Листы каменной книги - Линевский Александр Михайлович - Страница 40

• Предыдущая
• 40/53
• Следующая

Льок, как все, радовался весне. Но вместе с радостью пришла и тоска. Так же пахла пригретая солнцем земля на его родине, у Белого моря, так же прилетали птицы и повсюду шла веселая, деловитая суетня, но у моря это весеннее изобилие люди ценили больше, чем здесь, — там оно приходило как избавление от долгих мучений голода.

«Может, кто из бывших сородичей не дожил до этой весны, — думал Льок, — а ведь они могли бы не голодать, если бы копья и стрелы у них были лучше, а капканы бы ловили зверя и птицу. Теперь я умею делать ловушки и мог бы их научить».

Тоска по родному стойбищу была так сильна, что Льоку не хотелось слышать веселого смеха и криков подростков в селении, и он, прихватив с собой Рыжего, уходил подальше на озеро.

Однажды он набрел на место, совсем похожее на святилище у порога Шойрукши. Это был узкий залив Онежского озера, над которым поднималась гранитная скала, такая же гладкая и красная, как Священная скала у родного стойбища. Будто нарочно, чтобы юноше еще яснее вспомнилась родина, шурша крыльями, взлетел огромный лебедь.

Льок долго смотрел ему вслед, вспоминая лебедя, которого он убил в ночь, когда стал колдуном. Ему захотелось выбить что-нибудь на скале, как он это делал дома. Острый отбойник для выделки орудий он всегда носил с собой, в мешочке, привешенном к поясу, а увесистый камень, чтоб ударить по отбойнику, нетрудно было найти поблизости. Столько событий произошло за последнее время в жизни братьев! Надо, чтобы о них осталась какая-то память. Дробно застучал по граниту отбойник. Точка за точкой стали намечаться очертания лося, его вытянутые в беге ноги и огромные рога. Потом на скале появился рисунок человека с копьем — это был, конечно, Бэй. Немного пониже Льок выбил зверя, похожего на лису, только хвост у него был не такой длинный и пушистый, а загибался крючком. За любимым занятием Льок не замечал, как идет время. Голодный Рыжий недовольно повизгивал, зовя хозяина назад в стойбище. Солнце уже зашло, но Льоку не хотелось уходить. Он присел под скалой передохнуть и едва успел хорошенько обдумать, что бы еще выбить на камне, как солнце опять показалось над озером. Хотя руки ныли от усталости, юноша снова принялся за работу. Теперь он выбил охотника, вонзающего копье в разинутую волчью пасть. Волк, защищаясь, протягивал вперед лапу. Осталось только наметить горбатый хребет зверя, осевшего на задние ноги, но тут кто-то окликнул Льока. Это был сынишка Боязливой, жены Льока. Прождав в тревоге целую ночь, она утром послала сына на поиски.

— Мать велела мне… — начал мальчик и вдруг, взглянув на скалу, пронзительно закричал.

Напрасно пытался Льок его успокоить — мальчик, громко плача, улепетывал так, будто и лось, и волк, и зверь с хвостом-закорючкой, и охотник с копьем слезли со скалы и гнались за ним. Рыжий, обрадовавшись развлечению, заливисто лаял ему вслед.

Только сейчас вспомнив, что он забыл осмотреть самоловы, Льок отправился в лес.

К полудню, нагруженный тремя глухарями, Льок медленно возвращался в селение. От голода слегка кружилась голова, юноша не ел целые сутки. Навстречу ему выбежал испуганный, озабоченный Бэй.

— Что ты наделал? Зачем принялся за старое? Старики уже побывали у скалы и теперь кричат, что враги по твоим рисункам узнают, где селение, придут и убьют всех… Неужели нам опять скитаться! Льок растерянно остановился. Он не хотел причинить зла своим новым сородичам. Чем же исправить неосторожный поступок?

— Не будь пугливым, как заяц! — немного подумав, сказал он, повторяя слова, когда-то сказанные ему Бэем. — Все будет хорошо, наши останутся довольны.

Бэй недоверчиво покачал головой, но Льок смело пошел к встревоженно гудящему стойбищу.

Заметив его, ребятишки подняли крик, а толпа угрожающе смолкла. Льок смело вошел в круг охотников. Первым с гневной укоризной заговорил Кру. Он напомнил о том, как привел братьев в стойбище и как доверчиво их приняли сородичи. Чем же отблагодарил Мон-Кибу за все это добро? Не тем ли, что показал врагу знаками на скале путь к селению?

— Может, их подослали враги! — крикнул кто-то, и толпа негодующе зашумела.

Но Льок поднял руку и спокойно сказал:

— Выслушайте меня, сородичи. Вспомните, как вы радовались, когда мы убили волка… Разве наши враги не такие же волки? С ними и поступать надо, как со зверем. От скалы, где я выбил рисунки, мы проложим узкие тропы, наставим на них самоловы, и если враги подкрадутся к стойбищу, они попадут в ловушки. Только теперь мы сможем спокойно спать. Самоловы будут стеречь наше селение!

Льок умолк, молчали и удивленные сородичи.

— Ух-ух! — шумно вздохнул наконец один из стариков. — Ты, наверное, самый хитрый из всех людей!

В этот вечер охотники, женщины и даже дети на все лады повторяли слова Льока:

— Враги, что волки, и ловить их надо, как волков!

В землянках не утихали ожесточенные споры — в каких местах протоптать тропы, где и как поставить ловушки.

Утром веселой толпой все отправились к берегу озера. От скалы, на которой бежал лось и издыхал волк с протянутой лапой, далеко в обход стойбища проложили тропинку с крутыми поворотами. На конце тропы устроили непроходимые завалы из камней и деревьев, а в оставленных узких проходах насторожили сильные, как на крупного зверя, капканы. Льок взял полусгнивший ствол березы и, выставив его перед собой, на корточках подобрался к самолову. Как только ствол березы прикоснулся к ловушке, она захлопнулась, и полусгнившая древесина рассыпалась в тисках. Дружный хохот раздался кругом.

— Великой мудростью наградили духи нашего «молодого мастера», — гордясь названным сыном, сказал Главному охотнику старик Кру. — Вот мы с тобой старые охотники, а кто из нас мог бы придумать такую хитрость?..

— Хорошая у него голова, — важно согласился Главный охотник. — Может, когда я умру, он заменит меня. Сейчас-то он молод, да и я еще поживу… Льок снова сунул обрубок дерева в капкан, а люди опять зашумели, радуясь этому зрелищу. Им очень хотелось поверить, что ловушки избавят их от вечного страха, терзавшего одно поколение за другим, перед возможным нападением врага.

— Враги будут думать, что застанут нас врасплох, — радуясь, твердили они друг другу, — а сами попадутся в капканы, как глупые зайцы и жадные волки! Великий ум у нашего Мон-Кибу!

Дважды в год по гальке мелководной, но широкой реки звонко стучат сотни твердых копыт — это с берега на берег переходит брод большое оленье стадо. Осенью оно направляется на юг в густые леса, а в разгаре весны возвращается обратно на север.

Зимою олени кормятся ягелем — белым мхом, который выкапывают из-под снега. На болотах и в редколесье севера ветер делает снег плотным и твердым, как лед, — у оленя не хватает силы пробить его копытами. Южнее, в густых лесах, где ветер застревает в чаще ветвей, снег лежит толстой, но рыхлой пеленой. Тут оленю легче докопаться до седых прядей мха. Вот почему еще и осенью олени перекочевывают из тундры севера в леса юга. Но поздней весной тучей вылетает из осиновых и ольховых рощ овод, страшный бич оленей. Оводы прокусывают шкуру животных и откладывают в ранки яички. Вскоре там выводятся белые червячки — личинки оводов, которые въедаются под кожу несчастного оленя. Животное не знает ни минуты покоя от нестерпимого зуда.

Спасаясь от укусов маленьких крылатых врагов, олени, собравшись большими стадами, возвращаются из лесов в тундры. Впереди вожак, позади самки с детенышами, по бокам самцы, чтобы защищать более слабых от недобрых спутников стада, голодных волков, — так идут олени, пробиваясь сквозь чащу лесов, переплывая широко разлившиеся весной реки. Время перекочевки оленей сулит людям богатую добычу. Беспомощные в воде, сгрудившиеся на узкой полосе мелководья, олени десятками падают под ударами копий и дротиков охотников. А это значит, что в селении будет много мяса, мягких шкур для одежды и постелей, сухожилий для самоловов и луков, жил для шитья.

• Предыдущая
• 40/53
• Следующая