Сказание о директоре Прончатове - Липатов Виль Владимирович - Страница 18

• Предыдущая
• 18/54
• Следующая

Шумел-шумел конторский коридор, и только за дверью с табличкой «Партком» стояла начальственная тишина, так как парторг товарищ Вишняков говорить по телефону не любил, считал, что руководитель обязан непосредственно общаться с массами. Поэтому за его дверью было тихо, и Прончатов, послушав эту тишину, с грустной усмешкой подумал: «Черт возьми, парторг, а чужой человек!» Непривычно было ему, что при слове «парторг» возникло чувство раздражения. Он зло выругался и рванул дверь с табличкой просто «Секретарь».

– Олег Олегович, а мы уж не ждали! – радостно вскричала уютная, ласковая секретарша Людмила Яковлевна. – Здравствуйте, Олег Олегович! Добрый день, Олег Олегович!

– День добрый, день добрый! – стремительно ответил Прончатов. – Почту, сводки, чай… Через десять минут – главного механика, начальника производственного отдела, бухгалтера, главного комсомольца и… товарища Вишнякова.

Дыша мазутом, пылью, речной влагой, оставляя на ковре глиняные следы, Прончатов прошел в кабинет с табличкой «Главный инженер», не мешкая, снял пропыленную куртку, рубашку, сапоги, брюки, оставшись в одних плавках, раздвинул занавеску в углу кабинета – открылась ниша с умывальником, встроенный в стену шкаф. Умывшись до пояса, Олег Олегович вынул из шкафа серый летний костюм, коричневые туфли-мокасины, тонкие носки, белую рубашку со светлым галстуком.

Через десять минут Прончатов сидел за столом – свежий, сдержанный; ни морщинки не было на его бронзовом лице, на отличном костюме, а в тот миг, когда он вопросительно постучал по циферблату часов пальцем, дверь открылась, и в кабинет быстро вошел главный механик Огурцов, за ним начальник производственного отдела Наталья Петровна Сорокина, бухгалтер Спиридонов и секретарь комсомольской организации Сергей Нехамов. Поздоровавшись, они деловито сели за стол. Все это заняло не больше минуты.

– Нет товарища Вишнякова, – сухо произнес Прончатов. – Подождем полминуты!

Он не успел договорить, как двери замедленно открылись, выстояв несколько неподвижных мгновений на пороге, в кабинет резким шагом вошел секретарь парткома Вишняков. Примерившись к обстановке, оглядев поочередно всех присутствующих, он сел на тот стул, который стоял точно посередине, меж Прончатовым и другими. Григорий Семенович Вишняков имел высокий лоб, внимательные, серьезные глаза и плотно сбитую, крутоплечую фигуру; в движениях он был нетороплив, плавен, держался прямо. Парторг вообще внешне производил приятное впечатление – несуетный, основательный, значительный такой человек…

– Итак, начали! – стремительно сказал Олег Олегович. – Обстановка на сегодня такова: контора на шесть процентов отстает от графика, в том числе по молевому сплаву – на тринадцать процентов, по сплотке – на восемь. Ваши мероприятия, товарищ Сорокина?

Начальник производственного отдела Сорокина сняла квадратные очки, взмахнула ими, но ничего не сказала, а только удивленно ойкнула:

– Как это получается, что контора отстает?

– На шесть процентов от графика, – подтвердил Олег Олегович и вяло помотал кистью поднятой руки. – На Ула-Юле забракован плот, на Черной речке заторило моль… Итак, ваши мероприятия!

Дневной безмолвный Тагар лежал за широким окном кабинета – стояли под солнцем тихие дома, дремал под светлым облаком колодезный журавель, на здании двухэтажной средней школы ветер и солнце выжигали красный флаг; пусто было в поселке, который исправно трудился на лесозаводе, в сплавной конторе, в колхозе «Ленинский путь».

– Несколько частных замечаний! – бесстрастно сказал Прончатов. – На Ула-Юльском рейде недостает такелажа, на Коломенском кончилась проволока, вчера в мехмастерских секретарь первичной партийной организации Исидор Нехамов при шлифовке запорол коленчатый вал бульдозера. Вам известно об этом, товарищ Вишняков?

– Нет!

– А вы знаете о коленчатом вале, Эдгар Иванович?

– Знаю! – ответил Огурцов и крепко затянулся папиросой. Он курил часто, жадно, прикуривая одну папиросу от другой, дым всегда обволакивал его крупную лохматую голову. – На бульдозер ставим сегодня вал с тридцатьчетверочки, а на нее получим…

– Отлично! – шлепнув по столу ладонью, отозвался Прончатов. – Я надеюсь, что партком разберется в случившемся! Если секретари первичных партийных организаций…

Не договорив, Олег Олегович пошевелил в воздухе пальцами, с непонятным выражением лица покачал головой. Глаза у него сухо поблескивали, кожа сурово обтягивала аскетические скулы, весь он был деловой, энергичный. Оглядывая присутствующих, Олег Олегович молчал, словно дожидаясь, когда тем, кто сидел в кабинете, передастся его энергия, деловитая стремительность, жажда действия. И он видел, как кипит негодованием начальник производственного отдела Сорокина, сурово сдвигает брови бухгалтер, переполняется жаждой действий комсомольский секретарь Сергей Нехамов. И только парторг Вишняков ничуть не менялся – был суров, сдержан, нетороплив.

– Прошу к трем часам дня сообщить план мероприятий и командировок, – в прежнем, стремительном темпе сказал Прончатов. – Все свободны! Григорий Семенович, прошу задержаться на минуточку.

Главный инженер и парторг остались одни. Они сидели друг против друга, были неподвижны, и теперь было хорошо видно, какие они разные, какие далекие друг от друга, хотя были одинакового возраста: Прончатову исполнилось недавно тридцать шесть лет, и Вишнякову исполнилось тридцать шесть. Однако все остальное было разным. Прончатов имел высшее образование, говорил на немецком и понимал английский, Вишняков только недавно окончил областную партийную школу; Прончатов, будучи командированным в Финляндию, на симпозиуме лесозаготовителей сделал часовой доклад, Вишняков среди шутников славился выражением: «Мы его неоднократно раз об этом предупреждали…»

После войны с Вишняковым произошли странные вещи. Он вернулся с фронта примерно в то же время, что и Олег Прончатов, но жить начал иначе, чем другие фронтовики: не пошел в институт, хотя имел среднее образование, а фронтовую гимнастерку не снял. Кажется, в сорок седьмом году, когда Прончатов на каникулы приехал в Тагар из лесотехнического института, он при встрече с Вишняковым остолбенел: шел навстречу тот самый Гришка, что в сорок пятом вернулся с фронта. Желтым, словно опаленным войной, было его лицо, настырно скрипели до блеска надраенные старенькие сапоги, та же гимнастерка, побелевшая от стирок, ловко обхватывала крепкий торс.

Они остановились, поговорили. Вишняков успел жениться, народил уже двоих детей, заправлял на лесозаводе тарным цехом. Был будничный день, но на Гришкиной груди звенели ордена и медали, чистый подворотничок был по-военному ловко приторочен к гимнастерке, начищенные пуговицы сияли. Разговаривал Вишняков преимущественно о войне – вспомнил свой Первый Украинский, с похвалой отозвался о фронте, на котором воевал Прончатов, поругал за капризность винтовку СВТ и о работе рассказывал военными словами: «держим равнение на правофланговых», «плохо, что тылы завода не обеспечены», «насчет кедра разведку произвели, но неудачно»…

Прошло еще несколько лет. Вишняков работал истово, предельно честно, видимо, за это был выдвинут на профсоюзную выборную должность, О его принципиальности, справедливости ходили легенды, а о том, что он был бессребреником, люди говорили с восхищенным почтением: «Полена дров для себя не возьмет. Замерзать будет, а не возьмет!» Семья у Вишнякова росла, так как каждый год рождались то мальчишки, то девчонки, и семью свою он любил преданно: смотришь, ведет ребятишек в детсад, назавтра рысью бежит по улице с аптечными пузырьками в руках, через месяц ночами торчит возле больницы, где рождается еще один его отпрыск.

Вишняков и в областную партийную школу пришел в гимнастерке, хотя на дворе шел уже пятьдесят шестой год и рядом с ним сидели на парте ребята из тех, кто знал про войну только из книг и кинофильмов. Потом Вишняков добровольно поехал работать секретарем партийной организации небольшого лесопункта, проведя три года в глухой тайге, не сразу согласился стать парторгом Тагарской сплавной конторы: искренне боялся, что не справится.

• Предыдущая
• 18/54
• Следующая