Незаметные - Литтл Бентли - Страница 31

• Предыдущая
• 31/80
• Следующая

– О'кей, – улыбнулся Филипп. – Я знаю, что тебе все это внове, так что спрашивай, что хочешь спросить.

Я обводил взглядом лица. На них я не видел ни отстраненности, ни подозрительности, ни превосходства – только сочувственное понимание. Всем им было известно, через что я прошел и что сейчас чувствую. Они все через это прошли.

Я поймал себя на мысли, что ни один из них не похож на террориста. Наверное, Филипп среди них самый крутой, но даже он не выглядел достаточно злобным или фанатичным для настоящего террориста. Они вроде детей, подумал я. Притворяются. Играют роль.

Я вспомнил, что они, представляясь, называли свои прежние занятия, но никто не сказал, что они делают сейчас. Я прокашлялся.

– А где вы, э-э, работаете?

– Работаем? – засмеялся Бастер. – Мы не работаем. С этой фигней мы завязали.

– Нам нет нужды работать, – сказал Стив. – Мы – террористы.

– Террористы? В каком смысле? Что вы делаете? Живете где-то вместе, коммуной? Или собираетесь раз в неделю, или что?

Задавая этот вопрос, я смотрел на Стива, но он тут же перевел взгляд на Филиппа. Они все смотрели на Филиппа.

– Это не работа такая, – сказал Филипп. – Это не то, чем мы занимаемся. Это то, кто мы такие.

Остальные согласно кивнули, но никто не по желал ничего добавлять.

– Ты спросил, что мы делаем, – говорил Филипп, – где работаем. В этом-то и проблема. Большинство людей идентифицируют себя со своей работой. Без своей работы они просто пропадают. Это для них источник идентичности. Это определяет, кто они такие. Большинство из них ничего вообще не знает, кроме работы. Им нужна какая-то структура, которая дает смысл их жизни, ощущение наполненное(tm). Но насколько может наполнить жизнь работа секретаря? А когда твое время свободно, можешь делать что угодно! Ограничивает тебя только воображение. У большинства людей в жизни нет никакого смысла. Они не знают, почему находятся на своих местах, и им плевать. Но у нас есть шанс быть другими. Нам не надо постоянно себя занимать, убивать свое время, пока сами не умрем. Мы можем – жить!

Я вспомнил свои долгие выходные, утомительные отпуска. Я всегда был одним из тех, кто не может существовать вне структуры. Я оглядел лица моих товарищей по столу, Незаметных. Я знал, что и они когда-то были такими.

Но Филипп был прав. У нас есть шанс вырваться. Мы уже убивали. Каждый из нас за этим столом, тихий и симпатичный, такой на вид дружелюбный, кого-нибудь убил. Что же нам оставалось? Какие еще есть табу? Мы уже доказали, что не подчиняемся ограничениям общества. Я кивнул Филиппу. Он мне улыбнулся:

– Мы свободнее кого угодно, – сказал он. – Люди думают, будто то, что они делают – важно, будто они сами играют важную роль. Но мы-то лучше знаем. Есть продавщицы, которые выходят на работу сразу после родов, потому что убеждены: их работа очень важна и ценна, их вклад уникален, без них все рассыплется. А правда в том, что они – всего лишь винтики в машине. Уволься они или умри – на их место тут же встанет кто-то другой, и разницы под микроскопом не заметишь.

Вот почему мы благословенны. Нам показали, что мы – заменимы, никому не нужны. Мы освобождены для других дел, более великих.

– И что же мы делаем? – спросил я. – То есть что мы делаем в качестве террористов?

– Чего хотим, – ответил Бастер.

– Да, но чего мы хотим?

И снова все глаза повернулись к Филиппу.

Он выпрямился на стуле, явно наслаждаясь общим вниманием. Все это была его идея, его детище, и он им гордился. Он наклонился вперед, облокотившись на стол, и заговорил в скупой, но страстной манере лидера повстанцев, произносящего напутственную речь своим войскам. Он объяснил, что видит нас в роли мстителей. Мы узнали на себе угнетение со стороны известных, интеллектуальной и физической элиты. Мы узнали, каково это, когда тебя не видят, не замечают и видеть не хотят. И потому, говорил он, благодаря нашему опыту, благодаря испытанному нами унижению, поскольку мы видели общество с того конца плуга, куда лошадь запрягают, мы знаем, чтонужно сделать. А он знает, какэто сделать. Планирование и организация дадут нам внести в жизнь великие, великие перемены.

Все восторженно кивали, как истинные верующие – своему гуру, и у меня тоже внутри зашевелилась гордость. Но в то же время я спрашивал себя, действительно ли у всех у нас в сердцах такая утопическая цель.

Или просто мы хотим быть частью чего-то хотя бы раз в нашей жизни?

– Но мы и в самом деле террористы? – спросил я. – Мы устраиваем взрывы, похищения, и вообще... совершаем террористические акты?

Филипп с энтузиазмом кивнул.

– Мы начинаем с малого, прокладывая себе дорогу вверх. Мы не так уж давно вместе, но мы уже разгромили «Макдональдс», «Кей-Март», «Краун букс» и «Блокбастер-видео» – несколько из наиболее известных и узнаваемых фирменных марок. Изначально, как я уже указывал, наше намерение состояло в том, чтобы нанести удар нашим угнетателям, принести финансовый ущерб носителям известных имен, тем, кто поставил известных над неизвестными, но почти сразу мы поняли, что терроризм – это не более чем визитная карточка партизанской войны. Единственное его назначение – привлечь внимание к вопросу. Отдельные акты терроризма не могут вызвать постоянных, долговременных изменений, но могут осведомить о проблеме массы и привлечь к ней внимание широкой публики. Отвечая на твой вопрос, скажу: в нашем случае слово «террорист» – некоторое преувеличение. Мы ничего не взрывали, не похищали самолет, ничего такого. – Он усмехнулся и добавил: – Пока что.

– Пока что?

– Как я говорил, мы вырабатываем свой путь, проводя кампанию постепенной эскалации.

– И чего мы надеемся этим достичь?

Филипп с довольной улыбкой откинулся на спинку стула:

– Мы станем известными.

Официантка принесла еду и напитки, и я набросился на свой ленч, а разговор снова сполз от риторики, которая была выдана специально для меня, на более насущные дела или тривиальные личные вопросы.

В этом разговоре Филипп не участвовал. Он оставался вне его, над ним, и казалось, что он куда более знающий и мыслящий, чем все остальные.

Я доел пирог. Две официантки опустили шторы на западных окнах ресторана. Я посмотрел на стенные часы над кассой. Был четвертый час.

Оставалась еще одна вещь, которой я не знал, о которой не спросил, и о чем никто не вызвался ответить. Я положил вилку и сделал глубокий вдох:

– А кто мы такие? Мы такими родились? Или стали с годами? Что же мы собой представляем?

Я оглядел стол, но никто не хотел встретиться со мной взглядом. Всем почему-то было неловко.

– Мы – другие, – ответил Филипп.

– Но какие?

Молчание. Даже Филипп, впервые с той минуты, как окликнул меня на улице, был не так уверен в себе.

– Мы – Незаметные, – сказал Бастер.

– Это я знаю... – начал я. Осекся и посмотрел на него. – Где ты взял это слово – «Незаметные»? Кто его тебе сказал?

Он пожал плечами:

– Не знаю.

Филипп понял, к чему я веду.

– Да! – воскликнул он. – Мы все придумали это слово, разве нет? Каждый из нас нашел его сам.

– Я не знаю точно, что оно значит, – сказал я. – И значит ли что-нибудь. Но слишком это необычно, чтобы быть просто совпадением.

– Оно значит то, что мы в него вкладываем, – ответил Филипп. – Оно значит, что мы предназначены быть террористами.

– Перст судьбы! – провозгласил Томми или Джон.

Мне такой разговор был не по душе. Я не чувствовал себя избранным для чего бы то ни было, я не думал, что Бог собрал нас для какой-то специальной цели, и мысль, что есть какая-то ведущая нас сила, причина и воля, диктующая все наши действия, меня очень смущала.

Филипп посмотрел на часы.

– Становится поздно, – сказал он. – Нам пора бы двигаться.

Он вытащил из кармана двадцатку и бросил ее на стол.

– А этого хватит? – усомнился я.

Филипп улыбнулся:

– Неважно. Если не хватит, они все равно не заметят.

• Предыдущая
• 31/80
• Следующая