Незаметные - Литтл Бентли - Страница 48

• Предыдущая
• 48/80
• Следующая

Мэри, сидя на подлокотнике кресла Дона, усмехнулась.

– Класс! – сказала она. – Что хорошо, то хорошо.

Я записал выпуск новостей, как требовала моя обязанность.

После этого мужик-ведущий обменялся с бабой-ведущей какой-то шуткой насчет наших машин, и начался прогноз погоды.

Остальные террористы возбужденно обсуждали и гонку на уничтожение, и выпуск новостей, а я стоял с пультом от видика и смотрел, прогноз погоды. Мы – не Террористы Ради Простого Человека, понял я. Ничего такого благородного или романтического. Мы – жалкая группка неизвестных, отчаянно пытающихся, чтобы общество нас заметило, использующих для этого все доступные нам средства, чтобы люди узнали о нашем существовании, чтобы добиться хоть какой-то известности.

Мы – клоуны. Комическая интермедия среди настоящих новостей.

Осознание было ошеломляющим, и я не был к нему готов. Хотя после первых нескольких недель я не очень много значения придавал всем этим террористским делам. Я просто купился на концепцию Филиппа и считал, что все, что мы делаем, – настоящее, законное и стоящее. Никогда я не переставал анализировать, чего же мы достигли. Но сейчас я оглянулся назад на все, что нами было сделано, и в первый раз увидел, как же это на самом деле мало, и как удручающе жалки наши иллюзии собственного величия.

Филипп был зол на то, кем он стал, и эта злость его вела, была горючим для его страсти и его усилий свершить что-то крупное, что-то важное для его жизни. Но у остальных такой движущей силы не было. Мы были овцами – все мы. В том числе и я. Может быть, вначале я и был зол, но этого чувства больше не было. Вообще никаких чувств не было, и мимолетного удовольствия, которое я получал от наших выходок, тоже давно не было.

Какой же во всем этом смысл?

Я выключил видик, вложил ленту в коробку и побрел в одиночку домой. Долго стоял под горячим душем, потом натянул пижаму и вышел в спальню. Мэри ждала меня на моей кровати, одетая только в белые шелковые трусы.

– Не сегодня, – устало сказал я.

– Я хочу тебя, – произнесла она хриплым голосом, полным деланной страсти. Я вздохнул и снял пижаму.

– Ну, ладно.

Я вытянулся на кровати рядом с ней, и она взобралась на меня и стала целовать.

В ту же секунду я ощутил давление на изножье кровати. Вдруг чьи-то грубые руки взяли меня за пенис.

Мужские руки.

Я дернулся, пытаясь вырваться. Мне было противно. Я знал, что нельзя быть таким ограниченным, но такой уж я был.

На своем органе я ощутил чей-то рот.

Мэри сковывала мои движения, и я пытался вырваться, но ее руки и ноги обвили меня, и стряхнуть ее я не мог.

Неразборчивое уханье мужским голосом, который я узнал, и я понял, что это Филипп трудится надо мной там, в нотах кровати.

В черном глубоком отчаянии я закрыл глаза.

И подумал о Джейн.

Рот Филиппа выпустил меня, и в ту же минуту Мэри напряглась, застонала, сильнее надавила на мое тело. Сильнее, слабее, сильнее, слабее, и она с судорожным вздохом дернулась вперед, рухнув на меня.

Тут я откатился в сторону, чувствуя себя так мерзко, как никогда в жизни. Филиппа я ненавидел, и мне хотелось сесть, схватить его руками за шею и выдавить из него жизнь.

Я хотел, чтобы он убрался, но он стоял возле кровати и смотрел на меня.

– Убирайся, – сказал я.

– А это было не так уж плохо. Точно могу сказать, что тебе понравилось.

– Это была автоматическая реакция. Филипп присел рядом со мной. В его глазах было что-то вроде отчаяния, и я понял, что глубоко в душе, несмотря на все его разговоры о свободе от нравственности и морали, у него сейчас те же чувства, что и у меня.

Я вспомнил его старушечий дом.

– Может быть, тебе и было противно, – сказал он. – Но ты же ожил, верно? Это заставило тебя ожить.

Я посмотрел на него и медленно кивнул. Это была неправда, и мы оба знали, что это неправда, но оба притворялись.

Он кивнул в ответ.

– Вот это и важно, – сказал он. – Только это действительно важно.

– Ага, – согласился я. И отвернулся от него, закрыв глаза и наворачивая на себя одеяло. Я слышал, как он говорит с Мэри, но слов разобрать не мог, да и не хотел.

Крепко зажмурившись, завернувшись в одеяло, я в конце концов заснул.

Иногда я думал, что сталось с Джейн. Нет. Не иногда.

Всегда.

Не прошло ни одного дня, чтобы я о ней не думал.

Уже полтора с лишним года прошло, как мы разошлись, как она меня бросила, и я все гадал, нашла ли она себе за это время другого.

Я гадал, вспоминает ли она обо мне.

Видит Бог, сколько я о ней думал. Но должен признать, что со временем ее образ в моей памяти начал тускнеть. Я уже не мог точно вспомнить цвет ее глаз, увидеть неповторимые черты ее улыбки, те манеры, которые были свойственны ей и только ей. Куда бы я ни смотрел, в какую бы толпу, там всегда было хоть одно молодое женское лицо, напоминавшее мне Джейн, и я думал: а узнаю ли я ее, если встречу?

Если она сменила прическу или носит одежду другого стиля, я, быть может, пройду мимо и не замечу.

И от этой мысли становилось невыразимо печально.

О Боже, как ненавистно мне было быть Незаметным.

Ненавистно.

Не то, чтобы я сильно не любил своих товарищей-террористов или не радовался, когда был с ними. Нет. Я... я не хотел,чтобы мне нравилось быть с ними. Я не хотел радоваться тому, чему радовался. Я не хотел быть тем, кем я был.

Но это было то, чего мне не дано будет изменить никогда.

После опыта с Мэри и Филиппом я оставил секс. Ушел из расписания. Мэри все еще проводила ночи в разных домах, но ее походы в мой дом были ограничены спальнями Джона и Джеймса. Она со мной была вежлива, как и я с ней, но по большей части мы старались друг другу на дороге не попадаться и друг друга не замечать.

Кажется, отношение Филиппа ко мне тоже переменилось. Мы уже не были так близки, как раньше. Будь у нас иерархия, я по-прежнему был бы, наверное, вторым человеком, но он бы меня за это не любил.

Как и с Мэри, мы с Филиппом были друг с другом вежливы, но то истинное товарищество, которое было раньше, пропало. Филипп теперь казался более жестким, более деловым, меньше склонным шутить или веселиться. И меня это тоже коснулось. Это коснулось каждого. Даже Джуниор это заметил.

Но, естественно, никто не смел сказать ему это прямо.

У меня создалось впечатление, что Филипп пришел к тем же выводам о действенности нашей организации, что и я. Почти всю следующую неделю он провел наедине с самим собой у себя в комнате, у себя в доме. В субботу мы съездили в Гарден-Гроув к автомобильному дилеру и взяли несколько новых машин, но в остальном мы сидели тихо, и Филиппа видели только за обедом.

В следующий вторник он нас созвал на собрание в конторе продавцов. До этого он послал Пола обойти все дома и разнести личные письменные приглашения каждому, и явно указал, что явка обязательна, – он имеет объявить нечто важное.

В назначенное время – восемь часов вечера – мы с Джеймсом и Джоном перешли через улицу. Очевидно, Филипп, или Пол, или Тим украли ключ или сумели взломать замок, потому что дверь конторы была открытой и все лампы включены. На столе посередине комнаты поверх карты нашего района была разложена карта округа Орандж. Вокруг стола стояли тринадцать кресел.

Мы сели рядом с Тимом, Полом и Мэри, поджидая остальных.

Филипп не начинал говорить, пока все не собрались и не расселись. Тогда он приступил прямо к делу.

– Вы знаете, зачем мы объединились. Вы знаете нашу цель. Но в последнее время мы выпустили эту цель из виду. – Он оглядел комнату. – Что мы все это время делали? Мы называем себя террористами, но кого мы терроризировали? Какие террористические акты мы выполнили? Мы играем в террористов, развлекаемся, делаем что хотим с той свободой, которая нам дана, и притворяемся, что наши действия имеют смысл.

Свобода, которая нам дана.

• Предыдущая
• 48/80
• Следующая