Господство - Литтл Бентли - Страница 47
- Предыдущая
- 47/94
- Следующая
Теперешний конфликт был значительным.
Обычно в дискуссию вступали две или три матери, остальные, как только могли, старались их умиротворить, действуя как арбитры, создавая ширму для Пенелопы. Но сегодня вечером, когда она прибыла домой, они были необычно молчаливы и столь же необычно грустны. Все, кроме матери Марго, которая по какой-то странной причине отсутствовала. Мать Фелиция задала Пенелопе, когда та вошла в гостиную, несколько обычных вопросов, но было ясно, что ответы ее даже не интересуют а остальные матери сидели и красноречиво молчали, ожидая, чтобы она ушла и они могли продолжить свой разговор.
Пенелопа вышла и сразу же направилась в ванную. Приняв горячий душ, она спустилась на кухню чего-нибудь попить и услышала, что ее матери в гостиной все еще разговаривают. Беседовали они тихо, соблюдая конспирацию, как если бы боялись, что их подслушают. Вот это самое и заставило Пенелопу действовать осторожно. Пройдя через холл, она остановилась у двери и прислушалась.
– Она наша дочь, – произнесла за дверью мать Фелиция.
– Теперь это уже не имеет значения, – отозвалась мать Маргарет.
Пенелопа двинулась от двери, не желая больше ничего слышать, ее сердце колотилось, в венах пульсировала кровь. Она поспешила вверх по лестнице в свою комнату, закрыла дверь и заперла на ключ.
С тех пор она не могла заснуть.
Дотянувшись ощупью до часов на столике рядом с постелью, она поднесла к глазам слабо люминесцирующий циферблат.
Час ночи.
Пенелопа положила часы и уставилась в темноту. Больше всего ей хотелось прокрасться через холл в комнату матери Фелиции, забраться к ней в постель, как она обычно это делала, и выяснить, что случилось, что не в порядке, о чем это они говорили, – «Что это такое, что теперь уже не имеет значения?». Но это было невозможно. Зная, что Фелиция ее поддерживает и защищает, она все равно не была полностью уверена в том, что симпатии матери целиком на ее стороне. Мать Фелиция ее любила, это верно, но все-таки она была одной из них и, возможно, к своим сестрам относилась более благожелательно, чем к ней.
Одна из них.
Как это получилось? Когда это произошло, что они объединились с Фелицией против них?
Этого она не понимала. Скорее всего это накапливалось постепенно. Пенелопа и прежде неоднократно замечала, а теперь уже знала точно, что, становясь старше, она все меньше и меньше любила других матерей, тогда как чувства к матери Фелиции оставались у нее неизменными. Она не могла разобраться, почему это так. Потому ли, что преображалась сама, или потому, что изменялись они. Ребенком она воспринимала их одинаково милыми и добрыми, она любила их всех, но, подрастая, начала замечать между ними различия. Кроме того, она пришла к выводу, что в жизни они не были такими, какими она их себе представляла. Сильная и волевая, мать Марго была вначале для нее предметом поклонения. Пенелопа ее обожала. Но постепенно она все больше обращала внимание на диктаторские замашки главы семьи и ее стремление к неограниченной власти. Свобода духа матери Дженин теперь казалась ей пороком и даже ненормальностью. В бесстрастном интеллекте матери Маргарет она увидела лишь холодность, мать Шейла, единственная из них, кто занимался наукой виноградарства и виноделия, раздражала своим педантичным фанатизмом.
Может быть, она все выдумала, возможно, это было просто подростковое бунтарство, через которое проходят все дети.
Может быть.
Но она так не считала.
Единственное, что не изменилось с тех пор, – это то, что все они обладали равной властью над ней. В работе у них, несомненно, существовала определенная субординация, причем на самом верху в их иерархии находилась мать Марго, но в семейной жизни ничего подобного не существовало. По крайней мере по отношению к ней. Они все были ее матерями, и если когда и случалось, что они отдавали какие-нибудь противоречивые указания, высказывали пожелания или устанавливали ограничения, то ей приходилось разбираться с этим самой. Пенелопа очень рано поняла, что одну мать против другой настроить невозможно. Они всегда защищали друг друга.
Вот почему она не могла ни о чем спросить мать Фелицию.
«В этом есть и влияние Диона тоже», – подумала она. С тех пор как она стала с ним встречаться, Пенелопа обрела большую уверенность, у нее чаще стало появляться желание настоять на своем, открыто не согласиться или вообще не подчиниться кому-нибудь из матерей. На свою жизнь до определенной степени она смотрела теперь его глазами или как бы со стороны. Ей казалось, что она по-настоящему поняла, каким действительно странным был до сих пор образ ее жизни, которому внутренне она никак не соответствовала.
Матери старались воспитывать ее исходя из своих убеждений, но действия это не возымело. Прежде Пенелопа чувствовала себя посторонней только в среде своих ровесников, но теперь и общество матерей становилось ей все более чуждым.
Как бы все обернулось, будь жив отец?
В последнее время этот вопрос мучил ее все чаще и чаще. Насколько другой была бы ее жизнь? Насколько другой была бы она сама?
Как ей хотелось хоть что-нибудь вспомнить об отце. Самой. Когда он умер, она была слишком мала, поэтому знания о нем основывались на рассказах матерей. Даже его внешность стала для нее тайной, потому что, когда она подросла, его фотографии загадочным образом куда-то исчезли.
Если бы только он прожил немножко дольше, она бы наверняка сохранила память о нем. Пенелопа ясно помнила, как лежала в колыбельке, когда ей было всего несколько месяцев от роду. Правда, если быть до конца справедливой, возможно, этот и другие зрительные образы ее раннего детства являлись скорее результатом ее воображения, нежели отражением реальных событий. Но все сцены прошлого, без исключения, были такими живыми и явными, что казалось, будто все происходило на самом деле, что это не фантазия, что она, повзрослев, ничего не выдумала и что все, что она слышала, было из первых уст.
Однако девушку очень смущал тот факт, что многое из ее воспоминаний не соответствовало тому, что рассказывали матери.
Например, она ясно помнила, непонятно только каким образом, – то ли это был фрагмент из сна, то ли внезапная вспышка памяти, – как мать Дженин, смеющаяся, обнаженная, измазанная кетчупом, танцевала при лунном свете под окном ее комнаты, где она лежала в кроватке. Но ведь это просто невозможно, не правда ли? Такое не могло случиться.
А может быть, это было?
И это ее пугало.
В ее снах часто фигурировал отец. Пенелопа видела исключительно живую картину, которая настойчиво повторялась в нескольких ночных кошмарах: ее отец голый, он кричит, ее матери его удерживают, а мать Марго прильнула к нему и плотоядно слизывает кровь из огромной раны у него на груди.
Девушка села в постели. Во рту было сухо. Она похлопала ладонью по столику, пытаясь нащупать стакан с соком. Но, как назло, сегодня она его принести забыла.
Пенелопа сбросила одеяло и встала. Конечно, напиться можно было и в ванной, воспользовавшись стаканчиком для полоскания зубов, но водопроводной водой она лишь полоскала рот. Она знала, что вода везде одинакова, из одного источника, но пить в помещении, где находится унитаз, было неприятно.
Придется отправиться на кухню.
Пенелопа как можно тише открыла дверь комнаты и вышла в коридор. Впервые в жизни она шла по темному ночному дому, где царила полная тишина. Утром, в полдень, вечером – всегда кто-то чем-нибудь занимался, было много движения, звуков, шумов. Но теперь, когда матери спали, когда все огни были погашены, эта смешанная с мраком тишина казалась зловещей. Она просто давила.
Она не хотела никого будить, поэтому, не включая свет, держась за стену, на ощупь стала спускаться вниз по лестнице. Откуда-то снизу, от одного из незашторенных окон, возможно из кухни, исходило рассеянное голубое свечение, что делало окружающую тьму еще более глубокой. Руки покрылись мурашками, и она уже почти была готова вернуться в свою комнату. Что-то жуткое было сейчас во всей обстановке, и хотя она прожила здесь всю свою жизнь, тысячу раз шастала туда и обратно по лестнице, в данный момент все здесь было чужим.
- Предыдущая
- 47/94
- Следующая
