Братья крови - Русанов Владислав Адольфович - Страница 18

У самой стены мы спешились, передали поводья слугам и пошли за паном Мжиславом в заросшую терновником лощину у подножия вала. Помнится, я все размышлял – как это мы сможем проникнуть через городскую стену? Ведь с наступлением ночи городская стража никого не пропустит через ворота, а левитировать вчетвером, конечно, можно, но обязательно кто-то заметит, пойдут слухи, пересуды, а там и охотников недолго дожидаться.

Все оказалось гораздо проще. Ястжембицкий сунул руку в переплетение колючих ветвей, что-то потянул. Должно быть, рычаг, приводящий в действие хитроумный механизм. Часть склона будто бы провалилась, открывая проход, достаточный, чтобы идти не нагибаясь.

Шагали мы долго. Преимущества вампира еще и в «ночном зрении». Мы отлично видим в кромешной тьме. Правда, для этого не должно быть ни малейшего света. Один-единственный лучик делает наши глаза ничуть не лучше самых обычных людских – поэтому помехой может служить пламя свечи или едва-едва проглядывающая из-за облаков луна.

По дороге пан Мжислав давал пояснения:

– Прошли крепостную стену. Приближаемся к Ратуше. А теперь мы под Сукенницами. Рыночная площадь.

Мастер остановился, протянул руку и нажал на выступающий из стены гладко отесанный камень – наш ход давно перестал быть просто норой. Открылась дверь. Я вынужденно прищурился. Здесь горели факелы, бросая багровые блики на стены обширной залы с теряющимся в темноте потолком и на лица собравшихся людей. То есть не людей, а кровных братьев.

Они стояли по двое или по трое вдоль стен, украшенных богатыми драпировками, картинами в позолоченных рамах, искусно выкованными доспехами и оружием. Меня сразу заинтересовал миланский доспех с насечкой и шлемом гранд-бацинет, рядом с которым стояли три алебарды, а Чеслав тут же зашептал мне на ухо, что по его мнению во-он та картина, ну где изображен мужчина в алом плаще с грустным выражением длинного лица, ну очень похожа на кисть ван Эйка[24]. Я только отмахнулся – в те годы оружие увлекало меня гораздо сильнее, чем искусство.

А еще в глаза сразу бросились пятеро вампиров, стоявших посередине зала. Двое из них, несмотря на обычную для кровных братьев моложавость, выглядели суровыми воинами – настоящие рыцари, прошедшие сотни битв. Хотя с обращением человека уходят седина и морщины, свидетельствующие о старости и перенесенных невзгодах, нахмуренные брови и тяжелые взгляды выдавали долгие прожитые годы. Двое других казались по сравнению с ними едва ли не юнцами, хотя я сразу понял – только что оперившимся птенцами, таким как мне и Чеславу например, вряд ли позволили бы поддерживать беседу со старшими. А пятая… Пятой была самая прекрасная женщина, какую когда-то видели мои глаза. Вернее, вампирка. Или еще правильнее, вампиресса, ибо у меня ни малейших сомнений не возникло по поводу ее благородного происхождения и высокого положения среди нашего сообщества.

Локоны цвета спелой пшеницы волнами рассыпались по плечам. От падения на лоб их удерживала золотая диадема с крупным аквамарином, который замечательно оттенял глаза, напоминающие летнее небо, сколь кощунственным не звучало бы подобное сравнение для уха любого вампира. Бледная кожа и пухлые губы, будто сложенные для поцелуя. Я понял, что погиб…

Пан Мжислав, не обращая внимания на мое замешательство, направился к предводителям. Они заметили его, прервали беседу, нацепив на лица вежливые улыбки.

– Рад видеть тебя, старый друг! – пророкотал низким голосом один из старших. Тот, что был ниже ростом и пошире в плечах. Он отличался от прочих длинными усами и почти белыми волосами. Не седыми, а очень-очень светлыми.

– И я несказанно рад встрече, пан Лешко, – Ястжембицкий приложил ладонь к груди, кланяясь не слишком низко, но достаточно, чтобы я заподозрил в белоголовом краковского князя, о котором довольно много слышал за время учебы.

Лешко Белый, внук Болеслава Кривоустого, потомственный Пяст, Князь мазовецкий и куявский, сандомирский и краковский. Столь прославленные воины попадались нечасто в истории моей родины. Рыцарь без страха и упрека, он, если дружил, то от всей души, если враждовал, то до гроба. Историками считалось, что он погиб под городом Гонсавой, куда явился на переговоры с вероломным князем Владиславом Одоничем и его союзником, Святополком Поморским. Пронзен мечом и истек кровью. Но они и не догадывались, что свиту, везущую умирающего князя домой, повстречал старый вампир, Одальберт, помнивший еще орды гуннов, прокатившиеся, будто лавина, по Европе, становление империи Карла Великого, видел самых первых викингов, чьи драконоголовые корабли ринулись подобно коршунам на берега Франции, Британии, Фландрии. Лешко очень не хотел умирать, не отомстив врагам, и Одальберт предложил ему простой и весьма действенный способ. Как говорили, лет на семьсот позже, сделал предложение, от которого нельзя отказаться. Вот так и вышло, что в Краковском Кафедральном соборе похоронили неудачливого слугу, а Князь Лешко стал одним из нас. Он очень быстро набирал силу, став главой всех вампиров Малой Польши и князем Кракова.

– Знаком ли ты с паном Збигневом, пан Мжислав? – Белый указал на своего темноволосого собеседника.

– Мы очень долго живем, – усмехнулся тот, но его улыбка показалась мне злобной, будто волчий оскал. И вообще, лицо этого вампира внушало какие угодно чувства, кроме симпатии. Тяжелый подбородок, крупный нос, мохнатые брови, сросшиеся на переносице. – Такие старые кровососы, как мы с тобой, наверняка встречались. Не так ли, пан Мжислав?

– Да, – кивнул Ястжембицкий. – Встречались. Кажется, вскоре после смерти Генриха Благочестивого?

– Точно! – Збигнев звучно хлопнул кулаком о ладонь. – Пан Ладвиг тоже там был, если мне не изменяет память?

– Истинно так, ваша милость, – отвесил изысканный поклон фон Раабе. – Я рад, что вы помните.

– Еще бы не помнить! Мы все, по мере сил, боролись за Легницу. А твой поединок с татарским кровососом, пан Ладвиг…

– О, только не это, ваша милость! – притворно сдаваясь, поднял руки силезец. – Он не стоит воспоминаний. Мелочь…

Наконец-то я узнал по описаниям властного густобрового вампира. Передо мной стоял сам Збигнев Владиславич, Князь Вроцлава, а здешний хозяин, Лешко Белый, по человеческим меркам, приходился ему внучатым племянником. В свое время Збигнев, еще не будучи обращенным, немало подпортил крови отцу, Владиславу Первому, и брату, Болеславу Кривоустому, пока в одна тысяча сто одиннадцатом году от Рождества Христова, в возрасте сорока двух лет, не был ослеплен по приказу последнего. И снова в легендах всплывало имя Одальберта, которого по праву можно именовать «делателем польских князей-вампиров».

Очевидно, старик передавал своим птенцам немалую часть силы, позволявшую им пойти очень далеко. Кстати, те же легенды умалчивают, куда подевался сам Одальберт. Последние упоминания о нем относились ко временам Владислава Локотка[25]. Именно тогда его птенцы «разлетелись» по уделам – Краков, Плоцк, Вроцлав, Данциг. Кто знает, может быть, кто-то из учеников подстроил Одальберту «несчастный случай»? Например, подкупили людей, которые вытащили спящего Мастера на солнце или забили осиновый кол в сердце.

– Позвольте вам представить моих гостей, – заговорил тем временем Лешко. – Они прибыли издалека. Принц города Йорка и Нортумбрии, сэр Патрик! – Стройный юноша, выглядевший лет на восемнадцать, русоволосый и кареглазый, приложил ладонь к сердцу, но голову склонил вряд ли больше, чем на полпальца. – Принцесса Карлайла и Кумбрии, леди Агнесса. – Кивок золотоволосой вампирессы был еще менее заметен.

Но я не мог оторвать от нее взгляд. За одну улыбку Агнессы я мог бы выбежать в полдень на солнце или взяться двумя руками за серебряное распятие.

– Счастлив видеть столь знатных особ из британских земель, – поклонился пан Мжислав.

Збигнев повернулся к гостям, сказал, переходя на латынь-вульгату, которую вампиры всего мира с успехом использовали для общения: