Цветущая, как роза - Лофтс Нора - Страница 12

• Предыдущая
• 12/65
• Следующая

— О Боже! — воскликнул я. — Ты не знаешь, что говоришь. Он ослепил тебя точно так же, как делал это с другими женщинами. Он большой и сильный, он может поднять тебя одной рукой; он забрасывает тебя подарками и кружит голову сладкими речами. Но все это лишь ради одного — чтобы в очередной раз получить удовольствие. Не поддавайся, Линда, не обманывай себя. Ты не можешь любить его.

Я знал, что мои слова ничего не значат для нее. В каждой женщине есть неосознанное стремление к подчинению, и мужчине стоит только принять на себя роль хозяина, чтобы завоевать ее. Я думаю, что женщины обожают подарки не столько из жадности, сколько из странного наслаждения самоуничижением. Я понимал, что у Линды, бедной, презренной и находящейся в опасности, практически не было шансов устоять перед богатством, властью и поползновениями моего отца.

— Даже если ты действительно любишь его, даже если он испытывает по отношению к тебе что-то другое, чем к остальным женщинам, — снова принялся увещевать я, — что хорошего получится из этого? Он женат. Агнес молода. Ты ведь не хочешь стать любовницей и матерью незаконнорожденных детей? Не обижайся на меня, Линда. Ты одинока, кто-то должен дать тебе совет в трудную минуту.

— Я не обижаюсь. Я верю, что ты мой друг, Филипп. И я верю, что ты говоришь правду. Я попытаюсь уйти, потому что, если я останусь здесь… а он хочет меня… он добьется своего. Ему я не могу сопротивляться.

Я спросил из чистого любопытства:

— И, для тебя ничего не значит то, что он злой безбожник, развратник? Она взглянула на меня.

— Полагаю, ты еще ни разу не влюблялся. Тебе сколько лет? Двадцать? Ты старше меня. Но, говорят, женщины раньше взрослеют. Если бы ты испытал это чувство, то понял бы, что личность человека не имеет никакого значения. То, что понимаешь разумом, никак не влияет на чувства. Любишь того, в кого суждено влюбиться.

Совершенно спокойно и очень печально она вынесла приговор мне и себе. Больше всего мне хотелось в тот момент быть богатым, могущественным уверенным в себе, чтобы я мог сказать:

— Уедем со мной сегодня же. Я позабочусь о тебе.

Я бы отдал двадцать лет жизни за возможность произнести эти слова. Я глядел на изгиб ее пухлых алых губ, сладких и горьких в этот момент печали, на пробор, пробегавший от лба до самой макушки ее точеной головки, где узлом были связаны черные кудри, и сожалел, что нахожусь в полной зависимости от отца, что ничего не заработал собственными руками и не знаю даже, с чего начать какое-либо дело. Я любовался ее неотразимой красотой и понимал, насколько беззащитна и одинока она со своим полубезумным отцом в этом отдаленном местечке, защищенном от всех, кроме самого защитника, словно овца, охраняемая волком. Ладно, пусть поиграет в сторожа еще немного, в конце концов еще некоторое время она будет в безопасности.

— Послушай, — сказал я. — Не совершай необдуманных поступков. Если ты действительно любишь его, помни то, что я сказал тебе. Я знаю его очень хорошо. Быстрая победа принесет столь же быстрое пресыщение. Я поеду в Лондон, встречусь с Натаниэлем Горе и попытаюсь подыскать вам с отцом другое убежище. Ты молода, и новые люди, новые места помогут тебе забыть это увлечение.

— Ты говоришь так, будто я больна, а ты прописываешь мне лекарство, вздохнула она, но при этом улыбнулась.

Я встал и пожелал ей спокойной ночи.

Было уже темно, когда я возвращался домой, мысленно прокручивая в голове разговор с Линдой. Она любит моего отца! Думаю, ни один молодой человек не вынес бы подобного удара. Мне хотелось выть в тишине ночи. Но это еще больше подстегивало меня к действию, и всю дорогу от дома Мэдж до парковой калитки, в промежутках между приступами острой жалости к самому себе, я обдумывал план действий. Не успел я закрыть за собой засов, как огромная тень преградила мне путь и послышался голос отца.

— Где ты был?

Он уже так давно не проявлял ко мне никакого интереса, что этот неожиданный вопрос прозвучал для меня предупреждением.

— Я гулял. А что?

— Был в доме Мэдж, не так ли? Я видел твой железный след у калитки.

— Да, — признался я. — Зачем спрашивать, если ты сам знаешь, где я был?

Я направился к дому. Он положил тяжелую руку мне на плечо.

— Не торопись, мальчик мой. И часто ты ходишь туда?

— Почти каждый день, с тех пор как потерялся Квинс.

— Зачем ты ходишь туда?

— Я веду беседы со старым Сибруком, — продолжал я хитрить. — Я провел с ним весь вечер, пока вы катались с Линдой.

— Вот что, в дальнейшем ты меня очень обяжешь, если будешь держаться подальше от этого дома. Понял? Я не против того, чтобы ты болтал с Сибруком, если тебе нравится проводить время в разговорах с полоумным колдуном. Но у меня там свой интерес, и я не хочу, чтобы ты при этом присутствовал. Ясно?

— Ясно, — согласился я. — Кстати говоря, я как раз хотел попросить у тебя немного денег, чтобы съездить в Лондон.

— И что тебе там понадобилось? Танцульки в ассамблее? И с какой стати я обязан давать тебе деньги?

— Это отвлечет меня от дома Мэдж, — произнес я как можно более небрежно.

— Ты самый гнусный выродок, которого я когда-либо встречал, прошипел отец. — Я дам тебе деньги, но только потому, что мне не терпится убрать тебя подальше от глаз. Хромой друг мужланов с наглым языком и с таким же представлением о поведении джентльмена — вот кто ты такой.

— Тогда дай мне возможность поскорее уехать. Странно, почему тебе первому не пришла в голову эта идея.

На следующее утро, ни слова не говоря, он протянул мне кошелек из свиной кожи, полный золотых монет. Я пробурчал: «Спасибо» и взял его со злорадной мыслью о том, что знай он, зачем мне понадобились деньги, тотчас забрал бы их обратно.

За ночь я собрал все свои вещи в увесистый сундук, а утром повел Квинса на прогулку в лес и пристрелил его, когда он вынюхивал кроличью нору. Затем я попрощался с Агнес и мадам Луиз, пообещал Чарльзу устроить ему кукольный театр по возвращении из Лондона, взобрался на лошадь и отправился в путь в сопровождении слуги. В Маршалси Грин я отправил его в таверну, попросив подождать меня там — долго же ему пришлось ждать! — а сам, ведя на поводу вторую лошадь, отправился в Хантер Вуд.

Дверь была приоткрыта, и в комнату проникал солнечный свет. Я постучал, и через некоторое время на лестнице послышались шаги Линды. Ее волосы были уложены в тугой узел на затылке. Загнутые рукава, обнажали белоснежные округлые локти.

Я сразу же выпалил о цели своего приезда.

— Линда, я хочу, чтобы ты собралась и сегодня же уехала со мной. У меня две лошади и много денег. Мы доберемся до Лондона, а там мистер Горе нам что-нибудь посоветует. Все, что я сказал тебе вчера вечером, это святая правда. Мой отец даже заплатил мне, чтобы я убрался с дороги. Ты не должна больше оставаться здесь.

— Я останусь, пусть в имении хоть сам дьявол поселился, — неистово произнесла она. — Мой отец болен. Сегодня он не может с места двинуться.

— Настолько болен, что не сможет на лошади добраться до Колчестера? Если нужно, мы остановимся там на некоторое время.

— Он страшно болен, — с нетерпением проговорила девушка. — Ты даже не сможешь ему объяснить, зачем нужно ехать. А я и пытаться не стану. И потом, Филипп, нет повода для беспокойства. Я приложу все силы, чтобы дать твоему отцу понять, что я не Элен Флауэрс. Со мной будет все в порядке. Я уверяю тебя.

— Ладно, — с тяжелым сердцем ответил я. — Будем надеяться. Я поеду к мистеру Горе, как только прибуду в Лондон. Оттуда я напишу тебе. Бейнс принесет письмо. А если ты захочешь ответить мне, он отправит твое послание с оказией. Я буду наведываться в «Трубадур» всякий раз во время прибытия экипажа из Колчестера.

— Ты так добр ко мне, Филипп.

Она бросила на меня доверчивый взгляд, и я снова подумал, как она молода, как неопытна и наивна. Вот и теперь — я ведь вел ту же самую игру, что и мой отец, — она верила мне так же, как слепо доверяла ему.

• Предыдущая
• 12/65
• Следующая