Война с Ганнибалом - Ливий Тит - Страница 48

• Предыдущая
• 48/75
• Следующая

Вперед выступили двое – Квинт Требеллий, центурион четвертого легиона, и Секст Дигйтий, моряк. И не так горячо оспаривали друг у друга честь первенства они сами, как поддерживали их товарищи по оружию. Спор грозил перейти в драку и мятеж, и Сципион объявил, что назначает троих судей, чтобы они немедля расследовали дело, выслушали свидетелей и вынесли справедливое решение. Но волнение не унималось. И солдаты, и моряки кричали, что не справедливости ищет начальство, а просто желает их обуздать и утихомирить. Тогда один из судей, Гай Лелий, подошел к трибуналу, на котором сидел Сципион, и сказал:

– Разве ты не замечаешь, что всякая мера приличия и порядка нарушена?! Даже если нам удастся предупредить бунт и избежать насилия, мы подадим гнусный пример на будущее: награду за доблесть пытаются вырвать и выиграть обманом! Вот перед тобою легионеры, вот моряки. Ни те, ни другие не знают истины, но и те, и другие готовы сейчас же присягнуть в том, что они правы, а стало быть – запятнать себя ложкою клятвою.

Это было мнение не только Лелия, но и двух остальных судей, и Сципион с ними согласился. Потребовав тишины, он сообщил:

– Точно установлено, что Квинт Требеллий и Секст Дигитий поднялись на стену одновременно. Почетного венка[75] достойны оба.

Потом получили награды остальные, всякий по заслугам. Больше всех прочих благодарил Сципион Гая Лелия, начальника флота. Он утверждал, что слава победы над Новым Карфагеном столько же принадлежит Лелию, сколько Сципиону, и подарил ему золотой венок и тридцать быков.

С испанскими заложниками римляне обращались так бережно, словно бы с детьми верных и давних союзников (ка-ково было их число, в точности сказать не могу, но думаю, что не меньше полутора тысяч), И все же они трепетали за свою жизнь и безопасность. Сципион сам беседовал с ними и всячески их успокаивал.

– Ни о чем не тревожьтесь и ничего не опасайтесь, – говорил он. – Вы попали во власть римского народа, который предпочитает связывать души людей милостями, а не страхом и старается хранить дружбу с чужими народами, а не порабощать их печальной неволею.

Он выяснил, из какого племени или города происходит каждый из заложников, и разослал гонцов с просьбою поскорее приехать за ними в Тарракон. Послы некоторых племен оказались по случайности в его лагере – им заложники были возвращены тут же, без малейшего промедления.

Когда Сципион беседовал с заложниками, из их толпы вышла пожилая женщина. Это была супруга Мандбния, который приходился родным братом Индибилису, царю илергетов. Она со слезами склонилась к ногам римского командующего и молила его, чтобы он строже наказал караульным оберегать женщин и заботиться о них.

Сципион отвечал, что у них ни в чем не будет ни малейшей нужды.

– Не об нужде я толкую, – возразила женщина, – ее мы и не боимся. Но посмотри на этих девушек – они так молоды и беззащитны, их любой обидит, если захочет.

И она указала на молодых и прекрасных дочерей Индибилиса и других девушек благородного происхождения, которые теснились вокруг нее.

– Такая обида унизила бы и оскорбила достоинство римского народа и собственное мое достоинство, – промолвил Сципион. – Я позаботился бы о вас и сам, без вашей просьбы, а теперь позабочусь вдвойне, потому что ни беды, ни лишения не заставили вас забыть о женской скромности и стыдливости.

Несколько позже солдаты привели к нему пленницу такой редкостной красоты, что, где бы она ни проходила, все оборачивались. Сципион спросил, откуда она родом и кто ее родители. Девушка ответила и вдобавок открыла ему, что она просватана за одного из первых людей в племени кельтиберов и что имя ее жениха – Аллуций. Сципион, не откладывая, послал за родителями и за женихом (о котором успел узнать, что тот без памяти влюблен в свою невесту). Как только Аллуций прибыл, Сципион увел его к себе в палатку и начал так:

– Будем говорить с полною откровенностью, потому что возраст наш одинаковый и стесняться друг друга нам нечего. Мои солдаты захватили в плен твою невесту и привели ко мне. Мне рассказали, что ты любишь ее, и я в этом нисколько не сомневаюсь: ведь она такая красивая, что я и сам влюбился бы в нее и просил бы ее в жены, если бы мог позволить себе обычные радости молодых лет. Но, весь целиком, и принадлежу не себе, а моему государству и потому хочу помочь твоей любви – это я могу себе позволить. У меня твоя невеста была в такой же неприкосновенности, как в доме собственных родителей. Прими ее из моих рук как дар, достойный нас обоих. В ответ я прошу только одного: стань другом римского народа. Если ты веришь, что я человек порядочный и достойный, то знай, что в римском народе таких, как я, много, знай, что нет на земле другого народа, дружба с которым была бы для тебя таким счастьем, а вражда – таким несчастьем.

Аллуций, не помня себя от смущения и от радости, взял Сципиона за правую руку и стал молить всех богов, чтобы они воздали римлянину за его великодушие, ибо он, Аллуций, не в силах отплатить ему так, как того требует собственное его сердце и неоценимое Сципионово благодеяние. Позвали родителей и ближайших родственников невесты. Они объявили, что принесли много золота для выкупа девушки, но так как Сципион возвращает им ее безвозмездно, они просят принять это золото в дар.

– Пожалуйста, прими! – упрашивали они. – Это будет для нас еще одною милостью, такою же великою, как первая!

В конце концов Сципион сдался на их просьбы и велел положить золото у его ног. Затем, обращаясь к Аллуцию, он промолвил:

– Сверх приданого, которое ты получишь от тестя, вот тебе свадебный подарок от меня.

Вернувшись домой, Аллуций без умолку расхваливал Сципиона своим соплеменникам.

– Явился молодой римлянин, истинно подобный богам! – повторял он снова и снова. – Он всех и всё побеждает и силою оружия, и добротою.

И, скликнув своих клиентов, он уже через несколько дней снова был у Сципиона с отрядом в тысячу четыреста отборных всадников.

Сципион удерживал при себе Лелия, пока при постоянной его помощи не завершил все дела с пленными, заложниками и добычей, а потом послал его в Рим – отвезти Магона и пятнадцать сенаторов, которых взяли в плен вместе с Магоном. Сам он после отъезда Лелия пробыл в Новом Карфагене недолго и все дни посвятил учениям – морским и пехотным. В первый день легионеры пробежали шесть километров в полном вооружении. Во второй – чистили и точили оружие перед своими палатками. В третий – бились на палках, словно на настоящих мечах, и метали дротики, надев предохранитель на острие. В четвертый – отдыхали. В пятый – снова бегали в полном вооружении. В таком порядке упражнения чередовались одно с другим и с отдыхом все время, что войско оставалось в лагере у Нового Карфагена. А гребцы и матросы выходили в тихую погоду из гавани и испытывали быстроту своих судов в потешных боях. Так и на суше, и на море римляне укрепляли тело и душу для будущих сражений.

А город весь гудел и кипел приготовлениями к войне. Ремесленники ни днем, ни ночью не выходили из мастерских. Сципион поспевал повсюду и за всем наблюдал с одинаковою зоркостью. То он был на судах, то на верфях, то бегал вместе с легионерами, то обходил мастерские и склады оружия, и везде люди трудились не покладая рук.

Положив начало этим трудам, поправив стены, которые местами обрушились, и оставивши для охраны города караульный отряд, римский главнокомандующий выступил в Тарракон. По пути его встречали уполномоченчые многих испанских племен. Иных он выслушивал и тут же отпускал, с иными беседу откладывал до Тарракона, где уже был на-рначен съезд всем союзникам, старым и новым. И почти все Народы, обитающие к северу от Ибера, и многие из тех, что живут к югу от него, прислали на съезд свои посольства.

• Предыдущая
• 48/75
• Следующая