Все из-за мистера Террапта - Буйе Роб - Страница 23

• Предыдущая
• 23/29
• Следующая

Вроде бы все как-то налаживается. У Джеймса хорошие новости, Лекси снова нормально себя ведет, и Питера больше никто не игнорирует. Но трудно оставаться оптимистом, когда мистеру Террапту вот-вот сделают операцию на мозге. Мне становится страшно, когда я думаю об этом слишком долго, а думаю я об этом постоянно. Об этом и о маме.

Слова Даниэль меня раздавили. Я на нее, впрочем, не разозлилась. Мне даже стало ее жалко. Я знаю, что она хочет дружить со мной, но ее семья против. Это, должно быть, тяжело. В тот день я вернулась домой и прямо с порога сказала маме:

— Мам, Даниэль говорит, что ее семья тебя не одобряет и еще что вам с Чарли никогда не дадут пожениться.

— Ого! Погоди-ка, Анна, — сказала мама. — Во-первых, мы с Чарли жениться не собираемся. Во-вторых, я знаю, что их семейство меня не одобряет.

Я раскрыла рот.

— Сядь, милая.

Я села за кухонный стол напротив мамы. Когда я набросилась на нее, она просматривала почту за чашкой кофе (со сливками и сахаром).

Мама начала объяснять:

— Мы с Чарли вместе учились в школе. Когда я тобой забеременела, он со мной не церемонился — как и все вокруг. Собственно говоря, однажды он меня так разозлил, что я пнула его грузовик. Это я оставила на двери вмятину. — Я видела, что мама, рассказывая, снова переживает свою боль. — А теперь он извинился передо мной за свое поведение.

— Но почему Чарли извиняется, если его семья тебя не одобряет? — спросила я.

— Родители Даниэль и ее бабушка с дедушкой довольно старомодны и к тому же религиозны. Совсем как мои родители, которые не смогли принять ни меня, ни то, что случилось. Они и сейчас не могут.

На секунду я задумалась о маминых родителях. Я никогда с ними не встречалась. Неужели они на самом деле были такими беспощадными? И родители Даниэль тоже?

— Наверное, когда мы были подростками, Чарли поступал как все, а сейчас он готов думать своей головой. Всегда хорошо иметь собственное мнение, — добавила мама.

Итак, я должна поблагодарить мистера Террапта. Если бы не несчастный случай, Даниэль никогда бы не пришла ко мне, как она и сказала. Спасибо, мистер Террапт, но вам не надо было расшибать себе голову, чтобы я смогла подружиться с Даниэль.

Не поймите меня неправильно — я вам очень признательна, но я ужасно хочу, чтобы вы вернулись. Вы выздоровеете. Все будет хорошо. Вы мне сами об этом говорили, помните?

— Может, благодаря Даниэль и Чарли их семья перестанет нас осуждать, — сказала я. — Я верю в то, что все будет хорошо. Этого бы мистер Террапт и хотел.

Я знаю, как это — когда все на тебя ополчаются. Паршиво, мягко говоря. Толстухам это хорошо известно. Никогда не думала, что сама буду участвовать в бойкоте. Но как-то незаметно для себя я к нему присоединилась.

Питеру, наверное, казалось, что его совсем-совсем никто не любит. Сейчас я это понимаю, а раньше — нет. И ведь тогда это было по-настоящему важно. Я не понимала ничего до тех пор, пока Джеймс с Люком не открыли мне глаза.

Эгоизм ослепил меня. Я думала только о том, как плохо мне. Не хочу оправдываться: вряд ли я повела бы себя по-другому, пойми я это раньше. Сейчас я просто рада, что все изменилось. Рада за всех нас.

Люк сказал, что мистеру Террапту предстоит операция на мозге. Все девочки, когда услышали это, расплакались. А мальчишки не стали над нами смеяться, как они обычно делают. Еще Люк рассказал про увлечение мистера Террапта борьбой, про сотрясения мозга, про то, что виноват не только Питер. Произошел несчастный случай — настоящий, всамделишный несчастный случай, в котором были замешаны многие из нас. Люк сказал, что Питер бросил снежок из-за него. Но не только Люк довел в тот день Питера. Остальные тоже начали признаваться. Я молила Бога очистить грехи наши.

Я обняла каждого, кто был на празднике у Джеймса. Мне было ужасно стыдно, и перед Питером стыднее всего. Хотя мы ему сказали, что не только он виноват в несчастье, он нам не очень-то, похоже, поверил.

Я корила себя и за то, что сказала Анне. Надеюсь, она не злилась на меня за мои слова. Я по-прежнему хотела с ней дружить. Еще меня интересовало, какие у Чарли намерения насчет Терри, поэтому я его об этом спросила.

Рано утром перед школой я нашла Чарли в хлеву. Он сидел на скамеечке и собирался доить коров.

— Доброе утро, солнышко, — сказал он. — Какими судьбами?

— Скажи, зачем ты встречался с Терри Адамс? — выдохнула я.

— Выпить чашечку кофе с прекрасной женщиной, — ответил он, — и попросить прощения за то, как вел себя, когда мы учились в школе.

Чарли помассировал вымя первой корове и присоединил к нему доильный аппарат.

— Умница, — сказал он, погладив ее, и двинулся к следующей. Присев рядом с ней, Чарли начал все сначала.

— Ты тоже считаешь, что Анна и ее мама оказывают на меня дурное влияние? — спросила я.

— Нет. Но переубеждать маму с бабушкой бесполезно. Не верю я, что они передумают.

— А с Терри встречаться ты еще будешь?

— Не прочь бы, — отозвался Чарли. Он встал и перешел к третьей корове. У Чарли было четыре аппарата, поэтому он мог доить четырех коров одновременно. Он делал это каждое утро и каждый вечер.

— И что, даже ничего нашим не скажешь?

— А смысл? Не хочу затевать семейную войну и тебе не советую, — ответил он.

— Тебе легко говорить. Взял и поехал, куда захотел. А Террапту в больнице не вечно лежать. Он вернется в школу или умрет. И тогда меня больше не отпустят в гости к Анне. А я хочу дружить с ней и ее мамой. Они мне нравятся.

Чарли остановился и посмотрел на меня.

— Наперед не загадывай, — сказал он. — А пока давай и дальше молиться за этого вашего учителя.

— А ты как думаешь, выживет он после операции?

— Не знаю, — ответил Чарли. — Я бы и хотел тебе сказать, но понимаю я только в курах да коровах. — Он подошел ко мне и крепко обнял. — На автобус-то не опоздаешь? Учись хорошо, солнышко.

Я постаралась улыбнуться. Надеюсь, от меня не слишком будет разить коровами.

Если кто и знает, что такое тишина, так это я. Тишина, стоявшая у нас в классе, не худшая на свете — ведь всегда можно было обернуться к соседу и что-нибудь прошептать. Да, в ней присутствовало страшно много грусти и вины, но она не была абсолютной.

Даже тишине, окружавшей Питера, пришел конец. Ему повезло.

А у меня дома тишина не кончалась. Не было никого, к кому я мог бы повернуться, никого, кто мог бы меня спасти. Только я, грусть и вина. Эта тишина была абсолютной.

Но недавно Террапт научил меня смотреть на вещи иначе. Думать о них иначе. Думать не только о себе. Эта тишина всегда была моей. Эта вина всегда была моей. Но сейчас я начал думать о маминой тишине. О папиной тишине. Маминой вине. И папиной вине. Им тоже было больно. Почему я должен ждать, когда они заговорят со мной? Не должен.

Через несколько дней после праздника Джеймса я прокрался в мамину спальню. Она лежала на кровати в своей пижаме. Я забрался на кровать и обнял маму. А потом сказал: «Ты не виновата. Я тебя люблю». Она даже не пошевелилась, а я так и лежал рядом и в конце концов заснул — заснул, обнимая свою маму.

Когда я проснулся, на душе у меня было хорошо. Надеюсь, мои слова помогли ей. Выходя из спальни, я думал о Террапте. Без него я бы не справился. Я скучал по нему. Я бы хотел рассказать ему о том, как себя чувствую. Черт, я так хотел, чтобы он вернулся.

Я нашел папу в гостиной, которую точнее было бы назвать «одиночной». Он сидел в кресле. Раз папа был дома, я, наверное, проспал довольно долго. Интересно, видел ли он меня с мамой. Я сразу понял, что мне будет гораздо тяжелее повторить слова, которые я сказал ей. Мы никогда ни о чем таком не говорили — даже до того, как умер Майкл.

• Предыдущая
• 23/29
• Следующая