Собрание стихотворений 1934-1953 - Томас Дилан - Страница 9

Ты не должен

Во имя установленных порядков

По праху топать, прыгать через прах:

Тот, кто упорством жертвует, – дурак.

Итак –

Скажи миледи-смерти «нет».

Не говори ей «да»:

У ней найдется

И без тебя поддакиватель. Да.

Тот, кто грозился разрубить ребенка,

Свою сестру безбратнюю отправить

Под зубья пил не сможет никогда.

Итак –

Скажи миледи-смерти «нет».

Да, мертвые кричат. Не в этом дело,

Все это тень.

И ворон, севший наземь, 

Рождает слух о гибели всего, 

Но восходящий из огня прибой 

Крик гребешка возносит над землей.

Скажи ей «нет».

Так падает звезда,

Так мячик пролетает мимо цели.

Так солнечная суть, подруга света,

Над пустотой на лепестках танцует, 

С мистическою женственностью слов

Мед собирают всадники цветов.

Итак,

Скажи ей «нет», 

И наплевать 

На мохноногость смерти и на призрак,

Что отзывается на всякий стук,

И на печать из апокалипсиса, и...

Мы таинство творим кистями рук,

И крайней плоти контуром капризным.

…Но отчего восточный ветер

Пронизывает до костей,

А южный – нежно охлаждает?

Никто об этом не узнает, 

Пока не стихнет буйный Вест,

Пока не высохнет колодец,

В котором жили те ветра,

В чьем веянье слышней 

Фруктовая мякоть и кожура

Сотен осенних дней!

Но отчего ласкает шелк,

А камень ранит? Отчего?

(Ребенку спрашивать легко!)

Но отчего и дождь ночной,

И материнское молоко

Равно утоляют жажду? На это

Нет в мире внятного ответа.

Когда приходит Дед Мороз?

И как комету поймать за хвост?

Им не узнать до тех ночей,

Когда запорошит

Злой прах

Детские глаза

В туманных снах,

И в сумерках столпятся призраки детей…

Известно всё. Звезды из тьмы

Зовут и объясняют, что мы

С ветрами в путь отправиться обречены...

Пусть их вопросы не слышны

В глуши небесной тишины,

Где им и нам, как маяки, 

Башни ночей даны.

И пропадет звезда за звездой,

Шепча: «Доволен будь судьбой!»

И «Ни на что ответа нет!»

(Звенит, как школьный колокольчик в коридоре).

И я не знаю, где ответ

На детский выкрикнутый вопрос.

Ну, может, разве, эхо во мгле

Ответит, или  Дед Мороз –

Узором странным на стекле?  

...А сколько бед тому назад

В нее, кто для меня цветение мира,

В мать вечную, как щедрая земля,

Струя хлестнула из того шипа, 

Что принял ненадолго вид серпа

(Так ветер адский хлещет гладь морскую!).

И ввысь пробившись, этот стебель странно 

Расцвел как роза, как шиповник нежный –

Под парусом скользнула Афродита,

Взорвавшись солнечным протуберанцем!

Там  посох Аарона расцветал

Моей бедой. 

Курок взведён, прострелен лист

Бутоном из свинца.

И этот, прежде свернутый в личинку

На  посохе, – не он ли засверкал

Той розой, брошенной, чтоб отменить чуму?

Он – как труба, рожок или шофар, 

Не тот ли головастик 

Лягушкой стал?

А та, лежащая одной главой 

«Книги Исхода», – та, цветок лилейный

И яростно мужской, печатью на  кольце...

Она тянула и тянула нити

Наследственности, веры и прощения,  

Трубящих звук священного сонета,  

Сквозь дни,

Сквозь мир и плодный, и бесплодный  

За розою ветров.

Но кто она? Людское море цвета крови 

Вдруг наползает, выгоняя от нее

Отца из лагеря царей – долой.

Да, неминуемы наследственные клетки

В щенках! Протяжный голос вод

Готовую им форму придает.

Вот какова она: могильный строгий камень –

Кулак размером в целую деревню, 

Любовью сжатый встанет перед тьмой.

А ночь близка. Азотные монады,

Кислотные подобия времен

Хватаются за мать, 

Я говорю ей: до того как бросит

Ее в огонь тот солнечный петух, 

Пускай она вдохнет сквозь плоть и семя так,

Чтоб притянуть к себе своих же мертвых

Цыганскими серьезными глазами.

Они ладонь ее прощально перекрестят 

И медленно сомкнут ее кулак.  

Когда же тот кто служит солнцу

(Сэр Завтра знает срок) 

Загадку времени сумеет разрешить?

Когда туман, глодая кость как пес, 

Вдруг вострубит тромбоном ,

Чтоб строки-кости мясом обрастить,

Сняв с полок их, одеть в одежды плоти

Так, чтоб яйцо и то стояло прямо?  

Сэр Завтра губкой проведет по ране,

А рана всё запомнит,

Чтоб акушерка будущих гигантов 

Над тазиком, куда прольются строки,

Им помогла родиться.

Ну а раны

Зашьют ручейной ниткою туманы!

Сэр Завтра говорит вам, господа,

Что человек его – пока что странный, 

Но завтрашний – растет. И есть еда.

Нужны все нервы, чтоб служил он солнцу

По ритуалу света.

Длинный камень этот

Я вопрошаю, медленно свивая

В кольцо, в петлю простое полотенце,

Чтоб землю уловить; и камень-мышка

Пищит – растет зубастый человек,

И мелкие зародыши стихов

Растут с ним вместе. Господи, долезть бы!

Сэр Завтра ставит тут печать –

Два водяных следа

Оставят  на полу покрытом семенем две лапы,

А он поднимет лампу,

Мой главный смысл петлей из полотенца

Взовьет до облаков: 

Вот так  и учатся  ходить младенцы.

А ноги их длинней деревьев.

Сам сэр Внутрей (И мистер он и мастер!)

Заплачет. А глаза определенно

Похожи на отверстия рождений:

Весь нежный ад, глухой как ухо часа, 

Весь мир

Взорвется голосом тромбона!

Из башни слышу я:

Скребутся пальцы в дверь.

В оконце вижу я:

Руки лежат на замках…

Так отпереть засов,

Или – одиноким до самой смерти,

Чтобы чужой взгляд?...

Руки, что вы несёте мне?

Яд или виноград?

Вот это –  остров мой,

Где море –  плоть моя,

Где берег – кость моя,

Где не слышна земля,

Где не понять холмов, 

И где ни птичий свист,

Ни  даже всплески рыб

Не тронут мой покой.

На острове моем

Ветра быстрей огня.

Я вижу из окна,

Как в бухте корабли

Бросают якоря.

Что ж, с ветром в волосах

К тем кораблям бежать,

         Или – до самой смерти?

И не встречать моряка?

Корабли, ну что вы несете?

Яд или виноград?

Скребутся пальцы в дверь,

И в бухте –  корабли,

И дождь бьет по песку…