Лучшее во мне - Спаркс Николас - Страница 13

• Предыдущая
• 13/62
• Следующая

— Так был уверен, что мы приедем сюда с тобой и, зная, что я люблю сладкий чай, приготовил его мне заранее.

«Конечно, все было именно так. То же с адвокатом», — подумала Аманда. Но Доусон прервал ход ее мыслей, предложив чаю. Она приняла его, и их пальцы соприкоснулись.

— За Така, — приподнял Доусон стакан в руке.

Они соединили свои стаканы, и Аманда почувствовала, как прошлое тянет ее назад. Вот он, Доусон, рядом с ней, его прикосновение взволновало ее, и кроме них двоих в доме больше никого — все это казалось невозможно вынести. Какой-то внутренний голос призывал ее быть осмотрительной, не сулил ничего хорошего и напоминал, что у нее муж и дети. Однако это смущало ее больше.

— Значит, двадцать лет? — наконец произнес Доусон.

Он имел в виду ее брак, но пребывавшая в рассеянности Аманда не сразу поняла, о чем он.

— Почти. А ты? Был женат?

— Наверное, мне не суждено.

Аманда пристально посмотрела на него поверх стакана.

— Все никак не нагуляешься?

— Пока мне хорошо одному.

Прислонившись к стойке, Аманда задумалась, как толковать его слова.

— А где твой дом?

— В Луизиане. Рядом с Новым Орлеаном.

— Тебе там нравится?

— Нормально, не жалуюсь. Когда я приехал сюда, то понял, насколько Луизиана похожа на родину. Правда, здесь больше сосен, а там сплошной мох, но в общем разница незначительная.

— Не считая аллигаторов.

— Пожалуй. — Доусон слабо улыбнулся. — Теперь твоя очередь. Где ты живешь?

— В Дареме. Вышла замуж и осталась там.

— И наезжаешь сюда по нескольку раз в год повидаться с мамой? Аманда кивнула.

— Когда был жив папа, а дети еще не выросли, родители приезжали к нам. Но когда папа умер, все усложнилось. Мама никогда не любила водить машину, поэтому я теперь езжу сама. — Она сделала глоток чаю и кивнула на стул: — Ничего, если я присяду? Ноги болят.

— Да, как хочешь. А я, пожалуй, постою — устал весь день сидеть в самолете. Аманда взяла стакан и, ощущая на себе взгляд Доусона, направилась к стулу.

— Чем ты занимаешься в Луизиане? — поинтересовалась она, опускаясь на стул.

— Я рабочий-нефтяник на буровой вышке, что-то вроде помощника мастера. Завожу бурильную трубу в подъемник и вывожу ее оттуда. Моя задача убедиться, что все соединения, все насосы в исправности, чтобы не было сбоев в работе. Наверное, тебе все это трудно представить — ведь ты никогда не была на нефтяной вышке. Но это не объяснить, это можно только увидеть.

— Как это мало связано с ремонтом машин.

— На самом деле моя работа с ремонтом машин имеет гораздо более тесную связь, чем ты думаешь. Я работаю в основном с двигателями и машинами. И по-прежнему ремонтирую автомобили, по крайней мере в свободное от работы время. Мой фастбэк бегает как новенький.

— Ты до сих пор на нем ездишь?

— Нравится мне эта машина, — улыбнулся Доусон.

— Нет, — покачала головой Аманда, — она тебе не нравится — ты ее любишь. Когда-то мне приходилось буквально отрывать тебя от нее. И в половине случаев мне это не удавалось.

Странно, что ты не носишь ее фотографию в бумажнике.

— Ношу.

— Правда?

— Я пошутил.

Аманда легко и свободно рассмеялась, напомнив Доусону былые времена.

— И как долго ты работаешь на буровых?

— Четырнадцать лет. Начинал разнорабочим, потом получил квалификацию рабочего и вот теперь рабочий буровой.

— От разнорабочего к рабочему, а потом до рабочего буровой?

— Ну что на это сказать? Такая у нас в океане терминология. — Доусон с отсутствующим видом ковырнул пальцем желобок, вырезанный на старинной стойке. — А ты? Ты, кажется, хотела стать учителем.

Аманда, сделав глоток, кивнула.

— Я преподавала один год, а потом родился старший сын Джаред, и я стала домохозяйкой.

Затем родилась Линн, а позже… позже много чего случилось, в том числе умер отец — очень тяжелое было время. — Она сделала паузу, сознавая, как много недоговаривает, но при этом она понимала, что говорить о Бее не время и не место. Аманда выпрямилась и продолжила ровным голосом: — Через пару лет у нас родилась Аннет, и тогда мне уже не было смысла возвращаться на работу. Но последние десять лет я бесплатно работаю в больнице Университета Дьюка, устраиваю для них благотворительные обеды. Бывает тяжело, но мне это дает возможность почувствовать свою нужность.

— Сколько сейчас твоим детям?

Аманда посчитала, загибая пальцы.

— Джареду в августе будет девятнадцать, он окончил первый курс колледжа, Линн семнадцать, она пойдет в последний класс, Аннет девять, она отучилась в третьем классе — милая и веселая девочка. Джаред и Линн в том возрасте, когда им кажется, будто они все знают, ну а я, конечно же, ничего не понимаю.

— Иными словами, они того возраста, что и мы с тобой тогда? Аманда погрустнела.

— Возможно.

Доусон умолк, глядя в окно. Аманда проследила за его взглядом. Вода в бухте приобрела металлический оттенок. В медленно движущихся водах отражалось темнеющее небо. Старый дуб на берегу не изменился с тех пор, как Доусон видел его последний раз, но от сгнившего дока остались лишь сваи.

— Здесь живет много воспоминаний, Аманда, — тихо проговорил Доусон.

Может, дело в том, как прозвучал его голос, но от его слов внутри у Аманды что-то щелкнуло, словно в скважине какого-то далекого замка повернулся ключ.

— Это правда, — наконец проговорила Аманда и умолкла, обхватив себя руками. Какое-то время тишину кухни нарушал лишь шум работающего холодильника. Лампа над головой окрашивала стены в желтоватый цвет, на фоне которого профили Доусона и Аманды выглядели абстрактными изображениями.

— Как долго ты пробудешь здесь? — наконец поинтересовалась она.

— У меня самолет рано утром в понедельник. А ты?

— Я обещала Фрэнку вернуться в воскресенье. Однако мама считает, что мне можно уехать в Дарем раньше, что ехать на похороны не обязательно.

— Почему?

— Она не любила Така.

— Ты хочешь сказать — меня?

— Тебя она никогда не знала, — возразила Аманда. — И поэтому не давала тебе шанса. У нее всегда были свои соображения насчет того, как мне жить. При этом мои пожелания никогда не брались в расчет. Даже сейчас она мне, уже взрослому человеку, пытается указывать, что делать. Ни на йоту не изменилась. — Аманда протерла запотевший стакан. — Как-то несколько лет назад я совершила ошибку — призналась ей, что заезжала к Таку. И она отчитывала меня за это, будто я совершила какое-то преступление, все допытывалась, зачем я к нему ходила, о чем мы разговаривали, бранила меня как маленькую. После этого я перестала ей рассказывать о встречах с Таком — говорила, что ездила по магазинам или повидаться с подругой Мартой на пляже. Мы с Мартой были соседками по комнате, когда учились в колледже, она и сейчас живет в Солтер-Пат, правда, мы не виделись уже много лет, хотя в курсе дел друг друга. Не хочу отчитываться перед матерью, поэтому приходится лгать.

Обдумывая слова Аманды, Доусон сделал внушительный глоток чаю и уставился на жидкость в стакане.

— Пока добирался сюда, вспоминал об отце, каким он был деспотом. Никакого сравнения с твоей мамой. Она таким образом просто пытается удержать тебя от ошибки.

— Хочешь сказать, навещать Така было ошибкой?

— Не для Така, конечно, — пояснил Доусон. — Возможно, для тебя? Все зависит от того, чем ты руководствовалась, и только ты можешь ответить на этот вопрос.

Аманда почувствовала, что занимает оборонительную позицию, но это ощущение быстро прошло, напомнив ей, что подобные стычки у них с Доусоном представляли собой обычную манеру общения. Оказывается, ей так этого не хватало — нет, не ссор, а того доверительного отношения, которое подразумевал спор, и прощения, которое неизбежно следовало за размолвкой. Ведь они в конце концов всегда находили общий язык.

Где-то в глубине души Аманда подозревала, что Доусон проверяет ее, но предпочла оставить свои мысли при себе. Вместо этого она неожиданно для самой себя спросила, перегнувшись через стол:

• Предыдущая
• 13/62
• Следующая