обхватил губастика лапами и повалил на траву:

— Давай бороться — согреешься!

— Ты, Бхалу, верно, из южных краёв? — предположила Аксинья Потаповна.

Бхалу только пыхтел, пытаясь перебороть Тедди. Зато неожиданно раздался голос серого лопоухого малыша:

— Я не подрасту. Я Коала. Я уже бабушка. Я из Австралии.

Тедди и Бхалу даже раскатились в разные стороны:

— Ничего себе бабушка из Австралии!

— Простите, бабушка Коала, — сказала вожатая. — А я вас — «лапочка». Что же вы сразу-то не сказали?

Но Коала опять не ответила.

Оставался ещё один медвежонок, с которым Аксинья Потаповна не познакомилась. Чёрные «очки» вокруг глаз, чёрные ушки, чёрные лапы, а остальная шерсть вся белая. Он сидел ко всем спиной и жевал ивовый прутик.

— Как тебя зовут? — спросила Аксинья Потаповна.

— Пай Сюн, — ответило чёрно-белое существо, не оборачиваясь. — Я девочка Панда.

— А почему ты прячешь лицо, Пай Сюн?

— Стесняюсь, — сказала девочка Панда и совсем сгорбилась, глядя себе в живот. Но грызть прутик не перестала.

— Вот такие разные пионеры, — подвела итог Аксинья Потаповна. — Значит, чёрный Тедди — это раз, лохматый Бхалу — два, бабушка Коала у меня на шее — три, девочка Пай Сюн — четыре. А пятый?

— Купаться ушёл, — подсказал Тедди.

— Правильно. Только что-то не видно его и не слышно. Умка! Охохонюшки! Как бы не утонул.

И медведица тяжёлыми скачками побежала к речке.

Коала только покрепче вцепилась в шерсть на медведицыном загривке, а трое остальных медвежат поспешили следом.

Но навстречу им из реки поднялся фонтан брызг, с фырком разлетелся в стороны — и на берегу объявился мокрый и довольный Умка. А в зубах у него трепыхалась серебристая рыба!

Умка разжал зубы, рыбка ударила по земле хвостом и отскочила под ноги лохматому Бхалу.

— Ой, фто это?! — отпрянул Бхалу. Он никогда в жизни не видел рыбы.

— Вау, рыба! — завистливо сказал Тедди. — Где взял?

— В реке, — ответил Умка и ещё раз отряхнул от воды свою густую шубу. — Там ещё есть.

Аксинья Потаповна недоверчиво понюхала рыбку и сказала:

— Это голец. А настоящей рыбы в эту пору ещё не бывает.

Умка пожал плечами: не бывает так не бывает. Придавил гольца передней лапой и с аппетитом съел.

У чёрного Тедди прямо слюнки потекли:

— Я тоже хочу рыбу.

— Рыбы нет, — назидательно сказала вожатая, — медведи в июне питаются растениями. Сейчас пойдём на завтрак в заросли.

— У-у-у, в джунгли? — обрадовался Бхалу.

Что такое «джунгли», медведица не знала и сказала:

— Увидишь.

А белый Умка заявил:

— Я наелся. Я хочу спать. — И прямо тут же на месте повалился на бок и закрыл глаза.

— Да брось ты прикидываться, эскимос, — потряс его за плечо Тедди. — Вставай, на завтрак пойдём.

Но Умка самым честным образом крепко спал. И даже не слышал, как Аксинья Потаповна взяла его зубами за шкирку и понесла.

— А у ваф в джунглях ефть муравейники? — спросил Бхалу.

(Тут надо пояснить, что все медведи-губачи немного шепелявят: так уж у них устроены передние зубы.)

— Ефть, ефть, — пропыхтела вожатая, у которой в зубах висел спящий Умка.

— У-у-у, а вкуфные?

(Пожалуй, я больше не буду передразнивать, как губачи шепелявят. Они ведь не нарочно.)

— У-у-у, а вкусные?

— Вкуфные, — ответила медведица. Потом опустила Умку на траву, чтобы передохнуть, и повторила: — Вкусные.

Тут — как всегда, неожиданно — заговорила маленькая бабушка Коала, ехавшая на Аксинье Потаповне верхом:

• Предыдущая
• 2/27
• Следующая