Мастер и Афродита - Анисимов Андрей Юрьевич - Страница 19
- Предыдущая
- 19/38
- Следующая
Шукалову пригласили пообедать в столовую райкома. Пригласили одну. В черной райкомовской машине кроме двух замов сидел сам секретарь, и свободное место оставалось только для столичной гостьи.
Шукалова в «Волгу» не села.
– Я бы хотела, чтобы товарищ Терентьева составила нам компанию, – заявила она тоном приказа.
Второму заму пришлось выйти, освобождая место для Зинаиды Сергеевны.
Официальный вечер закончился концертом местной самодеятельности. После концерта директор Дворца культуры Савченко устроил ужин, который проходил в ресторане гостиницы, недавно отстроенной и составляющей гордость райцентра. По случаю приезда Шукаловой в номера дали горячую воду и протерли полы коридора на втором этаже. За столом столичная гостья позволила себе несколько рюмок коньяка, сменила начальственный тон на человеческий и рассказала несколько забавных историй о своем последнем вояже в Париж. В те годы поездка за рубеж являлась событием чрезвычайным, и Шукалову слушали затаив дыхание.
Зинаида Сергеевна отметила, что приезжая время от времени задерживала на ней свой заинтересованный взгляд. В бесцветных глазах старой чиновницы появилась странная томность. Когда ужин подошел к концу, Шукалова, попрощавшись со всеми, тихо приказала Терентьевой:
– Останься. Мне надо поговорить с тобой наедине.
Официант принес по просьбе москвички еще графинчик с коньяком. Шукалова разлила коньяк в две рюмки.
– За тебя, Зиночка. Ты мне понравилась сразу.
Не знаю почему, но очкарики меня волнуют.
Зинаида Сергеевна вдруг покраснела. А Шукалова придвинулась вплотную так, что Терентьева почувствовала ее несвежее дыхание и разглядела пористую кожу напудренного лица, и зашептала:
– Такой разумной девочке не место в этой дыре.
Ты рождена для столицы. Я тебя заберу. Будешь умницей, далеко пойдешь.
Теплая, влажная рука старухи сжала ее ладонь.
Инстинктивным желанием было выдернуть руку из этой влажной массы, но страх перед идеологической начальницей порыв остановил.
К коньяку Шукалова больше не прикасалась, но Терентьевой подливала. Зинаида Сергеевна так много никогда не пила. Примерная студентка-общественница, секретарь школьной, а затем институтской комсомолии, она вела показательный образ жизни старой ханжи. В свои двадцать восемь Терентьева оставалась девицей, а болезненное любопытство к сексу тщательно скрывала. И сейчас, сидя за столиком пустого ресторана, ощущая, как под скатертью рука Шукаловой шарила по ее бедру, проникая все глубже сквозь слои трикотажного белья, она осознала, что начинается первый в ее жизни роман. Роман страшный и непонятный.
Московская начальница олицетворяла мощь системы, которую Терентьева с детства приняла как религию.
Через неделю из Москвы пришел запрос. Терентьеву вызывали в аспирантуру. Поселилась Зинаида Сергеевна в квартире Шукаловой. Та жила одна. По утрам, после глотка кофе, Зинаида Сергеевна, бледная, с синими естественными тенями, направлялась на учебу, а старуха нежилась в постели. Понемногу Зинаида Сергеевна научилась делать вид, что омерзительное тело ее покровительницы ей тоже доставляет радость. Шукалова приободрилась, походка стала тверже. По телефону, когда она говорила со знакомыми, часто раздавался каркающий смех. Шукалова собралась на пенсию.
– Закончишь аспирантуру, займешь мой кабинет, – шептала она Зинаиде Сергеевне, размазывая по маленькой груди Терентьевой малиновую губную помаду.
Идиллию нарушил эпизод, чуть не сломавший будущую карьеру Терентьевой. Аспиранты решили отпраздновать конец обучения. В Москве стоял знойный июль. Компания отправилась прогулочным теплоходом на Клязьму.
Подмосковное водохранилище имело множество островков, пароходик пристал к одному из них. По кучам золы вперемешку с обуглившимися бревнами, битым стеклом и пустыми жестянками от консервов легко определялось излюбленное место отдыхающих москвичей. Терентьева с омерзением обошла загаженный островок, сняла за кустиками платье-сарафанчик и, подняв кулек с платьем и босоножками в руке, поплыла к соседнему островку. Плавала Зинаида Сергеевна хорошо, поскольку ее родной городишко стоял на Оке. Подплыв к острову, она осторожно вышла и огляделась. Островок оказался необитаем. Зинаида Сергеевна исследовала его по кругу и, убедившись, что одна, сняла купальник и улеглась загорать. Она задремала и проснулась оттого, что над ней нависла тень. Открыв глаза, аспирантка обнаружила огромного мужика, который стоял над ней, широко расставив ноги. В руках пришелец держал маску для подводного плаванья, поэтому спрашивать незнакомца, как он "сюда попал, смысла не имело. Терентьева хотела прикрыть себя купальником, но, укладываясь, она сняла свои очки-линзы и не видела, куда купальник положила. Подводник опустился на колени и погладил мокрые волосы Зинаиды Сергеевны. Терентьева замерла. Тогда он взял ее за плечи, приподнял и впился губами в ее губы. Потом она почувствовала тяжесть и боль. Зинаиде казалось, что сейчас кости ее хрустнут и она рассыплется. Но вдруг вместе с этой тяжестью и болью к ней пришло новое ощущение, и Зинаида поняла, что она ждала это ощущение много лет.
По дороге домой, когда аспиранты на палубе распевали комсомольские песни, она сидела внутри на скамейке и, глядя в круглое окошко на кипящую за бортом воду, улыбалась. Наконец к тридцати годам Терентьева стала женщиной. Все внутри Зинаиды Сергеевны ликовало: то ли подводник оправдал свою внешнюю мощь, то ли, после омерзительной близости с противной старухой, нормальный мужик показался ей чудом, – Терентьева и сама не могла этого объяснить. Но ни ужас перед незнакомцем, ни естественный страх от первой физической любви с мужчиной, ничто не помешало ей познать это новое чувство. Познать и забыть обо всем на свете. Таким мелким и ненужным стало остальное: карьера, работа в столичном министерстве, куда она должна была через неделю выйти служить. Терентьева глядела на воду и улыбалась. Пароходик давно причалил к пристани Речного вокзала. Аспиранты, не заметив ее отсутствия, гурьбой скатились по трапу и отправились к метро. А она все сидела и вспоминала.
Когда, погладив ей волосы на прощанье, незнакомец встал, надел маску и, как сказочный витязь, ушел под воду, она махнула ему рукой. Махнула непроизвольно.
Ни одного слова не было сказано между ними. Она лежала на песке, приподнявшись на локте, и глядела в сторону, где он исчез под водой. Без очков она видела плохо и, конечно, не заметила, как ее подводник, выйдя на берег соседнего острова, поднял на руки белобрысых пацанят, и, конечно, не могла услышать, как на вопрос жены: «Почему так долго, мы уж заволновались, не утоп ли?» – ответил: «А чего со мной будет?»
Морячок спустился со шваброй в салон и с удивлением обнаружил тихую улыбчивую девицу в очках-линзах. Терентьева извинилась и пошла к метро.
Через два месяца ее начало тошнить. Пришлось признаться Шукаловой. Бесцветные глаза старухи сузились, она схватила сумку, что оказалась рядом, и сильно ударила Зинаиду Сергеевну по лицу, потом завыла, как раненая волчица, и, наскочив, била уже руками. Зинаида Сергеевна сперва закрывалась, а затем, почувствовав в себе жуткую злобу и ярость, сама набросилась на свою покровительницу. Три дня они не разговаривали. На третий, когда Терентьева улеглась в кабинете на диван и притворилась спящей, Шукалова подошла, опустилась на колени и, приоткрыв ночную рубашку, стала вылизывать ей живот и грудь.
Через месяц старуха умерла. Зинаида Сергеевна давно была прописана в качестве племянницы, поэтому квартира в доме у Большого театра, как и вещи, что в ней были, остались Терентьевой. Шукалова завещала своей любимице все, что имела, в том числе и кабинет идеологической начальницы.
В нем теперь и сидела Зинаида Сергеевна, ожидая звонка из Воронежа. Тогда, через девять месяцев после жаркого московского июля, она родила сына Сергея. Теперь Сережа, вылеченный после страшной болезни, отдыхал в международном болгарском лагере.
Отдыхал вместе с другими дочками и сынками номенклатуры. Престижный отдых сына родительницу тешил. Мысли о сыне отвлекли от ожидания, поэтому, когда телефон зашелся резким междугородным звонком, Терентьева вздрогнула.
- Предыдущая
- 19/38
- Следующая
