В сладком плену - Эшуорт (Эшворт) Адель - Страница 34

Виола внутренне сжалась от такого черствого, пропитанного неприязнью ответа.

Ян приблизился на шаг.

— Сколько их еще, Виола?

— Их?

— Вы знаете, о чем я спрашиваю. — У него задергалась щека. — Сколько еще картин нарисовано с меня, с нас? Вы… по памяти их создавали?

Он так внезапно и грозно навис над ней, что у нее сжалось сердце.

— Нет больше никаких картин.

Покачав головой, герцог сказал:

— Я вам не верю.

— Вам ничего не остается, кроме как верить мне, ваша светлость, — парировала Виола, стараясь выглядеть храбрее, чем на самом деле. — И если мы заключим перемирие и вы навсегда оставите меня в покое, никаких других гарантий вам не понадобится.

Ян слегка склонил голову набок и внимательно вгляделся в Виолу.

— Идете напролом, да?

— Скорее, ясно вижу цель, — быстро ответила она. — Вы же знаете, у нас обоих есть тайны, которые не хотелось бы раскрывать.

От этой завуалированной угрозы взгляд герцога потемнел, а челюсти сжались. На несколько секунд воцарилось молчание, потом Ян хрипло прошептал:

— Что произошло в темнице, Виола? Между вами и мной.

Не торопясь с ответом, Виола отпила хереса в тщетной попытке скрыть свое замешательство.

— Ничего не произошло.

Герцог изумленно поднял брови.

— Ничего?

Он выбросил руки вперед и скрестил их на груди.

— Я знаю, что-то произошло, и вы тоже должны это знать. Хватило же вам наглости нарисовать нас вместе, показать эту картину публике и продать ради наживы.

— Ничего подобного, — бросила она в ответ. — Я бы никогда не нарисовала себя в таком… в таком непристойном виде, уверяю вас. Я написала портрет абстрактных любовников, и если вы изволите видеть в мужчине себя или думать, что таким я представляю вас, когда… когда…

— Когда я занимаюсь любовью с женщиной? — закончил за нее герцог.

Горячий румянец залил щеки Виолы, она шумно сглотнула, но потом отмахнулась от неприличного вопроса:

— Если вам кажется, что это вы, это сугубо ваше личное мнение.

— И мнение всех джентльменов, которые провели сегодня вечер в «Бримлис».

На это Виола ничего не ответила, ибо знала, что он прав, равно как и он знал, что ее единственной целью сегодня вечером было унизить его.

Воздух между ними буквально трещал от напряжения. Виола всеми силами пыталась унять растущую тревогу, но не могла отвести от герцога глаз.

В конце концов, он прошептал:

— Вы учинили скандал, Виола…

— Это вы его учинили…

— …за мой счет, прекрасно сознавая, что завтра я опять стану посмешищем и предметом жалости всего общества. Вы продали мои страдания, чтобы посмеяться последней, и я вам этого так не оставлю.

— Вы мне этого не оставите? — язвительно переспросила Виола. — И что же вы сделаете? Арестуете меня за то, что я нарисовала картину? — Подняв подбородок, она с вызовом покачала головой. — Нет, даже не думайте меня запугать, сударь. Все улеглось, все было в порядке, пока вы не появились в Лондоне и не начали рыть мне яму. А теперь вас бесит, что мой ответный удар оказался больнее. На вечеринке вы хотели опозорить меня, очернить, и вам это удалось. Я просто защищаюсь и предупреждаю, что пойду на все, лишь бы защитить свою честь и доброе имя моего сына…

— Доброе имя вашего сына… — шепотом повторил Ян. Вдруг он ехидно оскалился. — У вас нет чести. Вы фальшивка и лгунья, красивая потаскуха, которая ни перед чем не остановится, лишь бы пробраться в те круги общества, где всегда была и останется чужой.

Виола смотрела на герцога, шокированная и глубоко уязвленная его словами, жалившими еще больнее оттого, что он произнес их с таким отвращением. Сдерживая слезы гнева и обиды, она возразила:

— Вы не знаете меня, Ян. Понятия не имеете, как я жила и чем занималась. Вас переполняет ненависть против чего-то, чего вы толком не осознаете, против прошлого, которое было вам неподвластно и от которого вы теперь не можете скрыться. И всю эту горечь вы сваливаете на мои плечи, делая меня виноватой в ваших чувствах. Да, вам причинили зло, но это не значит, что я позволю обиженному, одинокому мужчине разрушить мое будущее ради глупого желания отомстить…

Ян выбил бокал с хересом у нее из рук. Она испуганно ахнула, когда тот со звоном разбился об пол, расплескав янтарную жидкость ей на платье и герцогу на туфли. В следующий миг Ян с той же решительностью взялся за Виолу.

Одно быстрое движение, и его горячая ладонь сомкнулась вокруг ее шеи. Навалившись весом своего тела, он прижал ее к оконному стеклу, не убирая крепкой, сильной руки с ее хрупкого горла.

— Что случилось в темнице, Виола? — прошипел он, сдерживая гнев. — Между нами.

Виола задрожала. Сбылось то, чего она больше всего боялась, и теперь она могла лишь смотреть широко распахнутыми от шока глазами в глаза Яна.

Герцог сильнее вцепился ей в горло.

— Что случилось?

Виола услышала запах виски в его дыхании, прочла сдерживаемую ярость в его чертах, в сцепленных челюстях и напряженном теле. Замотав головой, она прошептала:

— Вы не… понимаете, Ян.

Его ноздри вздулись, а губы сомкнулись в узкую полоску.

— Я понимаю похотливую картину, которую видел. А еще я понимаю, что меня использовали…

— Нет, — возразила Виола; жуткие обвинения герцога распалили в ней такое негодование, что страх отступил на второй план. — Я была с вами, заботилась о вас…

— Лжете. Я помню, Виола, что меня интимно касались, когда я не мог себя защитить. Это были вы или одна из ваших сестер? А может, вы втроем этим занимались? Может, вам нравилось со мной забавляться, глумиться надо мной?

Потрясенная омерзительными предположениями герцога, Виола занесла руку, чтобы отвесить ему звонкую пощечину, но тот обхватил ее за запястье и прижал ее ладонь к стеклу, оставив совершенно беззащитной. Он навалился на нее, касаясь всем телом, уперся грудью в ее грудь, утонул ногами в ее юбках.

— Скажите мне, Виола Беннингтон-Джонс, — хрипло прошептал Ян, — одну ли вас я ублажал? — Он глотнул с таким усилием, будто вот-вот мог задохнуться. — Меня каждый день пичкали наркотиками, чтобы затуманить сознание, но оставить тело достаточно здоровым, чтобы одна из вас могла от меня забеременеть?

Онемев от шока, Виола только и могла, что смотреть Яну в глаза. Абсолютный ужас, которым она была объята, ясно читался у нее на лице, а ее тело, сокрушенное силой и весом герцога, полностью находилось в его власти. Тепло Яна жгло ее через платье; мускусный запах его кожи в одно мгновение вызвал к жизни такие воспоминания, что у нее перехватило дух и подогнулись колени.

Темные глаза Яна сузились до щелочек; на лбу выступили капли пота, а вены на шее вздулись от едва сдерживаемой ярости.

— Вы насиловали меня, Виола? — прошептал он.

Она задрожала, но ничего не ответила.

— Как вы это делали? — продолжал он, пытаясь загнать ее в ловушку; голос его стал скрипучим от сокровенной боли. — Как женщины насилуют мужчин?

Глаза Виолы наполнились слезами.

— Ян… вы не…

— Не понимаю? — сказал он за нее. Он провел большим пальцем по ее шее, сверху вниз, и задержался на ямке, в которой бился ее пульс. Несколько секунд спустя он пробормотал: — Я видел портрет своего сына, своего незаконнорожденного сына, зачатого шлюхой без моего на то согласия.

Смысл этих слов не сразу дошел до сознания Виолы. Она не сразу поняла, о чем говорит Ян, по какому фарватеру текут его мысли и на чем зиждется его ярость.

Своего незаконнорожденного сына…

Ее глаза расширились от нового страха.

— Нет…

Ян оскалился.

— Вы бережно хранили этот секрет, Виола, придется отдать вам должное. Ждали, чтобы я обручился с прекрасной, невинной леди из высшего общества, и тогда начали бы шантажировать меня им? Хотели, чтобы я платил вам за молчание?

Сбитая с толку, Виола замотала головой, пытаясь освободиться от хватки герцога.