Игорь Саввович - Липатов Виль Владимирович - Страница 69
- Предыдущая
- 69/97
- Следующая
– Отлично пишет! – заявил он и упрямо выставил лоб. – Мы остановились на том, что с актрисой Голубкиной вы полузнакомы. В гостях друг у друга не бывали, встречались мельком на улице… Отлично! Вот мы это и запишем…
Пока следователь своим медленным чертежным почерком записывал показания, Игорь Саввович думал о пострадавшем Борисе Иванове… Сегодня утром, сразу после восьми часов, Игорь Саввович заехал в больницу, накинув халат, прошел наверх, держа в руке большую сумку с едой – консервами, вареньем, паштетом, колбасой, фруктами. Старшая сестра при его появлении опять сделала стойку, забегала, весело цокая туфлями на громадной платформе. Игорь Саввович интимно наклонился к ее уху, зашептал: «Такие женщины, как вы, бывают добрыми. Умоляю на коленях – разрешите хоть краешком глаза посмотреть на Иванова»… Пострадавший спал на спине. Голова была забинтована так, что походила на кокон, свободными оставались только глаза и рот. Борис Иванов был неподвижен, дыхание не улавливалось, потерпевший казался похожим на саркофаг. «Крепко спит! – шепнула за спиной медсестpa. – Он быстро поправляется. Вчера хорошо ел и даже читал детскую книжку». Игорь Саввович на цыпочках допятился до дверей, не спуская глаз с Иванова…
– Можно ли понимать ваши показания так, что актриса Голубкина никогда не бывала в вашем доме? – спросил Селезнев. – Вы не ошибаетесь?
Игорь Саввович встрепенулся.
– Голубкина дважды была в доме, – сказал он. – Мне это стало известно только вчера со слов жены. – Он улыбнулся, поймав себя на том, что разговаривал на специфическом языке милицейского протокола: «Со слов жены!» – Первый визит был пустым, так сказать, визитом вежливости, во второй раз Голубкина принесла заявление, которое я подписал, как выяснилось, вечером того же дня…
– Добавлений не будет?
Селезнев поднял голову, почему-то посмотрел Игорю Саввовичу на левое ухо и встал, что предвещало резкую перемену в допросе, так как следователь наверняка придумал что-то свеженькое. И действительно, Селезнев походил-походил по щелястому полу, чуточку замедлив шаги, на ходу проговорил:
– Сейчас сделаем очную ставку! – И снова пошел быстро. – Этот пункт следствия настолько важен, что без очной ставки не обойтись…
Следователь поднял телефонную трубку, набрал номер.
– Пригласите, пожалуйста, гражданку Голубкину! – приказал он и посмотрел на Игоря Саввовича исподлобья. – Я прошу вас сохранять спокойствие в любом случае. Думаю, что вы не встречались в критической обстановке с такими людьми, как Голубкина и Фалалеев… Кроме того, я буду слегка модернизировать очную ставку…
Вот уж ненужное предупреждение! Игорь Саввович с большой заинтересованностью ожидал появления Голубкиной, хотя не верил – он не врал следователю, – что узнает актрису, которая раз в месяц, а может быть, и чаще меняла внешность.
– Войдите.
В кабинет впорхнула молоденькая девушка с наивными косичками, мини-юбкой и кофточкой с огромным вырезом. Увидев Игоря Саввовича, она пришла в неописуемый восторг. Как бы забыв обо всем на свете, прижав руки к груди, со счастливой улыбкой избавления, она медленно приблизилась к Игорю Саввовичу, хотела было расцеловаться с ним, но сделала такое лицо, словно сказала: «Нет, не могу целовать дорогого друга в этой полутюремной обстановке!»
– Как я рада вас видеть, Игорек! – проникновенно, тоном и голосом какой-то театральной героини произнесла Голубкина. – Я глубоко сочувствую вам, но уверена, что такой блистательный криминалист, как Юрий Ильич, скоро докажет, что весь этот ужас – феноменальное недоразумение…
Еще выше задрав мини-юбу, актриса села на стул, стоящий напротив стула Игоря Саввовича, сдвинув колени и убедившись, что почти голые ноги замечены, облегченно выдохнула.
– Жара несусветная! – голосом девочки с косичками произнесла Голубкина. – Не выношу жару. Мы, сибиряки, наверное, никогда не привыкнем к зною… Не знаю, как вы, Игорек, но я горжусь высоким званием сибирячки.
«Игорек». Чудовищно! Такую женщину, как артистка Голубкина, за тридцать лет жизни Игорь Саввович встречал только однажды. Неуемная бешеная энергия, хорошо подвешенный язык, знание человеческих слабостей, дерзость, умение завязывать нужные знакомства и, наконец, наглость – торжествующая и откровенная наглость. Все это было познано с избытком, когда в институте отчима и матери лет десять назад появилась некая Зоя Кубицкая. За год она превратила институт в котел с кипящей смолой, довела отчима до того, что Савва Игоревич трижды ездил в столицу объясняться, потом не выдержал – подал заявление об уходе с ректорского поста. Кубицкую мгновенно убрали, но в доме появилось забавное слово «кубицизм», означающее высшую ступень человеческой подлости.
– Типсина Лариса Назаровна, где, когда и в какой семье родились? – начал следователь. – Образование и профессия?
Актриса строптиво вздернула голову, словно ее хотели взнуздать.
– Типсина умерла! Есть актриса Голубкина, – почему-то басом и хрипло сказала она. – Если вы будете настаивать на своем, я откажусь давать показания.
В ответ на это Селезнев даже не поморщился, не обращая внимания на выкрутасы Голубкиной, неторопливо записал анкетные данные, все время называя актрису Типсиной, предупредил об ответственности за дачу ложных показаний, твердо пообещав при этом непременно воспользоваться карательной статьей, если гражданка Типсина отойдет от истины.
– А вот теперь, гражданка Типсина, прошу рассказать, что вам известно о строительстве четырех гаражей в переулке Пионерском и о покупке одного из них гражданином Гольцовым.
Последовало многозначительное молчание. Это Голубкина приводила себя в такое состояние, когда по меньшей мере оплакивается смерть давнего соседа по лестничной клетке: плечи опустились, на лоб упала горькая прядь взлохмаченных волос, светлые глаза были низведены долу. Она дважды глубоко вздохнула, подумав, плачуще сморщилась.
– Юрий Ильич, – жалобно прошелестела-прошептала Голубкина, – глубокоуважаемый Юрий Ильич, для чего вы заставляете меня снова… заставляете меня… Нет, не поворачивается язык!
Буквально адские муки испытывала гражданка Типсина, вынужденная повторять рассказ о четырех гаражах и прочем. О, как печальны были ее светлые глаза, каким несчастьем веяло от съежившейся фигуры, какими безжизненными казались безвольно опущенные руки! Голубкина была чудовищно плохой актрисой, и сейчас вместо трагедии или драмы устроила фарс. В актрису, как в старые добрые времена, хотелось бросать тухлые яйца.
– Рассказывайте, Типсина!
– Если вы так настаиваете, если это так необходимо для правосудия… – Голубкина тяжело вздохнула. – Когда театральная общественность Москвы в благодарность за летние гастроли помогла мне купить сравнительно неплохо сохранившийся «мерседес», оказалось, что он не входит в мой старый гараж, где я держала «Москвича»… Представьте, я не знала, ну совершенно не знала, что делать. Выручил, как это всегда бывает, счастливый случай…
Она сделала логически необходимую паузу, бросила проверяющий взгляд на следователя, потом на Игоря Саввовича, и он не понял, что слова выучены Голубкиной, как театральная роль, и звучали они вопреки фарсовой внешности так верно по интонации, как могут звучать слова, в правдивости которых никто не сомневается. Вкладывать в речь страсть – значит бояться, что не поверят, произносить слова вяло и тихо – смахивает на игру. Значит, нужно говорить так, точно покоряешься неизбежному, не хочешь рассказывать, но заставляют, и Голубкина так и поступила.
– …выручил, как всегда, счастливый случай. Выхожу однажды из дома, спешу безумно в театр и вдруг вижу: напротив нашего дома, буквально в трех шагах, строится большой, прекрасный гараж. Моей радости не было предела… Как я не видела гараж раньше?
Она не плохо сыграла слова «радости не было предела», ослепительно улыбнулась и как бы в порыве полуподнялась.
– Не помню, когда я выяснила, что чудесный гараж строит сын нашей милой, обаятельной дворничихи Марии Петровны. Она действительно удивительный человек – кристально чистый и добрый. Я со всех ног помчалась к ней: «Мария Петровна, милая, хорошая, нельзя ли и мне пристроиться к гаражу вашего сына?» Она усаживает меня пить чай…
- Предыдущая
- 69/97
- Следующая
