Игорь Саввович - Липатов Виль Владимирович - Страница 65
- Предыдущая
- 65/97
- Следующая
Итак, ключ от уютного домика лежал у Игоря Саввовича в кармане, в любое время дня и ночи Светлана безропотно принимала его, и естественно, скоро наступил отрезвляющий миг. Это произошло в тресте, в середине рабочего дня, неожиданно, как гонконгский грипп. Сославшись на головную боль, он пришел в свою холостяцкую квартиру, улегся на кровать поверх одеяла, положил ноги на спинку и подробно стал думать, что вся эта идиллическая история добром не кончится. Жениться в двадцать пять лет в эпоху научно-технической революции чрезвычайно глупо, но мысль расстаться со Светланой – искренней и преданной – вызывала страх. Она была способна на все, она без тени юмора слушала старинную песню: «… в речке глубокой я утоплюся» и уже несколько раз говорила, что не станет жить, если с Игорем что-нибудь случится. И все-таки Игорь Саввович твердо решил порвать со Светланой, причем для ее же блага, чтобы достойная всяческого счастья маленькая женщина не истратила лучшие годы жизни на человека, который принципиально не хочет жениться до тридцати пяти лет.
Окончательное и тяжелое объяснение он приурочил к субботнему вечеру, но на субботу, как нарочно, пришлось катание на яхтах, потом жарили шашлыки возле Брагина, возвращались за полночь, и у него не было сил объясниться со Светланой: она и сама так раскисла, что и словечка не могла вымолвить, когда шофер дядя Вася, не будучи еще личным водителем Игоря Саввовича, бережно подвез их к дому славной старушки.
Три недели – двадцатый век, невиданные ускорения, сутолока – Игорь Саввович не мог выбрать времени, чтобы объясниться со Светланой, а в середине четвертой недели, почти на рассвете, соскучившись, хотя они не виделись только сутки, Светлана сама пришла в его мрачное, но большое холостяцкое убежище. Разбудила поцелуем, улыбнулась радостно, целомудренно отвернулась, ждала, пока он, спящий всегда голым – докторский ребенок! – натянет смешные цветные трусы. Потом озабоченно сказала:
– Хочу есть! Холодильник…
– …полная чаша! – подхватил он. – Могу накормить весь аспирантский корпус.
Через полчаса они ели любимые Игорем сосиски – солидные и насквозь положительные – степенно разговаривали о дождях, как бы нарочно приуроченных к посевной, одновременно радовались за сплавщиков, потому что проливные дожди поднимали уровень воды и этим облегчали проводку большегрузных плотов по обским притокам. Сплавщики приращивали к плану такие жирные куски, что лесозаготовители хватались за голову, а газеты пылали восторженной страстью к героям-сплавщикам.
– Валентинов очумел! – добродушно резвился Игорь Саввович. – Похож на кота, надравшегося валерьянки, объясняется только охфаризмами, как говорит наша уборщица. Кстати, ты заметила, что все дворники и сторожа теперь употребляют слово «ассоциация». Наш, например, вчера, увидел меня, подходит: «Драсте, Саввич! По ассоциации вспомнил: надо три рубля до получки!»
Светлана хохотала, роняла в тарелку сосиски, вытирала слезы, и он был рад за нее – хорошее, неожиданно хорошее выдалось утро!
– Так вот, я и говорю, что Валентинов, то ись по-нашенски Водолаз, ровно кот от валерьянки, сильно очумел! – перешел Игорь Саввович на местный, чалдонский говор, которому научился за время работы на Весенинском сплавном участке. – Ну, чистый котище – ус у его на растопыр, рот у его, сказать тебе, набок, глаз навыкат. Ореть, ровно чумной: «Трест могет дать рекордно в его истории количество лесу!» А я, скажем, ему отвечаю: «Нова техника, над которой старшее меня никого нету, не выдюжит». Он обратно кричит: «Что не выдюжит?» А я режу: «Да нова техника, котора едет». Он на меня с кулачищами: «То ись как едет, когда она приехамши!» А я говорю: «Как же она приехамши, когда эта сама нова техника приблудилась. Она, могет быть, об это время от нас едет, а потом, наоборот, случаем к нам поедет, ежели сильно не устареет эта, котора… Ну, как ее? Нова техника!»
Светлана уже дохохоталась до икоты, держалась за живот, а он продолжал медленным горестным тоном:
– Он ить у нас порченый, Валентинов-то! Головой скорбный! Ему, скажем, кладут на стол бумагу, он читает: «Усиленные сплоточные машины вам высылаются конце марта…» Так он ей, бумаге, – ты за табуретку держися, – верит. Видано ли тако дело по нонешним временам?
Выражением лица, манерой жестикулировать, задранным подбородком Игорь Саввович так походил на главного инженера, что Светлана упала на кровать, корчась, только стонала:
– Прекрати, Игорь, ой, прекрати! Я тебя умоляю: прекрати!
– А мне теперича останову не будет! – со зверским лицом объявил он. – Вот я и говорю, что Валентинов кажну бумагу до конца читат, а скажешь ему: «Три короба вранья да обману!», шибко сердится! Он шибко на таки супротивны речи сердится, Светлана!
Светлана изнемогала, свернулась калачиком на ярко-красном стеганом одеяле, подаренном Игорю домработницей Гольцовых, когда он уезжал из дому, чтобы начать самостоятельную жизнь. Откровенно деревенское, такое веселое, что Игорь Саввович наотрез отказался от атласного пухового одеяла, предложенного матерью. К тому же он видел, как домработница всю зиму что-то шила в своей квадратной комнатке.
– Игорь, прекрати! Мне больно.
Он подошел к Светлане, наклонившись, погладил плечи, прилег рядом. Она разделась быстро, легко – это было трогательно и ново для Игоря Саввовича: женщина в ней просыпалась долго, мучительно долго; она сама заговорила об этом, сославшись на автора романа «Жизнь», наблюдательного и, вопреки общему мнению, совсем не эротического писателя Мопассана. «Я северная женщина, – сказала Светлана. – Северная женщина из клюквенных болот. Если уж француженка, южанка долго ждала ручья в горах, то мне… Все придет, Игорь, не страдай за меня. Я счастлива!»
Они лежали под красным одеялом, Светлане отчего-то сегодня было холодно в теплой и даже жаркой комнате, она благодарно прижималась к его выпуклой сильной груди.
– Женись на мне! – внезапно прошептала Светлана. – Я буду хорошей женой… – Помолчала, прижалась еще теснее… – Ты замечательный, добрый, умный, красивый. Главное, добрый… Только я не знаю, любишь ли ты меня. – Светлана поцеловала его, замерла, ожидая ответа. – Хорошо! Я все равно дождусь, когда полюбишь – терпеливая!
«Что за дурацкая привычка не пользоваться абажурами, вешать под потолок одну электролампочку!» Это вдруг вызвало у Игоря Саввовича острое раздражение, хотя он сам все забывал купить абажур. Казалось, что лампочка горит, но это только отражался на сферической поверхности солнечный свет ясного утра. Игорь Саввович быстро подумал: «Вот тебе и дал Светлане отставку! Меня собираются женить!»
– А не рано ли нам жениться, Светлана? – мягко и задумчиво сказал он. – В двадцатом веке женятся или в восемнадцать лет, или после тридцати. Мы нарушаем все сроки.
Светлана, оказывается, просто не услышала Игоря Саввовича, так как сама говорила:
– Моя мама мудрый человек! Она утверждает, что женщина не может обещать мужчине стать помощницей, взвалить на свои плечи все мужские горести и несчастья, разделить с мужчиной радость и беду. Я удивилась: «Почему, мама?» – Светлана приподнялась, чтобы смотреть Игорю Саввовичу прямо в лицо, и повторила: – Я удивилась: «Почему, мама?» Она только улыбнулась: «Да потому, что такая женщина сядет мужу на шею, как только почувствует себя равной с мужем. Нет, дочь моя, женщина мужчине может помочь только одним…»
– Ну, и чем же? – заинтересовался Игорь Саввович.
Светлана немного смутилась.
– Мама сказала: «В радости еще можно делиться пополам, а в горе женщина должна сделать единственное – лечь ковром мужчине под ноги!» Одним словом, мать считает, что брак – это сладкая и необходимая каторга для женщины… Домостроевщина!
Пахло от Светланы, как всегда, здорово – мороженым бельем. Отговорив, она легла на спину и долго молча лежала с открытыми глазами.
– Женись на мне, Игорь! – сказала она в пространство. – Женись! – В ее голосе не было ни грусти, ни самоунижения, ни стеснения, ее открытое сейчас тело было прекрасно здоровьем, нерастраченной девственностью, обещанием еще расцвести и пробудиться.
- Предыдущая
- 65/97
- Следующая
