Заповедное место - Варгас Фред - Страница 34

А потом жена Славка бросила его ради этого кретина Роже, и дядя вернулся на родину.

На свою родину.

В Кисельево.

Данглар шумно вздохнул, налил себе выпить и набрал номер Адамберга, который тут же откликнулся:

— Ну что, Данглар? Kiss Love тут ни при чем, верно?

— Верно. Это Кисельево, название деревни, где родился мой дядя.

Адамберг нахмурился и оттолкнул ногой упавшее полено.

— Кисельево? Нет, Эсталер произнес это слово иначе. Как-то вроде «Кислова».

— Правильно. Здесь, в Западной Европе, Кисельево называют Кисилова. Мы ведь и столицу Сербии называем по-своему — Белград, а сами сербы говорят и пишут «Београд».

Адамберг вынул указательный палец из уха.

— Кисилова? — повторил он. — Отлично, Данглар. Вот вам и недостающее звено между Хаджгетом и Гаршем — туннель, черный туннель.

— Нет, — снова заупрямился Данглар. — Это может оказаться и чьей-то фамилией, в Сербии много таких. Тут есть один нюанс, который меня настораживает. Вы его не улавливаете?

— Ничего я не улавливаю. У меня шум в ушах.

— Предположим, обнаруживается связь между обувью моего дяди и кровавым кошмаром в Гарше. И что дальше? А то, что расследование обоих дел, естественно, поручают вам и мне. Вот каков будет результат этого удивительного совпадения. А вы знаете, как я отношусь к совпадениям.

— Знаю. Полностью согласен с вами. Итак, можно с уверенностью утверждать: на выставку обуви в Хаджгете мы попали отнюдь не случайно — нас услужливо привели туда за ручку.

— Кто?

— Лорд Фокс. Точнее, его приятель-кубинец, который после этого как сквозь землю провалился. Он знал, куда направляется Сток, и знал, что мы будем со Стоком в одной машине.

— Но зачем было приводить нас туда?

— Затем, что такое чудовищное преступление, как убийство в Гарше, наверняка пришлось бы расследовать людям из Конторы. И преступник знал это. Решив пожертвовать своей коллекцией — возможно, она стала слишком опасной, — он не выкинул ее на свалку, а позаботился о том, чтобы ее увидели и оценили по достоинству. Ему надо было выявить связь между его юношескими экспериментами и творчеством зрелых лет. Он хотел, чтобы мы занялись Гаршем, еще не успев очухаться от Хаджгета. Эти двое, коллекционер и Кромсатель, похожи, словно близнецы. Вспомните, с каким остервенением убийца раздробил ступни у Воделя и Плёгенера. Где находится это самое Кисилове?

— Кисилова. На правом берегу Дуная, в двух шагах от румынской границы.

— Это городок или деревня?

— Деревня. Там живет человек восемьсот, не больше.

— Если Коллекционер появлялся там перед похоронами, местные жители могли обратить на него внимание.

— Прошло двадцать лет. Вряд ли сейчас кто-то что-то помнит.

— Ваш дядя никогда не рассказывал, что какая-то семья в их деревне пострадала от вендетты, от войны кланов или чего-то подобного? По словам врача, у Воделя были навязчивые идеи такого свойства.

— Нет, никогда, — подумав, ответил Данглар. — В тех местах кругом были враждебные силы, всякие зловещие призраки, ведьмы, людоеды, не говоря уже о «великом демоне», который бродил по опушке леса. Но о вендетте я не слышал ни разу. Как бы то ни было, комиссар, если ваша версия верна, из этого следует, что Кромсатель следит за нами.

— Да, следит. Еще с Лондона.

— И он не даст нам войти в Кисельевский туннель, что бы ни скрывалось в этом туннеле. Будьте осторожнее, это грозный противник.

— Пожалуй, — согласился Адамберг, вспомнив залитый кровью рояль.

— Оружие при вас?

— Внизу.

— Возьмите его наверх, в спальню.

Выложенные плиткой ступеньки старой деревянной лестницы обжигали холодом, но Адамберг не обращал на это внимания. Было четверть седьмого утра, и он, по всегдашнему распорядку дня, безмятежно спускался на первый этаж, начисто забыв о шуме в ушах, о Кисилове и обо всем на свете, как если бы сон вернул его к первозданному неведению младенца, у которого в голове умещаются всего три мысли: попить, поесть, помыться. На последней ступеньке он круто остановился: в кухне, спиной к нему, озаренный ярким утренним солнцем, окутанный дымком сигареты, сидел мужчина. Худощавый, с темными вьющимися волосами до плеч, похоже молодой. На нем была новенькая черная футболка с рисунком: белый скелет грудной клетки, с ребер которого капает кровь.

Адамберг никогда раньше не видел этого человека, и в его полусонном мозгу включился сигнал тревоги. У незнакомца были крепкие бицепсы, и он явно поджидал комиссара с вполне определенной целью. Кроме того, он был одет, а комиссар, застигнутый врасплох, стоял на лестнице голый и безоружный. Ствол, который предусмотрительный Данглар советовал ему держать при себе, лежал сейчас на кухонном столе, на расстоянии протянутой руки от незнакомца. Если бы Адамбергу удалось бесшумно повернуться налево, он смог бы взять в ванной одежду и пистолет П-38, как обычно спрятанный в выемке между бачком и стеной.

— Возьми свои шмотки, придурок, — не оборачиваясь, произнес незнакомец. — Про ствол забудь, он у меня.

Голос был тонкий и звучал глумливо. Даже чересчур глумливо: в самой этой интонации чувствовалась угроза. Парень задрал футболку и показал засунутый за джинсы пистолет, четко выделявшийся на фоне загорелой спины.

Ни через ванную, ни через кабинет выйти было нельзя. Единственная дверь наружу находилась в кухне, под прицелом у незнакомца. Адамберг быстро оделся, вынул из бритвы лезвие и положил в карман. Что еще можно сделать? В другой карман он спрятал кусачки для педикюра. Плохая защита от парня с двумя стволами. Тем более что к Адамбергу, если он не ошибался, пожаловал сам Кромсатель. Достаточно было взглянуть на эту копну курчавых волос, на эту бычью шею. Значит, его жизненный путь оборвется сегодня, солнечным июньским днем. Он не прислушался к мудрому совету Данглара, и вот теперь в рассветных лучах перед ним красовалась фигура Кромсателя, обтянутая омерзительной майкой. Именно сегодня, когда свет в саду с такой восхитительной, такой обыденной четкостью обрисовывал каждую травинку, каждый сучок на дереве. Вчера свет проделывал то же самое. Но сегодня Адамберг видел это явственнее, чем прежде.

Страх не имел власти над Адамбергом: возможно, потому, что он вообще не очень-то поддавался эмоциям, или из-за недостатка воображения, или же потому, что он всегда был готов к любым житейским передрягам. Он спустился в кухню, обошел вокруг стола. Удивительно, но в такой момент Адамберг еще мог думать о том, что ему хочется сварить и выпить кофе.

Кромсатель. Черт возьми, он же совсем молодой, пронеслось в голове у Адамберга. Да, совсем молодой, но с преждевременно осунувшимся, впалым лицом, костистым и изможденным. Совсем молодой, но отмеченный печатью рокового, бесповоротного выбора. Он скрывал ярость под насмешливой, а точнее, просто хвастливой улыбкой — улыбкой мальчишки, который дает понять, что может помериться силами с кем угодно. И даже с самой Смертью: от этого дерзновенного поединка лицо его покрылось нездоровой бледностью, а взгляд стал тупым и жестким. Вот почему он носил на одежде символ Смерти. Спереди, на рисунке, изображающем грудную клетку, была надпись, стилизованная под статью из толкового словаря:

Парень сам был уже мертв и теперь утаскивал на тот свет других.

— Я сварю кофе, — сказал Адамберг.

— Не пудри мне мозги, — ответил молодой человек, затянувшись сигаретой и положив правую руку на револьвер. — И не ври, что не знаешь, кто я.

— Знаю конечно. Ты Кромс.

— Чего?

— Кромсатель. Самый остервенелый убийца двадцать первого века.

Парень удовлетворенно улыбнулся.

— Я хочу выпить кофе, — сказал Адамберг. — Не все ли равно, когда ты меня пристрелишь — сейчас или чуть позже? У тебя оба ствола, и дверь под прицелом.