Лев на лужайке - Липатов Виль Владимирович - Страница 57

• Предыдущая
• 57/99
• Следующая

— Потому что потому! — защищался, смеясь, Никита Ваганов. — Кто делает детей, тот их и называет. А есть люди с плохой памятью — их я не уважаю!

— У кого плохая память, у кого?

— У вас, Габриэль Матвеевич! Как вы могли забыть о своем родном брате Косте, который распрекрасно живет в городе Баку?

— Ва-вай! Неужели вы, Никита, вспомнили о моем хорошем брате? А Валя? А Валя?

— Валя как Валя! Моя первая школьная любовь… Надо же что-то оставить и на долю Никиты Ваганова. Руки у вас очень загребущие, Габриэль Матвеевич. — Никита Ваганов решительно поднялся. — Что прикажете делать? Возвращаться на холостяцкую квартиру?

Ровно через пять минут на «Волге» главного инженеpa комбината «Сибирсклес» они катили в двадцать шестую среднюю школу, где преподавала аамужняя дочь Габриэля Матвеевича Астангова Вероника, прозванная дома по-детски игриво Никой. Ника преподавала историю, нагружена она была здорово, по двадцать шесть часов в неделю, но отца и мужа встретила во время большой перемены — так они ловко подкатили к прекрасному зданию школы, стоящей одиноко на пустыре с чахлыми саженцами берез и тополей. Она до смертыньки испугалась:

— Папа, папа, что с мамой? Что с мамой?

Габриэль Матвеевич ответил:

— Мама в порядке, а вот что с тобой, дочь моя? Никита абсолютно ни в чем не виноват, абсолютно ни в чем не виноват. И почему ты от меня и от матери утаила?

Ника пошла вдоль пустыря, они — за Никой. Примерно в двухстах метрах от школьного здания она остановилась. Ника медленно проговорила:

— Рожать не буду! С Никитой больше жить не буду!

— Будешь, голубушка! — сказал восточный человек Габриэль Матвеевич Астангов. — Будешь жить с Никитой до самой смерти, как он того желает, и внука мне родишь, как он того желает…

— И не рожу, и не буду жить!

Диво как хороша была под лучами зимнего солнца жена Никиты Ваганова! Из иллюстраций к «Тысяче и одной ночи», с гравюр восточных мастеров миниатюры, бог знает еще откуда, но красива была, чертовка, поразительно.

— Ты мне родишь красавца внука!

— Не рожу! Сделаю аборт.

— Прокляну и отлучу! — глядя в землю и очень тихо сказал Габриэль Матвеевич. — Имя твое мы с матерью произносить не будем, лицо твое постараемся забыть…

Забавная картиночка! Стояла возле школы всем известная «Волга» главного инженера комбината «Сибирсклес», сам начальник комбината рядом с высокой женщиной и высоким мужчиной в очках рыл носком лакированной туфли снег и упорно повторял:

— Забудем, выкинем из сердца, отлучим, проклянем!

Никита Ваганов сдержанно помалкивал, точно все происходящее его совершенно не касалось, точно не его два чемодана и другие вещи валялись в прихожей. Он дал обет молчать, он понимал, что любое его слово вызовет вулканическое извержение, вселенский потоп и так далее.

— Папа, ты не знаешь, какое это чудовище — мой муж! Ах, если бы ты знал хоть пятую часть, ах, если бы это знал! — стараясь не кричать на виду у родной школы, отбивалась от отца Ника Ваганова. — Ты не все знаешь о партийном собрании, об этой Нелли Озеровой, о Егоре Тимошине. Ты ничего не знаешь, папа, ты ничего не знаешь, не знаешь, не знаешь!

Чего, чего, а вопить — даже негромко! — она умела, эта восточная женщина, даже более восточная, чем отец и мать, уродившись, как говорила теща Софья Ибрагимовна, в тетку Зульфию.

— Я не хочу жить с Никитой и не буду. И не хочу рожать, и не буду рожать тебе внука, папа, от этого подлеца и развратника! Папа, твои усилия тщетны, тщетны, тщетны!

Габриэль Матвеевич сказал:

— Вещи Никиты возвращаются на место, все становится на свои места. Если этого не произойдет, твой отец умрет лютой смертью. Лучше умереть, чем такой позор!

Ника Ваганова сникла, сломалась. В доме Габриэля Матвеевича Астангова верили честному слову, клятва чьей-нибудь жизнью была равна абсолютной истине, обещание умереть здесь могло быть выполненным — восточный все-таки дом. И воспротивься дочь — отец мог бы умереть: пустить пулю в лоб, сунуть голову в петлю, наконец, угаснуть от самовнушения — такой дом. Обещание умереть «лютой смертью» на Нику Ваганову подействовало так, как на костер — цистерна воды. Бессильно повисли руки, глаза потухли, уголки губ горестно опустились — нужно запомнить эту фигуру, именно такой вскоре и навсегда станет Ника Ваганова — замечательная жена и большой друг Никиты Ваганова, примирившаяся с Нелли Озеровой, с его карьерой и его преферансом, с его родителями, этими детьми, требующими материнского ухода. Бессильно повисшие руки, потухшие глаза, горестно опущенные уголки губ — вот в будущем Ника Ваганова, Вера Ваганова, Вероника Габриэльевна Ваганова. Она сказала:

— Хорошо, папа. Пусть будет по-твоему. Ты умнее и старше.

… Много лет спустя Никита Ваганов напишет публицистическую статью «Третий ребенок», в которой остро поставит вопрос о росте населения русской части страны, о редком третьем ребенке, и настрой этой громкой статьи он возьмет из воспоминаний о том, как отнеслись к аборту родители Ники, — это будут громовые раскаты, которые найдут отклик у миллионов читателей «Зари»…

— Хорошо, папа, я поступлю как ты велишь!

В последних числах декабря Сибирский обком и редколлегия центральной газеты «Заря» решили удовлетворить просьбу Егора Егоровича Тимошина о переводе на работу спецкором областной газеты «Знамя» и принять согласие Никиты Борисовича Ваганова занять освободившуюся должность собкора «Зари» — таким образом, они просто менялись местами. Все произошло тихо и мирно только потому, что редактор «Знамени» Кузичев дал согласие: он понимал, что такой человек как Никита Ваганов, в области долго не задержится.

Прежде чем зайти с благодарностью к редактору Кузичеву, Никита Ваганов как бы случайно забрел в промышленный отдел «Знамени», где все были на местах. Заведующий отделом Яков Борисович Неверов, так рьяно выступивший за Никиту Ваганова на партийном собрании, литсотрудники Борис Ганин и Нелли Озерова, за которую Никита Ваганов все еще писал очерки, а иногда и статьи. Его встретили радостно, и даже «уничтожитель начальства всех рангов» Борис Ганин приветственно полуулыбнулся: он считал Никиту Ваганова «почти начальством». Никита Ваганов сказал:

— Мы — литрабы, нам литру бы… Шато и кем полезны всем! Боря, не томи бровей! Нелли, вы прекрасны, как маков цвет. Яков Борисович, я вас изо всех силов уважаю! Робяты, нет ли закурить для некурящего?

Его угостила сигаретой «Пегас» Нелли Озерова, от сигареты пахнуло ее духами, значит, их последней постелью, и Никита Ваганов оживленно сообщил:

— Говорят, в Соми поймали китенка, весом пуд с четвертью. Сам не видел, но слышал от верного человека.

Фраза была кодовой: разговор о китенке переводился так: «Сегодня, в четыре часа». И без того красивая, Нелли Озерова зарделась, глаза — синие! — расширились, распахнулись, как форточки обворованного дома — лживые были глаза, подлые совершенно! Никита Ваганов ожесточенно подумал: «Вернусь домой, в Москву, выпишу Нельку, буду спать с нею когда заблагорассудится!» Вслух он сказал:

— Это дельце провернул сам Егор. Видимо, роман о покорении Сибири близится к завершению… Я имею в виду наш с ним обмен.

Продолжала хорошеть на глазах Нелли Озерова. Тоже, наверное, видела себя на улицах столицы, тоже, наверное, проделывала путь на Новый Арбат, жадная и любящая Никиту Ваганова женщина. Яков Борисович Неверов осудительно и ласково покачал головой: «Разве это взрослые люди? Нет, это дети, и относиться к ним нужно как к детям! Это же понятно!» А вслух он сказал:

— Я нахожусь в детском саде, поверьте мне…

… Один из этого «детского сада», Никита Ваганов, предложил Егору Тимошину написать очерк о знаменитой династии речников, отлично зная, что младший из династии в подпитии способен не только устроить пьяную драку, но и вынуть из кармана самодельный стилет.

• Предыдущая
• 57/99
• Следующая