Спаситель мира - Анисимов Андрей Юрьевич - Страница 15

– Где тебя так научили драться?

– В детстве. Я рос в Китае, в городе Лан-Джоу-Фу. Приемный отец обучил меня защите.

– Защите, говоришь?! – снова рассмеялся Бокий, но, быстро справившись со смехом, продолжил:

– Ты раскидал взвод вооруженных чекистов. Они вовсе не ягнята. Почему ты напал на наших?

– Они насиловали ребенка, – ответил Сабсан.

– Не ребенка, а буржуйку, – бросил Глеб Иванович, и в его голосе появился металл.

– Ребенок есть ребенок. А у кого родиться, мы не выбираем, – тоже посуровев, возразил Сабсан. Он вспомнил то, что увидел в соседском доме, и кулаки его сжались сами собой.

– Буржуйка слишком сладко жила. А в этом мире за все полагается платить, – продолжил свою мысль Бокий.

– Вот они и поплатились, – заметил Сабсан.

– Ты слишком самоуверен. Не боишься меня? Или не знаешь, кто я? – Глеб Иванович встал и ждал ответа стоя.

– Ты начальник петроградского ВЧК. Я табличку на дверях видел.

– Значит, ты китаец? – переменив тему, спросил начальник.

– Нет, я гур. Если быть точным, гуром был мой отец. Мать у меня калмычка, – пояснил Сабсан.

– Тоже буржуй? – поинтересовался Бокий.

– Я путник. А в пути большая ноша обременяет.

– Я вижу, на Востоке ты обучился не только защите. Ты говоришь по-китайски? – В голосе Глеба Ивановича появился живой интерес.

– Я говорю на многих восточных наречиях, в том числе и на китайских, – сказал Сабсан, глядя в темные карие глаза чекиста.

– А по-тибетски?

– И по-тибетски тоже.

– Я могу предложить работу, – сообщил Бокий.

– Или расстрелять?

– Просто так мы никого не расстреливаем, – заверил чекист.

– А Филиппова? Зачем застрелили человека?

– Филиппов укрыл огромные ценности. Укрыл от голодных рабочих. На суды и следствия сейчас нет времени. Расправимся с врагами, тогда и вспомним о судах и, может быть, даже адвокатов заведем. А пока, если враг – то к стенке.

– Укрыл ценности? Это те, что твои молодцы в скатерть запихивали? – не выдержал Сабсан.

– Это пустяки. Пойдем, я тебе покажу, что утаил этот буржуй от голодного народа. – Бокий встал и пошел к двери.

Сабсан поднялся и двинулся за ним следом.

Часовой у порога вытянулся и козырнул. Бокий не обратил на него внимания.

Пройдя длинный коридор, они спустились по узкой темной лестнице. В подвале, возле железной двери двое часовых вытянулись перед Глебом Ивановичем и отдали честь.

– Открывайте, – бросил Бокий.

Часовые, пошуровав в замках, открыли тяжелые металлические створки. Бокий пропустил Сабсана и вошел за ним. В тусклом свете электрической лампочки гур увидел ряды длинных, обитых жестью столов. На каждом из них лежали груды золота в монетах и изделиях. На одном Сабсан заметил в куче бус, браслетов и других дорогих женских безделушек перстни с отрубленными пальцами, а рядом горку золотых коронок. Многие из них с выломанными зубами. Его затошнило.

Глеб Бокий направился к дальнему столу и, кивнув на ряды золотых слитков, сказал:

– Полюбуйся. Это бляшки твоего Филиппова.

– Здесь пахнет кровью. Можно мне уйти? – попросил Сабсан.

– Странно, ты боишься крови? – удивился Бокий.

Сабсан ничего не ответил, а медленно подошел к Глебу Ивановичу и, не спуская глаз с чекиста, спросил:

– Ты их видел?

– Кого? – не понял Бокий.

– Их. – Сабсан обвел рукой столы с драгоценностями.

– Я давно сам не выезжаю на операции…

– Тогда смотри. – Сабсан извлек из кармана маленькую веточку и плоской золотой зажигалкой поджег ее. Хранилище стало заполняться клубами красноватого дыма. Над столами с драгоценностями появились жертвы, ограбленные чекистами.

Мужчины в смокингах и лохмотьях, красивые молодые женщины и старухи, дети в белых платьицах и матросских костюмчиках. Они корчились от боли и надрывно кричали. На груды золота полетели отсеченные руки и головы. Жертвы падали на добычу чекистов, заливая ее кровью, а над ними возникали страшные ухмыляющиеся рожи палачей. Глеб Бокий стал белый, как стена. На его и так бледном лице туберкулезника не осталось кровинки, только карие глаза горели фанатическим огнем.

– Хватит, – потребовал чекист.

Сабсан очертил ладонью перед собой круг, и видение исчезло. Глеб Иванович прислонился к стене и замер. Прошло несколько минут. Наконец он очнулся, взглянул на Сабсана и еле слышно прошептал:

– Уходи.

Сабсан открыл дверь. Часовые спали, прислонившись к косяку. Гур поднялся из подвала и, миновав дремавшую охрану, вышел на улицу.

За окнами квартиры писателя медленно бледнело небо. У Славы от неудобной позы затекли руки и ноги. Он с трудом поднялся, погасил свет и вышел из ванной комнаты. Синицын читал до пяти утра. Ночью никаких происшествий не случилось, хотя он внимательно прислушивался ко всем шорохам. Замки, двери и окна оставались в полном порядке.

Слава тихо вышел в прихожую и взглянул в смотровой глазок. Взглянул и отшатнулся. С другой стороны в этот глазок тоже смотрели. Синицын вынул из кобуры пистолет и замер возле двери. Он стоял, пытаясь не дышать, чтобы не спугнуть человека за дверью и мучительно думал, как ему поступить. Если преступник снова взломает дверь и войдет, у него есть все основания его задержать и даже применить, в случае необходимости, оружие. Если же он сам выскочит и накинется на подозрительного типа, доказать вину того будет не просто. Что предъявит старший лейтенант прокурору? Подозрительный тип глазел в смотровой глазок квартиры писателя? Это не повод, чтобы настроиться на человека с пистолетом. Пока Слава раздумывал, в квартире верхнего этажа открылась дверь и раздался истерический лай маленькой шавки. Синицын снова взглянул в глазок.

На лестничной площадке было пусто. Только лай собачонки да шум мотора лифта нарушал сумеречную тишину подъезда. Лифт остановился на верхнем этаже, и собачка с хозяином или хозяйкой вошли в кабину. Слава слышал, как кабина прошуршала мимо. Собачка продолжала тявкать. Синицын хотел уже отойти от двери, как на лестничной площадке мелькнула тень. Он не мигая смотрел в глазок, а потому отчетливо увидел седого мужчину в темном пиджаке. Тот, осторожно ступая, спускался по лестнице. Руки мужчина держал в кармане.

«Вооружен», – подумал следователь. Минуя дверь квартиры писателя, мужчина на мгновение застыл и взглянул прямо в лицо Синицына. Слава поежился. Такого неестественного остановившегося взгляда темных, глубоко посаженных глаз испугаться было немудрено. И хоть он и понимал, что его за дверью не видно, незнакомец явно смотрел ему в глаза. Затем он отвернулся, поспешил вниз и через секунду исчез из зоны видимости дверного глазка.

Молодой следователь пожалел, что не поручил стажеру установить наружное наблюдение за домом, засунул пистолет в кобуру и вернулся в ванную комнату.

Собрав листки романа в аккуратную пачку, спрятал текст в кейс, прилег на тахту и вмиг отключился.

– Три дня губы за сон на посту, – услышал он голос Лебедева и проснулся.

– Даже не заметил, как вырубился, – откликнулся Слава и рассказал о странном седовласом типе со страшным остановившимся взглядом.

– Ты его хорошо разглядел?

– Вполне. Таких глаз не забудешь. Встречу на улице – узнаю, – заверил Синицын. – Обидно, что не задержал…

– И правильно сделал, что не выскочил за ним. Спугнул бы, и больше ничего.

Я же говорил, что они будут крутиться возле квартиры. Этот парень мог прихватить с собой корешей для страховки. Зря рисковать башкой толку мало, – похвалил его капитан. – Умывайся и дуй в отдел. Я тут до твоего прихода посижу, тихоньку пошукаю. Вдруг дискетка выплывет, а придешь, помозгуем, что делать дальше. Меня Электрик отослал в твое распоряжение. Видно, с этим Каребиным на него жмут. – Саша умолчал о том, что начальник предложил ему следствие по делу писателя у Синицына забрать, но он уговорил Грушина этого не делать, а послать его в помощь старшему лейтенанту.