Неизвестные лики войны - Казаринов Олег Игоревич - Страница 42
- Предыдущая
- 42/87
- Следующая
Бывший военнопленный Л. Самутин так описал состояние людей, находившихся за колючей проволокой:
«В их психике происходили несомненные сдвиги в сторону инфантильности. В отношениях друг с другом они вели себя именно по-детски: ссорились из-за пустяков, плакали, если сосед забирал у них какую-нибудь ничтожную тряпку или щепку; обессиленными, вялыми руками пытались бить друг друга, не причиняя один другому ни малейшего вреда. Так же по-детски, беззлобно и естественно, мирились, не помня недавней ссоры. (…)
Вши стали предвестниками приближающейся смерти. Если человек должен был умереть через несколько часов, его вши начинали вылезать наружу. И видеть человека, ещё живого, ещё в полном сознании и даже с улучшившимся самочувствием (это был обязательный последний подарок уходящей жизни — улучшение самочувствия перед близким концом умирающего от истощения), по которому поползли его вши, полезли из бровей на веки, из усов, бороды и волос на щёки, с белья на гимнастёрку, штаны и даже на шинель, — это видеть несомненные признаки скорой смерти. А у обречённого, между тем почувствовавшего облегчение, появлялась надежда на спасение, он испытывал радость, последнюю радость в жизни. И только вши, эти отвратительнейшие из живых существ земли, указывали на тщету и бесплодность этих последних надежд. Ещё находились и бессмысленно жестокие соседи, уже не считавшиеся ни с чем человеческим; видя эти грозные знаки приближающегося конца, говорили обречённому: „Ты сегодня умрёшь. Из тебя вши полезли“. (…)
Чувства притупились от ежедневного вида беспредельных человеческих мучений и страданий, и я уже давно не возмущался и даже не удивлялся виденному, но голова ещё не отказывалась работать, и я всё думал, глядя на немцев: как это можно совместить? Нам тогда было простительно состояние общего психологического отупения и безразличия под грузом неохватных разумом отвратительных картин зверств».
Освободители, вступающие в лагеря, констатировали состояние заключённых: «В глазах животный страх. Иногда пустота. Некоторые не в состоянии выразить радости по поводу освобождения. Может, они уже ничего не понимают. Безучастно сидят на корточках на полу бараков. Порой у них нет сил двигаться. Трудно поверить в то, что это люди».
Наверное, и в таких условиях человек продолжает бороться за свою жизнь, причём в затуманенном сознании борьба эта кажется вполне здравой и логичной. Только потом уцелевшие с ужасом вспоминали, как, «придавив до полусмерти двух-трёх обессилевших людей, дорвёшься первым до опорожнённого бачка и сможешь с остервенением, давясь, проглотить неразжёванными куски брюквы и турнепса, ещё оставшиеся на дне этой вонючей посудины». Как вчерашние товарищи вырезали из ещё неостывшего трупа печень и «затем варили её в закрытой банке на печке».
Это не особенности «жестокого» XX века.
Один из участников похода в Россию Великой армии в 1812 году описывал в своих дневниках положение раненых французов, попавших в плен к русским: «Крики на улицах становились всё ужаснее, когда, собрав в кучи несчастных, выброшенных на мороз, их целыми сотнями запирали в пустые помещения при церквах или монастырях, не давая возможности развести огня, не выдавая пищи по 5 и 6 дней и отказывая даже в воде. Таким образом, почти все погибли от холода, голода и жажды. Немногие, получившие теперь на пропитание сухари, которых они не могли разжевать слабыми челюстями, питались до сих пор человечьим мясом умерших товарищей, обгрызая его с костей, как собаки. Когда мне это рассказывал один фельдфебель, я не хотел верить, но он мне показал место, где валялись трупы умерших с обглоданными руками и ногами».
Те же картины можно было наблюдать среди пленных французских солдат из армии маршала П. Мак-Магона в 1871 году; среди испанцев, захваченных в плен Наполеоном; среди русских стрельцов воеводы В. Шереметева, пленённых польским коронным гетманом С. Потоцким в 1660 году.
И так далее.
Отмечены подавленность, равнодушие, апатия ожидающих казни во времена Великой французской революции. В других случаях приговорённые к смерти аристократы накануне гильотинирования устраивали в тюрьмах немыслимые сексуальные оргии.
Безумели не только жертвы. «Ум за разум» заходил и у палачей.
Комендант Освенцима Рудольф Хесс писал в автобиографии: «Я впервые увидел трупы погибших от газового удушья в таком количестве. Мне сделалось не по себе до дрожи…»
Генералы знали, что психика солдат может не выдержать бесконечных убийств, им нужны периоды отдыха, реабилитации. Иначе разовьётся «психосоматический синдром» (расстройство функций и систем под воздействием психотравмирующих факторов), характеризующийся различными психовегетативными нарушениями. При этом преобладают жалобы на неприятные ощущения в области сердца, расстройство желудочно-кишечного тракта, головные боли и боли в спине.
Отсюда «зоны отдыха» для обслуживающего персонала концлагерей, напоминающие санаторий казармы — «зольдатенхеймы». Аккуратные кресла и скамейки, ухоженные палисадники.
Чудовищные контрасты войны!
Группенфюрер СС и генерал-лейтенант войск СС Отто Олендорф, чья «айнзатцгруппа» уничтожила 90 000 мирных жителей, говорил на допросе: «Я никогда не разрешал одиночной стрельбы, а издал приказ, чтобы несколько человек одновременно давали залп, дабы избежать проблемы непосредственной личной ответственности. Другие командиры групп, проводя ликвидацию, приказывали жертвам ложиться пластом на землю и убивали их выстрелом в затылок… Наконец, должны были быть какие-нибудь праздничные дни, чтобы отдохнуть и набраться сил…»
Адъютант Олендорфа, Гайнц Шуберт (кстати, потомок композитора), тоже оправдывал своего начальника: «Олендорф всегда заботился о том, чтобы людей, обречённых на расстрел, казнили по возможности более гуманным образом и в согласии с воинским уставом, ибо он считал, что в противном случае это оказалось бы для карательного взвода психологически невыносимым (!)».
Некоторые командиры избегали применения на своей территории «душегубок», утверждая, что сама только выгрузка трупов из машины представляет собой «тяжёлое испытание» для их людей. Жертвы умирали в мучениях, «наблюдалось искривление лиц и выделение экскрементов», а вид таких тел вызывал чувство протеста у начальников, озабоченных психическим здоровьем своих подчинённых.
Унтерштурмфюрер СС доктор Беккер, изобретатель душегубок «Заурер» (по названию выпускающей их известной автомобильной компании), тоже заботился о солдатах.
В своей докладной оберштурмбаннфюреру СС Рауфу, датированной 16 мая 1942 года, он сообщал: «Кроме того, я приказал во время отравления газом держать обслуживающий персонал подальше от машины, чтобы их здоровью не повредили пробивающиеся газы. При этом я хотел бы обратить внимание на следующее: различные команды заставляют своих людей разгружать машины после отравления газом. Я обращал внимание командиров соответствующих зондеркоманд на то, какой огромный моральный и физический вред эта работа может нанести людям, если не сейчас, то позже».
Далее Беккер писал о способах избежать морального вреда: «Отравление газами зачастую происходит неправильно. Чтобы как можно скорее закончить процедуру, водители всегда дают полный газ. Вследствие этого казнимые умирают от удушья, а не засыпают, как это было предусмотрено. Мои указания привели к тому, что теперь при правильной установке рычага смерть наступает быстрее и притом заключённые мирно засыпают. Искажённые лица и испражнения, которые наблюдались раньше, более не замечались».
По некоторым источникам, авторство этих машин смерти принадлежит некому аптекарю в звании унтерштурмфюрера СС Васицки. (Впрочем, именно медработники зачастую принимали самое активное участие в разработках «гуманного оружия».) Русские исследователи приписывают их изобретение начальнику административно-хозяйственного отдела Управления НКВД по Москве и Московской области И.Д. Бергу. Якобы «душегубки» были впервые применены ещё в 1939 году в виде фургонов с надписью «Хлеб».
- Предыдущая
- 42/87
- Следующая
