Неизвестные лики войны - Казаринов Олег Игоревич - Страница 45
- Предыдущая
- 45/87
- Следующая
Убивая вьетнамцев, американские солдаты кричали: „Эй, вы, ублюдки! Это вам за Билла Вебера!“, или „Плачьте, плачьте так, как плакали мы!“ Вид массового убийства, этот кровавый „пир“ сводил с ума, толкал на новые преступления. Это состояние знали многие убийцы, уголовники, считали американские следователи и журналисты.
Были ли проблески здравомыслия? Было разное. Только не здравомыслие. Ибо не было вообще ничего здравого. Вот записи одного из солдат: „…Проведя разведку, мы поняли, что подошли к обыкновенной деревне… Жители продолжали заниматься своими обычными делами, не обращали на нас никакого внимания… В деревню зашли 15–20 наших солдат. Потом, совсем неожиданно… жители забеспокоились… Вскоре кто-то из сержантов уже отдавал приказ "схватить тех двух и привести их сюда". Затем к ним добавили вон того третьего… Вот мы собрали целую толпу. А они в испуге кричали, визжали, брыкались и не могли понять, что происходит… Потом грянул выстрел. За ним — другой, и кто-то закричал: "Так тебе и надо, грязный ублюдок!"“.
Солдат пришёл в такое возбуждение, что сам несколько раз выстрелил в толпу… Увидел, как упали несколько человек… Его охватил ужас. Но, чтобы как-то оправдать себя и свои действия, он выстрелил снова, ещё и ещё… Далее уже был психический шок.
Другой солдат вспоминал, что во время бойни он пытался решить, убивать ему или нет маленького испуганного мальчика, которому уже отстрелили одну руку. Он подумал, что мальчик, должно быть, ровесник его сестре, и спрашивал себя: „А что если бы в нашей стране оказалась иностранная армия и какой-нибудь солдат смотрел на мою сестру, как я смотрю сейчас на этого малыша? Мог бы тот солдат убить мою сестру?“ И он решил: „Если у него хватило смелости сделать это, то хватит её и у меня“, и нажал на курок.
Вид крови, массовых убийств, психоз так овладели воображением, что превратились в „программу“ действий, которая оправдывала всё — чудовищность происходящего, варварство. Критерии выродились.
Один из участников бойни в Милае сравнивал убийство с „избавлением от зуда, который способен свести тебя с ума“. Он пояснил свою мысль: „Ты чувствуешь необходимость разрядиться. Как в Корее или как во время Второй мировой войны. В Милае солдаты могли косить из пулемётов людей, как траву. Это сводило с ума. Убить человека — это очень трудно нормальному гражданину. Выдержат ли нервы?“
(…) Вспоминая посещение „роты Чарли“ через 18 месяцев после событий в Милае, журналист Гершен отмечал, что солдаты выглядели „испуганными“. На одного из них „по-прежнему наступали из темноты вьетнамцы“, другой „испытывал острое чувство вины“, ещё двое „страдали нервными расстройствами“, и по меньшей мере четверо не могли найти работы или удержаться на ней из-за потери способности концентрации внимания. Один только солдат не стрелял, не убивал жителей Милае. Его же буквально раздирало „чувство вины…“. (…)
Были и другие психологические состояния. Некоторые солдаты роты не стреляли в жителей Сонгми, но пытались скрыть это от тех, кто стрелял. Один, например, не убивал людей, а убивал скот. Он оставил такие записи: „Я не убивал людей, но никто это не знал. И поэтому никто меня не позорил“. (…)
Убийство представлялось для человека с деформированным умом единственным средством преодоления собственного страха. В Милае убийства вьетнамцев „помогали“ американским солдатам избавиться от чувства вины в смерти их же товарищей».
Так что зачастую мировая общественность заблуждается, возмущённо говоря о хладнокровных бандитах и веселящихся головорезах, ведущих ради забавы огонь, как на полигоне, используя вместо мишеней мирных жителей. Речь идёт об обезумевших солдатах, боящихся собственной тени.
И виновата здесь только война.
Нашей стране пришлось столкнуться с этим явлением после событий в Афганистане. «Афганский синдром» превратил многих воинов-интернационалистов в уголовников-убийц.
Это безжалостный закон войны.
«В „афганцах“ полыхала и убивала других война, она не кончилась для них. Ветераны Вьетнама в Америке не забыли, воюют свою несправедливую войну, не забудут свою войну и наши парни. Она везде берёт плату. „Если ты убивал часто, то в итоге это хочется делать всегда. Желание убивать всегда скрываемо, и оно всегда слаще всего. Слаще, чем любовь к женщине“, — говорил, видимо, зная толк в этом, „афганец“ Петраков. Он учился на филфаке престижного университета и впитал там верность принципам. Настоял на призыве в армию, был направлен в Афганистан. Воевал, получил орден, вернулся с войны и попал в тюрьму на тринадцать лет. Сбросил с балкона седьмого этажа своего соседа, проводив его к земле словами: „Я тебе тысячу раз говорил, не включай ночью на всю громкость магнитофон“.
Для таких, как он, прошедших мясорубку войны, слово и действие „убить“ — пустяк, которым в принципе можно не заниматься».
«Афганец» Сергей после ссоры убил бригадира колхоза и его сына. Положил трупы на санки и привёз в милицию. «Ну и что здесь зверского для Сергея? Он и под танки был вынужден людей бросать (!), и прикладом бить приходилось так, „что мозги на гимнастёрку прыгали“. Он был хорошим солдатом, орден дали, письмо благодарственное родители получили и фото в нём — Сергей возле знамени…»
Сначала до меня даже как-то не дошёл смысл текста. Я подумал, что Сергей был командиром и в бою бросал своих солдат на отражение вражеских танков. А потом осознал: какие, к чёрту, танки у душманов?! В Афганистане были только советские танки. И под них Сергей бросал каких-то людей. Вероятно, захваченных афганцев. И головы разбивал прикладом, наверное, не в рукопашной…
«Афганец» по кличке «Висок» до войны был спортсменом, КМС (КМС — кандидат в мастера спорта (Примеч. ред.), не пил, не курил. После возвращения в Союз «убил свою жену, которая не нашла сил сохранить верность мужу». «Висок» отрубил ей голову ровно через две недели после демобилизации. Отрубленную голову поставил сверху цветочной вазы и по кругу, вокруг головы, насовал цветов. «Сюр был мрачный, жаль, я не художник», — грустил «Висок».
«Почти во всех заключённых „афганцах“ присутствовал психологический парадокс. Он труднообъясним. Здоровые и привыкшие быть нравственно здоровыми молодые люди, чаще всего выросшие в любящей, простой семье с милыми, трогательными традициями и представлениями о порядке жизни, вдруг с полным недоумением обнаружили в себе страшную и сладкую, как наркотик, болезнь — тягу к преступлению. (…) Их глаза видели родных, друзей, любимых, но это уже были не те глаза, да и сами „афганцы“ уже были не те люди. Они уже видели кровь, много крови и пришли к убеждению, что жизнь человека, в сущности, пустяк. „Человек — это кусок мяса, который болит, кричит и воняет, когда его ткнёшь железом“, — говорил бывший „афганец“ по кличке „Контра“.
Руки „афганцев“ уже почувствовали податливость человеческой плоти, когда в неё погружается штык-нож, а ноздри уже знали, как противен впервые и возбуждающ впоследствии запах свежей, ещё пульсирующей жизнью человеческой крови…»
Солдаты приходили с войны и продолжали убивать.
На первых «афганцев» в колониях смотрели как на экзотику. Потом привыкли, потому что их стало много.
Потом — ОЧЕНЬ МНОГО.
Во время суда над «Виском» прокурор не выдержал и в отчаянии воскликнул: «Сколько ещё вас оттуда приходить будет таких?!»
Шёл 1983 год, четвёртый год войны.
Её зараза глубоко проникает в психику, пускает глубокие корни, заражает её, переделывает под себя, приводит к мутациям в сознании. И нет больше ЧЕЛОВЕКА, гражданина, одетого в военную форму, а есть солдат, существо, для которого война — мать родная.
И больше НИ-ЧЕ-ГО.
Долг, честь, принципы, высокие идеалы, ради которых ведётся та же война, — всё уходит. Остаётся только сама ВОЙНА. Война ради войны. Только на ней начинаешь чувствовать себя уютно и комфортно.
«…Перед выходом в ночные операции медики раздавали солдатам таблетки. Декседрин. Несёт от них, как от дохлых змей, слишком долго закупоренных в банке.
- Предыдущая
- 45/87
- Следующая
