Подарок - Линдсей Джоанна - Страница 12

• Предыдущая
• 12/39
• Следующая

Цыгане были бродягами и путешественниками, страсть к неизведанным землям кипела у них в крови, стремление увидеть, что там, за горизонтом, на краю земли, тянуло и не давало покоя. Самые старые побывали в России и в соседних с ней странах. И вообще они старались провести в новой земле как можно больше времени, пока язык здешних обитателей не становился им понятен, и вскоре уже довольно сносно разговаривали на нем, если, конечно, обстоятельства не вынуждали их спешно покинуть внезапно ставшую враждебной местность. Знание языков было предметом их гордости: недаром Иван хвалился, что понимает и объясняется на шестнадцати наречиях.

Это был не первый их приезд в Англию и, вероятно, не последний, особенно потому, что теперь англичане обращались с ними далеко не так бесчеловечно, как в прошлом. Они считали англичан весьма странными созданиями, поскольку многие молодые люди хорошего происхождения и воспитания были так очарованы их верованиями и свободолюбием, что мечтали убежать с табором, одеваться, как цыгане, и во всем им подражать.

Иван, конечно, мог терпеть одного-двух гаджо неделю-другую, и то лишь потому, что их присутствие несколько успокаивало недоверие и неприязнь английских фермеров, рассуждавших, что если их собственные господа находят возможным доверять цыганам, значит, они не такие уж воры и разбойники, как это принято считать.

Такой вот гаджо кочевал с ними и сейчас. Звали его сэр Уильям Томпсон. Правда, от всех остальных отпрысков английской аристократии, водивших дружбу с отщепенцами, он отличался тем, что был стар, старше Марии, а уж древнее ее никого в таборе не было. Она даже снизошла до разговоров с ним, не потому, что захотела предсказать судьбу, нет, она давно уже не делала этого для гаджо, просто увидела в его глазах боль и попыталась ее исцелить.

И это ей удалось. Она избавила сэра Уильяма от сознания вины и угрызений совести, терзавших несчастного свыше сорока лет, так что теперь он мог с миром отойти к Создателю, успокоившись и очистив душу. Исполненный глубочайшей благодарности, Уильям поклялся посвятить последние годы жизни Марии. Говоря по правде, он давно понял, что женщина умирает, и захотел сделать ее оставшиеся дни как можно более приятными и радостными в благодарность за то, что она сделала для него. Кроме него, никто не знал, что дни Марии сочтены. Ни один человек. Ни члены табора, ни собственная внучка. Однако Уильям верно предположил, что кончина старухи ни для кого не явится сюрпризом.

Правда, сначала Иван бурно протестовал против пребывания в таборе чужака, утверждая, что старость Уильяма является помехой в их путешествиях и к тому же в таком возрасте он просто не способен вносить свою долю в общий котел. Но тут вожак ошибся. Уильям потребовал дать ему возможность показать себя и всегда возвращался в табор с набитыми серебром карманами. Правда, он не потрудился пояснить, что деньги были его собственными. Уильям обладал немалым состоянием и попросту платил за привилегию оставаться рядом с Марией. Кроме того, он оказал сотаборникам немалую услугу, помогая выучиться английскому, а это уже было неплохо, поскольку цыгане собирались остаться в стране еще на год. Поэтому к нему постепенно привыкли и приняли в свой табор.

Анастасия Стефанова сидела на ступеньках кибитки, которую делила с Марией. Рядом устроилась бабка. Женщины молча наблюдали, как затихает табор. Огни были потушены, и лишь несколько человек еще сидели вокруг кострища, о чем-то тихо переговариваясь.

Дети, завернутые в одеяла, уже мирно дремали. Сэр Уильям громко храпел под кибиткой: он привык укладываться чуть не с курами.

Анастасия очень полюбила добродушного англичанина и за то короткое время, что узнала его, стала считать едва ли не родственником. Правда, она находила его придворные манеры довольно дурацкими, а надменное высокомерие было таким типичным для английского аристократа, что даже Мария частенько над ним посмеивалась. Но в его преданности бабке не было ничего глупого, а в том, что он безгранично ей предан, не оставалось ни малейшего сомнения.

Девушка часто подшучивала над Марией, твердя, будто очень жалеет, что они оба слишком стары для романтической любви под звездами. Но старуха лишь весело подмигивала и, хмыкнув, объявляла:

— Любить никогда не поздно, девочка. Вот кувыркаться с мужчиной на травке — дело другое. Древние кости становятся слишком хрупкими для столь резвых забав.

Любовь, страсть, постельные игры — все эти темы были не из тех, о чем цыгане говорят шепотом Соплеменники Анастасии не отличались стыдливостью и обсуждали подобные предметы открыто, громко, при всех, ничуть не стесняясь и не смущаясь. Ведь они дети природы, а что может быть естественнее таких вещей?

И сейчас Анастасии недвусмысленно напомнили о том, чем могут заниматься мужчина с женщиной, оставшись наедине: ее будущий муж, жених, который не мог дождаться свадьбы, грубо толкал к своей кибитке очередную и далеко не последнюю любовницу. О нет, он и не подозревал, что на свете существуют нежность и доброта. От бесцеремонного удара в спину бедняжка пошатнулась и едва не упала, но Николай успел заграбастать прядь ее волос, рывком поднял женщину на ноги и поволок за собой. Девушка вздрогнула. Николай был грубым, злобным животным. Она не раз испытала силу его пощечин, когда, по его мнению, недостаточно почтительно отвечала жениху. Господи, и с ним придется прожить жизнь! Да он просто прикончит ее в один прекрасный день! Как могла бабушка обещать ее этому чудовищу!

Мария заметила, куда смотрит сжавшаяся от омерзения девушка.

— Тебе не нравится, что он спит с другими? Ревнуешь?

— Хотела бы, чтобы это было так, бабушка, тогда я не с таким ужасом смотрела бы в будущее. По мне, пусть развлекается с любой, на кого кинется, хотя понять не могу, как они выносят эту подлую тварь.

— Для них большая честь стать избранницами единственного сына баро, — пожала плечами Мария. Но внучка громко фыркнула:

— Не вижу никакой радости в этом, кроме боли и унижения. Я слышала, что и любовник он препаскудный. Только берет и ничего не дает взамен. Заботится лишь о собственном удовольствии.

— Среди мужчин немало ему подобных. Его отец был точно таким. Пакостники!

— Ты узнала это по собственному опыту, бабушка? — лукаво усмехнулась Анастасия.

— Тьфу на тебя! Тут Ивану не повезло! Близок локоть, да не укусишь! Не дождался он, чтобы я… Нет, мы с баро прекрасно поняли друг друга. Он унял свою ненасытную похоть и пальцем меня не тронул, а я за это не наслала на него порчу, не сглазила и не наложила проклятие на весь род его.

Анастасия заливисто рассмеялась:

— Пожалуй, этим можно отпугнуть любого бабника!

Мария улыбнулась, но, тут же став серьезной, сжала шишковатыми искривленными пальцами ладошку внучки. Девушка вновь ощутила смутную тревогу. Мария брала ее за руку, только если собиралась сообщить дурные вести. Как Анастасия ни старалась, все-таки не смогла даже вообразить, о чем пойдет речь, но заранее затаила дыхание, борясь с подступавшей тоской, ибо в таких случаях ждать ничего хорошего не приходилось, и девушка трепетала, боясь услышать то, что сразит ее наповал. Неужели бабка не пощадит ее?!

Несколько месяцев назад Анастасии исполнилось восемнадцать. Почти старая дева по меркам цыган. Таборные девушки становились женами и матерями в двенадцать. До сих пор не иметь мужа — какой позор! Такое просто неслыханно среди вечно кочующего народа, и на перестарков, подобных ей, посматривали с презрением. Некоторые женщины безжалостно изводили Анастасию насмешками, особенно еще и потому, что девушка до сих пор не ведала мужского прикосновения. Только последняя дурочка или наглая гордячка могла так бездарно тратить лучшие годы! Цепляться за никому не нужную добродетель! Не лучше ли подзаработать денежек, которые щедро платят гаджо за каждую интимную встречу в укромном уголке! Да и приятно поваляться на сене с молодым парнем, разве от цыганки убудет? И это вовсе не считается ни изменой, ни обманом, всего лишь очередным способом облапошить доверчивых англичан. Делом чести считалось выманить у олуха лишнюю монетку. В конце концов это совершенно ничего не значит: ни муж, ни жених слова против не скажут, наоборот, подобное распутство казалось всем вполне закономерным. От таборных цыганок ничего иного не ожидалось. Чем больше приносит женщина в табор, тем выше почет. Другое дело, если муж поймает жену на том, что она строит глазки соплеменнику! Тогда грозная кара неминуема, и провинившуюся ждет суровое наказание: развод, побои, иногда смерть или, что хуже любой смерти, — вечное изгнание.

• Предыдущая
• 12/39
• Следующая