Незаметные - Литтл Бентли - Страница 8
- Предыдущая
- 8/80
- Следующая
То есть у меня оказалась чертова уйма времени, которое надо было куда-то девать.
Я быстро научился брать пример с окружающих и открыл много способов симуляции усердной работы. Когда Стюарт или Бэнкс останавливались у моего офиса посмотреть, чем я занимаюсь, их встречал шелест бумаг, разбор папок на столе, пулеметный треск перебираемых папок в ящиках. Не знаю, замечал ли мои представления Дерек, но если да, он ничего не говорил. Я подозревал, что он делает то же самое, поскольку он вдруг становился куда более занят, если его начальник или руководитель отдела вдруг входил в офис.
Мне не хватало обстановки колледжа, и я много времени проводил, думая о ней. Там было весело, и хотя всего полгода прошло, как я получил диплом, эта жизнь ушла за миллион миль от меня. Мне не хватало общества людей моего возраста, не хватало просто безделья и бесцельных шатаний. Я вспомнил, как ходил с Крейгом Миллером в «Эрогенную зону» – лавку игрушек для взрослых в ряду сомнительных лавчонок рядом с кампусом. В то время мы ездили с ним в одной машине, и Крейг предложил остановиться у этой лавки. Я там никогда не бывал, мне было любопытно, и я согласился. Мы заехали на стоянку и вошли в магазин, позвонив в колокольчик над дверью. Три продавца и несколько покупателей обернулись к нам. «Крейг!» – воскликнули они в унисон. Это мне напомнило телепередачу «Привет!», когда все содержатели баров орут «Норм!», и я не мог удержаться от смеха. Крейг застенчиво улыбнулся, и я помню, как подумал словами песни насчет того, как хорошо там, где все тебя знают по имени.
В «Отомейтед интерфейс» никто меня по имени не знал.
Я до сих пор не понимал толком, почему меня взяли на работу, поскольку и Стюарт, и Бэнкс явно меня презирали. Может быть, я шел по какой-то квоте? Подходил по критерию возраста или этнической принадлежности? Понятия не имел. Я только знал, что если бы это зависело от Бэнкса и Стюарта, не видать бы мне этой работы.
Теда Бэнкса я видал редко, но когда он время от времени обходил отдел, он был со мной груб и излишне колюч. Без всякого повода он делал уничижительные комментарии по поводу моей прически, галстуков, осанки – всего, что приходило ему на ум. Я не представлял себе, зачем ему это надо, но старался не обращать внимания.
Не обращать внимания на Рона Стюарта было труднее. Он в своей неприязни не был так очевидно груб, как Бэнкс, наружно он даже был со мной вежлив. Но было в нем что-то такое, что гладило меня против шерсти. Когда он говорил, всегда в его голосе слышалась нотка снисхождения. Его слова были достаточно приятны, но высказывались они так, что не оставалось сомнений, что он куда как превосходит меня по интеллекту и положению и вообще делает мне одолжение, разговаривая со мной.
И самое противное было то, что, разговаривая с ним, я не мог избавиться от ощущения, что он действительноменя превосходит, что он более интеллектуален, более интересен, более утончен, более – все на свете. Слова, которыми он изъяснялся, были дружелюбными словами, которыми обращаются к равному, но отношение за ними, тонко скрытое в подтекстах, говорило совсем о другом, и я заметил, что веду себя несколько сервильно, как почтительная мелкая сошка перед самодовольным начальником, и ненавидел себя за это, но сделать ничего не мог.
Я стал думать, нет ли у меня паранойи. Может быть, Бэнкс и Стюарт так вообще с каждым обращаются.
Нет. Бэнкс шутил с программистами, был вежлив с секретаршей и стенографистками. Стюарт был дружелюбен со всеми прочими своими подчиненными. Он даже позволял себе небольшой треп с Дереком.
Я был единственным объектом их враждебности.
Прошел примерно месяц, как меня взяли на работу. Однажды Стюарт и Бэнкс остановились в коридоре возле моего офиса. Они говорили громко, будто хотели, чтобы я их наверняка услышал.
Я услышал:
Бэнкс: Как он работает?
Стюарт: Не командный игрок. Не знаю, сможет ли он вообще вработаться в наш ритм.
Бэнкс: У нас для лодырей места нет.
Моя первая аттестация ожидалась не раньше, чем через два месяца. Они просто меня провоцировали, и я это знал, но все равно разозлился и не мог оставить подобные обвинения без ответа. Я встал, обошел вокруг стола и вышел в коридор твердым шагом.
– К вашему сведению, – объявил я, глядя им в глаза, – я выполняю все задания, которые мне дают, и выполняю их вовремя.
Стюарт посмотрел на меня с улыбкой.
– Это прекрасно, Джонс.
– Я слышал, что вы обо мне говорили...
Тут и Бэнкс улыбнулся – снисходительно, весь простодушие.
– Мы о вас не говорили, Джонс. Что заставило вас подумать, что мы говорим о вас?
Я уставился на него.
– И почему вы подслушиваете наш частный разговор?
На это у меня ответа не было – ничего такого, что не прозвучало бы как оправдание, и потому я отступил, покраснев, обратно в офис. А Дерек ухмылялся за своим столом.
– Вперед тебе наука.
«Так твою мать! – хотел я ответить. – Чтоб ты сдох, говна нажравшись!»
Но я сделал вид, что его не замечаю, снял колпачок с авторучки и молча вернулся к работе.
В этот вечер, когда я вернулся домой, Джейн заявила, что хочет куда-нибудь пойти, что-нибудь сделать. Мы не выходили из дому с тех пор, как я получил работу, и Джейн стала тяготиться домом не на шутку. Честно говоря, я тоже, и мы решили, что неплохо будет куда-нибудь съездить.
И мы поехали в Бальбоа и поужинали в «Краб кукере», заказали по миске похлебки из моллюсков и съели их на скамейке возле ресторана, наблюдая за прохожими и отпуская замечания. Потом мы проехали по полуострову до пирса через Зону развлечений и припарковались на маленькой стоянке возле самого пирса. Это всегда было «наше» место. Здесь прошло много наших свиданий в дни нашей бедности, сюда я привез Джейн, когда мы в первый раз выехали из дому, сюда мы потом приезжали на автомобиле. За первые два года наших отношений, когда мы не могли позволить себе даже сходить в кино, мы приезжали сюда: шли через Зону развлечений, покупали всякую мелочь в прибрежных лавочках, смотрели, как резвятся ребятишки на аттракционах, смотрели на лодки в заливе, съедали по гамбургеру у конца пирса.
Потом, когда люди уже расходились и лавки закрывались, мы обычно предавались любви на заднем сиденье моего «бьюика».
Теперь было непривычно идти через Зону развлечений. Впервые мы могли позволить себе купить футболку, если бы захотели. Мы могли поиграть на автоматах. Но по привычке мы ничего этого не делали. Мы шли, взявшись за руки, мимо кучки панков в кожаных куртках, прислонившихся к ограде поломанного колеса смеха, мимо будки, где продавали билеты на ночной круиз по заливу. Воздух был наполнен запахом дешевой еды – гамбургеров, пиццы, картофельных чипсов – а за ними фоном угадывался рыбный запах моря.
Мы зашли в лавку ракушек, и Джейн решила, что хочет раковину морского ежа, и я ей такую купил. Потом мы поехали на пароме на остров Бальбоа, не спеша обошли его по периметру за час, купили в киоске с мороженым замороженных бананов и поехали обратно.
Возвращаясь на автостоянку у пирса, мы услышали музыку и увидели группу отлично упакованных яппи на тротуаре перед небольшим клубом. Неоновая вывеска между открытой дверью и затемненным окном гласила: КАФЕ СТУДИО, а на написанной от руки афиши у дверей висело объявление: СЕГОДНЯ: СЭНДИ ОУЭН. Мы остановились послушать. Музыка была интересной: джазовый саксофон, то горячечный, то гладко-прохладный на фоне парящей вибрации фортепиано – и это было не похоже ни на что, мною слышанное. Общий эффект был гипнотизирующий, и мы стояли на тротуаре минут десять и слушали, пока напор толпы на заставил нас пойти дальше.
Вместо того чтобы вернуться к машине, мы пошли по уходящему вверх тротуару на пирс. «Руби» виднелся квадратиком света на фоне темного океана, а пирс был усыпан рыбаками и испещрен парочками. Мы миновали группу темноволосых, темнокожих и в темных одеждах школьниц, говорящих по-испански, старика на полинялой деревянной скамейке. Музыка следовала за нами, наплывая и уплывая вместе с бризом, и почему-то мы будто были не в округе Орандж. Казалось, что мы в каком-то другом, лучшем месте, в киноверсии Южной Калифорнии, где воздух чист и люди хороши и все чудесно.
- Предыдущая
- 8/80
- Следующая
